Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро

24 мая Шкуро из Зальцбурга приехал в Лиенц. Здесь его встретили уже потерявшие к тому времени свою решительность, но восхищенные его приездом казаки. Так как Шкуро никогда не был советским гражданином, казаки надеялись, что он сможет повлиять на англичан.

Но, несмотря на это и без предъявления какого-либо обвинения, на следующее утро в гостинице «Цум голден фиш» Шкуро был разбужен и поднят с кровати английскими военными полицейскими, арестован и увезен ими. Никто не знал куда…

Угон лошадей, разграбление полевого оркестра и арест Шкуро явились серьезным «ударом ниже пояса по надеждам казаков. Они стояли по всему лагерю в растерянности и взволнованно обсуждали происходящее…» (Kern Е. General von Pannwitz und seine Kozaken. — Neckargemund, 1963. - S. 178–179).

При аресте Шкуро англичанами 25 (по другим сведениям, 26-го) мая, по свидетельству С. Стеенберга, «генерал Шкуро сорвал с себя британский орден и бросил его под ноги английскому офицеру. Он требовал оружия, не желая отдаться живым в советские руки» (Стеенберг С. Указ. соч. — С. 239).

Накануне ареста, по свидетельству Л. Задохлина, Шкуро «вел себя очень достойно и выдержанно, но его никуда не допускали…» (Науменко В. Г. Великое предательство. — СПб., 2003. — С. 360).

Переводчица лагеря Пеггетц О. Д. Ротова вспоминала об этом следующее:

«Утром 26 мая я вышла из барака № 6… Вижу, вся главная улица запружена казаками, казачками и детьми.

Я думала, что это новая группа приехавших, и на мой вопрос об этом я получила ответ:

— Нет, это батька Шкуро приехал».

После краткого разговора со Шкуро О. Д. Ротова расцеловалась с ним, и Шкуро сел в автомобиль. «Толпа окружила его. Каждый хотел пожать ему руку. К нему протягивались руки, суя папиросы, табак, лепешки…

— Ура батьке Шкуро! — ревела толпа. Автомобиль шагом еле полз. Казаки провожали его до ворот лагеря и дальше, как будто бы чувствовали они, что больше никогда не увидят его…

Позже мне рассказывала О. А. Соломахина, что вечером Шкуро был приглашен на ужин к Походному атаману генералу Доманову.

Генерал Соломахин, будучи начальником штаба Походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя комната его была напротив домановской.

В 3 часа утра 27 мая к ним в комнату ввалился Шкуро, сел на кровать и заплакал.

— Предал меня м…ц Доманов, — восклицал он. — Пригласил, напоил и предал. Сейчас приедут англичане, арестуют меня и передадут Советам. Меня, Шкуро, передадут Советам… Меня, Шкуро, Советам…

Он бил себя в грудь, и слезы градом катились из его глаз.

В 6 часов утра он был увезен двумя английскими офицерами в г. Грац» (Науменко В. Г. Великое предательство. Выдача казаков в Лиенце и других местах (1945–1947). Сборник материалов и документов. — Т. 1. — Нью-Йорк, 1962. — С. 191–192).

Один из офицеров штаба 15-го казачьего кавалерийского корпуса вспоминал, что при сдаче оружия казачьими офицерами англичанам ему пришла на память фраза Шкуро, сказанная «им не так давно нашим казакам: „Ребята! Винтовки из рук не выпускайте!.. А то… вырежут“» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — Нью-Йорк, 1970. — С. 177).

28 мая Шкуро перевезли в лагерь в г. Шпиталь, и, по словам одного кубанского офицера, «когда днем… колонна грузовиков входила в лагерь Шпиталь, то у ворот он видел в руках одного английского солдата хороший кинжал и шашку. Он предполагает, что это было оружие Шкуро.

По его данным, когда 29 мая офицеров вывозили из Шпиталя, то Шкуро еще оставался там. Он помещался не в бараке, а в каменном здании» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 1. — С. 169). Британский историк граф Н. Д. Толстой также указывает, что «нет нигде следов знаменитой шашки генерала А. Г. Шкуро /…/. Шашка очень дорогая, украшенная брильянтами. Думаю, что она просто украдена английским генералом и до сих пор находится у него дома» (Станица (Москва). — 1993. — Февраль. — № 1 (8)).

В Шпитале доктор-англичанин обратился к оказавшемуся в лагере профессору Ф. В. Вербицкому с просьбой пройти в одно из зданий лагеря осмотреть больного генерала, у которого был сердечный припадок. Как вспоминал позднее Вербицкий, «в большой комнате, где находилась группа казачьих офицеров из 15–20 человек, навстречу мне отделился мой старый знакомый по Белграду — генерал Шкуро. Он был в расстегнутом мундире немецкого генерала; бросалась в глаза небрежность в костюме и прическе.

Быстрыми шагами он направился ко мне и, посмотрев в сторону английского солдата, шепотом задал мне короткий вопрос: „Кто прибыл и куда везут?“ В его выразительных, с мужицкой хитрецой глазах,* я прочел тревогу и растерянность. /…/

Ясно понимая, что дело не в сердечном припадке, я все же попросил его расстегнуть рубаху и приложил к груди ухо. В такой позе мы продолжали наш разговор.

Когда я сказал, что везут всех офицеров Казачьего стана с П. Н. Красновым во главе, он побледнел и безнадежно махнул рукой» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 67–68).

Имеются интересные свидетельства по поводу формы, в которую был одет Шкуро в Шпитале. Так, профессор Ф. В. Вербицкий писал о том, что «категорически могу утверждать, что Шкуро в тот момент был в немецкой военной форме; так как он был в довольно растрепанном виде, с расстегнутым сверху донизу мундиром, и так как я ни в то время, ни сейчас не умею разбираться в отличиях формы разных чинов, то не считаю себя вправе утверждать, что эта форма была генеральская. Какие были погоны — не помню. Так как до этого я видел его в немецкой генеральской форме (и в Лиенце, куда он приезжал незадолго), то и остается до сих пор твердая уверенность, что он и в этот момент был в немецкой генеральской форме» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 67).

В свою очередь, О. Д. Ротова утверждает, что она перед «лиенцкой трагедией встречалась дважды с покойным генералом Шкуро. Первый раз в Котчаке до прихода англичан.

Тогда он был в черной черкеске. Последний раз я встретилась с ним в Пеггетце, куда он приехал накануне своего ареста, и тогда он был в черной черкеске. Не думаю, чтобы он, вернувшись в отель в Лиенце, переоделся в немецкую форму» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 1. — С. 191).

29 мая Шкуро вместе с другими генералами в автобусе вывезли из Шпиталя в Юденбург, куда их и доставили после обеда.

По свидетельству М. И. Коцовского, офицера Казачьего стана, в Юденбурге между советским офицером и Шкуро произошел неприятный разговор. Последний «повышенным голосом сказал:

— Для того, чтобы разговаривать с генералом, надо стать „смирно“ и взять „под козырек“.

И, обращаясь к тут же стоявшему советскому генералу, потребовал убрать дерзкого советского офицера. Генерал приказал офицеру уйти» (Науменко В. Г. Указ. соч. — Т. 2. — С. 301).