Смотрящая в бездну - Василий Гавриленко

Женщина волновалась, но не хотела, чтобы дети заметили это.

– Бабушка Руфь, расскажи сказку, – попросила вдруг девочка. Ее звали Тельма, на вид ей было лет восемь. Белокурая, бледненькая, с острыми чертами лица, она, казалось, светилась.

– Да, расскажи, – подхватил ее брат Лий, совсем не похожий на сестру, розовощекий, пышущий здоровьем карапуз с копною смоляно-черных волос и озорно поблескивающими темными глазами. Руфь хотела отказать детям: ей сейчас было не до сказок, но, посмотрев на них, сжалилась.

– Ну, хорошо.

Некоторое время она собиралась с мыслями и, наконец, начала:

«Давно-давно жила маленькая девочка. Больше всего на свете она любила вставать рано поутру и собирать с листьев и травинок капельки росы. Как она это делала? Очень просто! Набирала росинку в соломинку и выдувала ее в бутылочку»…

Руфь замолчала, замерев. У нее кружилась голова и мозг словно обливался горячим свинцом. Дети смотрели на нее испуганно и удивленно, ожидая продолжения сказки.

Руфь рассказывала своим внукам совсем не то, что собиралась рассказать. Вместо сказки про козленка и зайца ее губы сами собой говорили о какой-то собирательнице росы. Неведомая сила принуждала делать это и противиться ей Руфь не могла:

«Девочка собирала росу и выливала в озеро. Благодарное озеро дарило ей цветы – желтые кувшинки с красными сердцевинами. Покачиваясь на волнах, они плыли к девочке. Та ловила их и танцевала на берегу от радости. Озеро, казалось, смотрело на нее с горделивым удовольствием, так, как мать смотрит на послушного и счастливого ребенка. Но однажды озеро захотело взять девочку к себе.

– Иди ко мне! – позвало оно тихим шорохом воды.

Девочка испугалась, потому что озеро никогда раньше не говорило с ней. Бутылочка с росой выпала из ее рук, роса выплеснулась на траву, с которой была снята, и превратилась в кровь.

– Иди же, – увещевало озеро, бурля и клокоча в глубине. – Ты будешь счастлива.

Девочка побежала прочь.

– Стой, – прозвучало ей вслед. – Вернись! Ты не можешь предать.

Из озера в сопровождении мутной воды выпрыгнуло черное чудовище»…

Тельма заплакала. Лий часто-часто заморгал ресницами, готовясь зареветь.

– Бабушка, хватит, мне страшно, – тихо попросил он.

Огонь в очаге затухал, становилось прохладнее. Женщина не понимала, что с ней происходит.

– Замолчите! – крикнул ее устами тот, кто диктовал Руфи свою волю. – Сидите тихо и слушайте…

«Разбрызгивая во все стороны воду и ил, чудовище бросилось за девочкой. Девочка мчалась к лесу, чувствуя за спиной обжигающее дыхание. Ей хотелось оглянуться, посмотреть на чудовище, но было до смерти страшно увидеть его.

Девочка путалась в высокой жесткой траве, редкий кустарник как будто норовил сбить ее с ног. До леса оставалось немного, но последние метры оказались самыми трудными. Густая трава встала стеной, в которую врезалось хрупкое девичье тело. Трава устояла, и девочка повисла в ней, как в гамаке. Черное чудовище настигло ее и потащило к озеру. Холодные воды сомкнулись, желтые кувшинки утонули.»

Снегопад за окном закончился. Руфь испуганно посмотрела на плачущих детей.

– Что с вами, милые? – она бросилась к ним, принявшись успокаивать.

Никто никогда не рассказывал Тельме и Лию таких сказок. Они росли в окружении любви и заботы. Но дети есть дети, они понемногу пришли в себя и уже улыбались, словно ничего и не было.

– Скоро папа придет? – спросила Тельма, накручивая на палец седую прядку бабушкиных волос.

– Скоро, – женщина погладила девочку по белокурой голове. Ей и самой хотелось верить в это, но тревога не оставляла. Лишь на рассвете, когда дети давно спали, кто-то постучал в окно. Руфь, едва живая от бессонной ночи, бросилась открывать.

– Эй, сони! – раздалось за дверью. Это был ее сын, припорошенный снегом, без шапки, с развевающимися на ветру черными волосами. Тоскливый страх в глазах совсем не насторожил мать, а может быть, она ничего не заметила.

– Керк, заходи скорее, – радостно прошептала Руфь. – Ты совсем замерз.

– Здорово, мать, – бодро сказал Керк и нарочито засмеялся.

– Тише, дети спят.

– Спят? В такую рань?

– В такую рань.

Руфь приоткрыла занавески. На улице было еще сумрачно. Молочный туман клубился над занесенной снегом лощиной. Сонный дубовый лесок совершенно утонул в молоке. Еще не истаявшая луна тенью скользила по небу, то исчезая, то вновь появляясь из-за сизых туч.

– Где ты пропадал? – спросила мать, доставая из очага теплую похлебку, стараясь не греметь заслонкой.

– Где был? – удивился Керк. – А где я был?

Он снова рассмеялся.

– Тише, – рассердилась Руфь. – Ты пьян, что ли?

Ей странно было произносить эти слова, а сыну ее, наверно, странно было их слышать: в их роду пьяниц не было.

– Пьян, – усмехнулся Керк и так посмотрел на мать, что ей стало стыдно и больно.

Вчера Керк отправился рыбачить на озеро, взял снасть, бур для высверливания лунок в толстом льду. Ничего этого теперь с ним не было. Не было и улова. Керк пришел возбужденным, бледным и испуганным. Испуг свой он и пытался скрыть под маской удали.

Руфь почувствовала, что Керк хочет рассказать ей что-то, но не может решиться. Она и сама стала вдруг бояться неизвестно чего. Когда, как ей показалось, Керк собрался с духом, она опередила его.

– Ты должен поесть.

Поставила на стол закопченный горшок с похлебкой, положила ломоть хлеба и половинку луковицы. По той поспешности, с которой Керк снял крышку с посудины, она поняла, что он голоден. Но увидев, что находится в горшке, Керк закрыл крышку и брезгливо отодвинул его.

– Что? – удивилась Руфь.

– Это уха, – сказал Керк, взял хлеб и, откусив большой кусок, принялся жевать.

– Ты же любил уху.

– Теперь не люблю, – буркнул Керк.

Стуча босыми пятками по полу, прибежал Лий, за ним Тельма. Увидев отца, они хотели броситься ему на шею, но нечто незнакомое в его облике удержало их. Дети замерли в нерешительности: от отца веяло холодом.

– Папа, ты откуда? – спросил Лий, настороженно блестя глазами.

Керк не ответил, глядя на своих детей так, словно видел их впервые. Его лицо выразило сильную боль.

– У тебя зубки болят? – с интересом и сочувствие спросила Тельма.

– Нет, – проговорил Керк.

У него болела душа. Разве расскажешь об этом ребенку?

– Наденьте валенки, – приказала Руфь. Пол в их домике был холодный, особенно по утрам. Она протянула детям две пары валенок, когда-то сделанных их отцом.

Короткий зимний день умирал. За окном сгущались сумерки. Керк, нахохлившись, сидел в темном углу, довольно далеко от огня. Дети беззаботно играли на полу в свои незамысловатые игрушки: тряпичную куклу и грубо вырезанных из дерева солдатиков. Казалось, что в этой семье воцарился покой.