Стоять в огне - Богдан Сушинский

Теперь уже Вайда не хотел отпускать его. В таборе оставалось слишком мало мужчин: одни погибли в драках, другие оказались в тюрьме, третьи умерли от хворей. Крамарчуку даже пригрозили, что не жить ему, если вздумает сбежать. Но звездной июньской ночью, когда табор устроил себе очередное веселье, Николай сумел незаметно увести коня барона, самого быстрого из цыганского табуна, и поскакал в степь, к ближайшему селу. Там, в степи, он и услышал гул первых самолетов, бомбивших железнодорожный мост через реку. Было это на рассвете 22 июня 1941 года. А дома, вместо того чтобы укорять его, Оляна молча протянула повестку из военкомата.

Так стоит ли удивляться, что он, человек без роду без племени, старался подражать Беркуту? Иногда ему действительно казалось, что Громов — это… он сам. Только уже тот, каким стал бы, если бы судьба его сложилась намного счастливее. А разве он не имеет права на такую судьбу?

До лагеря Крамарчук успел добраться почти одновременно с Готванюком, Костенко и Лесичем. Но, узнав, куда отправился Беркут, понял, что сегодня ему не повезло вдвойне. Сейчас он должен был вместе с Андреем находиться в крепости, охранять его, рисковать вместе с ним…

Попасть в цитадель он уже, конечно, не сможет — Николай это понимал. Но все же, бегло рассказав Федору Литваку, оставшемуся старшим в лагере, как погиб Корнев, снова отправился к шоссе, чтобы где-то там дождаться Беркута. «Кто знает, — рассуждал он, — вдруг немцы будут преследовать группу, и тогда мое появление на ночном шоссе окажется таким же спасительным, как когда-то появление пулеметчика Беркута на околице разрушенного опустевшего хутора?» Где-то в душе ему хотелось, чтобы так оно все и произошло. Чтобы лейтенант тоже почувствовал себя спасенным, а значит, и должником.

10

К крепости лейтенант решил добираться проселочной дорогой, через окраины. Путь этот был намного длиннее, зато казался менее рискованным. Но, как назло, едва партизаны приблизились к пригородному поселку, их остановил патруль полевой жандармерии.

Беркут сразу же вышел из машины. В таких ситуациях он всегда чувствовал себя в кабине слишком неуютно, как в ловушке.

Обойдя передок, Андрей остановился возле жандармского офицера, который уже успел открыть дверцу и приказал водителю предъявить пропуск. Увидев перед собой офицера СС, тот вежливо приветствовал его.

— Служба, господин оберштурмфюрер.

— Все правильно, лейтенант. Делайте свое дело. — Главное, что сейчас волновало его, чтобы водитель не успел сказать чего-нибудь лишнего начальнику патруля. На всякий случай Беркут даже занял такую позицию, чтобы видеть одновременно и водителя, и офицера, и тех двух жандармов, которые уже заглядывали в кузов, требуя документы у Мазовецкого и Колара. Он знал, что бумаги у них надежные — помогли ребята из отряда Иванюка, но все равно нужно быть готовым к любой неожиданности.

— Куда направляетесь, господин оберштурмфюрер? — спросил лейтенант, довольно быстро вернув документы водителю.

— В крепость. В расположение отряда «Рыцарей Черного леса».

— А что, такой отряд существует? — удивился жандарм. — Впервые слышу. Это из солдат СС?

— Да, — сдержанно ответил Беркут. — Кстати, им командует гауптштурмфюрер Штубер. У меня к нему срочное дело. Вы его, конечно, знаете?

— Не знаю, — отрубил жандарм.

— Нужны мои документы?

— Нет необходимости, господин оберштурмфюрер. Да, я вспомнил, в крепости, в цитадели, действительно расположился какой-то отряд. Правда, не слышал, чтобы у него было такое воинственное рыцарское название.

— Похоже, что рыцарство снова входит в моду. Говорят, что и сам Штубер будто бы ведет свой род еще от знатных тевтонских рыцарей.

— Извините, господин оберштурмфюрер, — откозырял лейтенант, давая понять, что проверка закончена. — К родословным я отношусь скептически. Кто может с уверенностью сказать, кем были его предки в каком-то там двенадцатом или четырнадцатом столетии? Все это аристократические бредни. Аристократы выдумывают их, чтобы хоть как-то возвыситься над остальными. Фюрер — не аристократ, а весь мир уже, по существу, стоит перед ним на коленях.

— Фюрера трудно заподозрить в аристократизме, — охотно согласился Беркут.

