Лев - Конн Иггульден

Лицо Аттикоса заметно омрачилось. Сначала это падение, которое могло закончиться еще хуже, если бы он угодил на другой выступ, десятком шагов ниже, или скатился и упал в море, теперь вот это. Похоже, бедняга израсходовал весь запас удачи.

Судя по выражению лица, Аттикос и сам это понял, и вспыхнувшая было надежда сменилась горьким разочарованием. Перикл боялся, что если спустится вниз, то уже не сможет выбраться обратно. Утес был мало того что отвесный, так еще и изрыт птичьими гнездами. Мальчишкой Перикл лазал по деревьям, но здесь все было иначе. От одной лишь мысли о падении на лбу у него выступил свежий пот и помутнело в глазах. Он медленно опустился, лег на живот и, вцепившись обеими руками в траву, высунулся вперед настолько далеко, насколько хватило смелости. Над головой с пронзительными криками носились чайки.

Перикл уже набрал в грудь воздуха, собираясь спросить Аттикоса, нет ли у него сообщения для кого-то в Афинах, но тут на глаза попалась расщелина в скале, довольно длинная трещина, которая могла бы послужить опорой для спуска, если бы ему вздумалось совершить такую глупость.

Стараясь ни о чем не думать, Перикл перекинул ногу через край. Сердце бешено стучало, голова закружилась. Он прижался к холодному камню. Безумие! Руки дрожали, но хватка не ослабевала, и он продвигался дальше и дальше, стараясь не смотреть вниз, чтобы не увидеть ноги. В какой-то момент одна сандалия угодила в узкую трещину, и он обратился к Афине с отчаянной мольбой о спасении.

Мало-помалу Перикл продвигался вниз по почти отвесному склону. Аттикос молчал, но фигура лежащего на земле гоплита то и дело появлялась в поле зрения, когда Перикл искал взглядом опору. Мышцы предплечий начали уставать, и ноги от напряжения дрожали так, словно началась лихорадка.

– Я молод, – убеждал он себя, – молод и силен. Я не упаду, – снова и снова шептал он.

Перикл едва не выказал себя лжецом, когда одна нога соскользнула и ему, как крабу, пришлось, распластавшись на каменном склоне, искать потерянную опору. Он содрал ноготь на пальце левой руки, но, как ни странно, не почувствовал боли, хотя кровь и стекала каплями на утес, прочерчивая длинную красную полосу. Кончики пальцев онемели.

Добравшись до выступа, на котором лежал Аттикос, Перикл устало привалился спиной к скале. Внизу огромной каплей расстилалось суровое море. Аттикос посмотрел на него с удивлением и как будто с недоверием.

– У тебя нет веревки? – спросил он.

Перикл покачал головой – он еще не отдышался. Страх и усталость еще сидели в нем, но силы быстро восстанавливались.

– Только… я.

– Надо было уходить с остальными, – сказал Аттикос. – Без ног мне отсюда не выбраться. А теперь и ты тоже здесь застрял. Можешь спрыгнуть в море – так хотя бы быстрее, чем умереть от жажды.

Перикл посмотрел на склон, по которому только что спустился. Ничего подобного он прежде не делал, но теперь у него за спиной уже был этот опыт. Он поморщился, посмотрев на палец с содранным ногтем. Карабкаться по отвесному склону было тяжело – и больно, – но он прошел это испытание, и в каком-то смысле ему это даже понравилось. Получится ли забраться наверх…

– Внизу только море. Думаешь, выжил бы, если бы сорвался?

Аттикос устало закряхтел:

– Одна нога сломана, в другой ножевая рана… Нет. – Он помолчал. – Та дрянь… надо думать, сбежала?

Перикл пожал плечами:

– Я ее не видел.

Он почувствовал, что гоплит смотрит на него.

– Не видел! – повторил Перикл.

– Я только подумал, что, если бы ты просто держал ее крепче, я бы не валялся здесь со сломанной ногой и не собирался скатиться, когда станет невмоготу. Вот и все.

Перикл задумался и покачал головой:

– Если б ты не ударил ее, у тебя была бы одна здоровая нога. Так что сам беду накликал.

Говоря это, он посмотрел на уходящий вверх склон. Мысль появилась раньше, но то, что казалось возможным наверху, снизу выглядело намного сложнее. Также он знал, что, прежде чем что-либо предпринимать, нужно хорошо отдохнуть. Наверное, невозможное так и останется невозможным, но ведь ему девятнадцать. В девятнадцать ничего невозможного нет.

– Это мой отец записал тебя в команду Кимона? – внезапно спросил Перикл. – Чтобы присматривать за мной?

Аттикос ощупывал сломанную ногу и морщился от мучительной, почти невыносимой боли. При этом он ни разу не вскрикнул, что служило верным подтверждением того, какой он на самом деле старый сучий сын.

– Чтобы защитить тебя, – поправил Аттикос и пожал плечами, увидев удивление на лице Перикла. – Скрывать уже ни к чему. Я все равно никуда не пойду.

– Я понесу тебя. На спине.

Аттикос посмотрел на уходящий вверх скалистый склон и побледнел еще сильнее.

– Нет, – сказал он, помолчав. – Сегодня меня ударили ножом, у меня переломаны кости, а своей шкуры я на этом проклятом утесе оставил столько, что и смотреть не хочется. Все, хватит. Я сказал твоему отцу, что буду тебя охранять… ну вот. Ты ползи назад, если сможешь. Оставь меня и передай отцу, что свой долг я выполнил.

Перикл усмехнулся. Старый хрыч, любитель драмы. Кимон будет ждать их возвращения. И если только островитяне не одолеют греческих гоплитов, то рано или поздно он пришлет кого-нибудь узнать, что случилось с его людьми. Он прикусил губу. Конечно, если Кимон убит, то их могут хватиться только через несколько дней. Ну и, наконец, может оказаться так, что за ними вообще никто не придет.

– Этого не будет, – твердо ответил Перикл. – Снимай одежду.

– Ну уж нет, не выйдет. Пока есть силы, я тебе не дамся.

Периклу было не до шуток.

– Нужно уменьшить вес. Обхватишь меня за шею и через подмышку. Думаю, если сможешь удержаться, я тебя вытащу. А потом вернусь за остальным.

Аттикос выругался – на удивление энергично, – но противиться не стал, поскольку стоящий над ним парень был настроен решительно и в случае отказа мог, чего доброго, применить силу.

Ворча и сопя, Аттикос расстегнул кожаный нагрудник, и Перикл помог ему стянуть через голову тунику. Без одежды и доспехов старый гоплит выглядел как будто усохшим. Сломанная, с потеками крови, нога распухала. Стараясь не смотреть на нее, Перикл взял Аттикоса за руки, поднял и взвалил на спину.

– Сделаю, – сказал он, обращаясь и к себе, и к зарычавшему от боли раненому.

Одну ногу Аттикосу удалось поджать, но сломанная болталась свободно. Волосатая рука под подбородком терлась Периклу о горло. В общем, получилось нескладно и неудобно, но карабкаться он все же мог.

Едва он поднял руки, как