— Вы не так поняли меня. Я не в том смысле. Он не аристократ по своей родословной. Его аристократизм — это аристократизм духа.

— Вот как?!

— Ничего подозрительного, — доложили жандармы своему офицеру.

— Счастливого пути, господин оберштурмфюрер, — еще раз отдал честь лейтенант. — Не советую выезжать из крепости после захода солнца. Эта дорога небезопасна даже днем.

— Я привык к опасностям, лейтенант, — сухо ответил Беркут, захлопывая дверцу кабины.

Прежде чем тронуться с места, водитель тоскливо посмотрел на жандармов, спокойно отходивших к обочине. Беркут понимал, что в душе этот немец сейчас проклинает его, и только страх, удушающий страх перед смертью, не позволяет ему выскочить из кабины и броситься под защиту патруля.

Метрах в тридцати от мостика, ведущего к крепостным воротам, Беркут приказал водителю остановиться и развернуть машину.

— Ждать будешь здесь. Когда мы с унтер-офицером вернемся, отвезешь к тому месту, где похоронили убитых. Там мы тебя отпустим. Можешь в этом не сомневаться.

Мазовецкий и Колар уже стояли возле кабины. Они еще не совсем ясно представляли себе, что задумал их командир, и теперь ждали приказа.

— Останешься с водителем в кабине, — сказал Беркут Колару. — Будете ждать меня и «господина унтер-офицера». Из кабины не выходить. При малейшей попытке водителя бежать — стреляй без предупреждения, — последние слова он повторил по-немецки, чтобы понял и водитель. — Кстати, ты, кажется, говорил, что умеешь водить машину.

— Отец был шофером на полуторке… Но прав у меня нет.

— Не волнуйся. Права нам выдаст гестапо. Пока я наношу визит вежливости гауптштурмфюреру, разберись, как управлять этой машиной. Только не забывай о водителе.

— Хорошо, командир.

— Если через полчаса не вернемся или не появимся через пять минут после начала стрельбы в крепости — заставишь водителя гнать машину подальше отсюда. Еще лучше — сам садись за руль. Только уже без пассажира.

— Глупости. Возвращаться в лагерь мы будем вместе, — твердо ответил Колар.

11

Едва Штубер успел поужинать, как вошел Зебольд.

— Пленных расстрелять здесь или вывести из крепости?

— Почему обязательно расстреливать? — нахмурился Штубер. — Я что, отдавал такой приказ?

— Нет, такого приказа вы не отдавали. Но ведь…

— Это самые выносливые из пленных. Медицинская комиссия специально отбирала их для работы в Германии. В соответствующих документах они уже числятся в качестве надежной рабочей силы рейха. Кроме того, я обещал коменданту лагеря, что возвращу их. А пока что — тренироваться до полной темноты и полного изнеможения. Я видел, как дерутся наши люди, фельдфебель. Наблюдал это, сгорая от стыда.

— Что вы хотите, господин гауптштурмфюрер? Большинство из них не побывало ни в одном настоящем деле. Жаль, нет ребят, с которыми мы начинали здесь в сорок первом. Не говоря уже о тех, с которыми я развлекался в ночь перед нападением наших войск на Польшу. Но пленных я все-таки советовал бы ликвидировать. Они ведь знают теперь наших людей в лицо. Нам это совсем ни к чему.

— Через два дня они будут в эшелонах, — махнул рукой Штубер. — Я не могу нарушать обещание. Да и риск минимальный.

— Думаю, что отвозить их сейчас в лагерь тоже небезопасно.

— Ах, вот что вас беспокоит! — жестко улыбнулся Штубер. — Их не нужно никуда отвозить, мой фельдфебель. Загоните в подземелье. Заприте. Выставьте надежную охрану. А на рассвете доставите в лагерь. И учтите: я обещал вернуть всех. Если нам понадобятся смертники, комендант немедленно обеспечит ими.

В эту минуту резко зазвонил телефон.

Чтобы не мешать разговору, Зебольд поспешно вышел.

— Господин гауптштурмфюрер, — послышался голос унтер-офицера, старшего поста у крепостных ворот, — к вам хочет пройти господин оберштурмфюрер СС Ольбрехт.

— Ольбрехт? — недоуменно переспросил Штубер. — Никогда не слышал такой фамилии. Откуда он? Как оказался у крепости?

— Сейчас — от шефа местного абвера. А вообще — из ставки гауляйтера. У него к вам важное дело. Документы мы проверили.

— Извинитесь и пропустите.

— Его сопровождает унтер-офицер, — запоздало добавил старший поста.

— Пропустить обоих.

12

До того как на пороге появился нежданный гость, Штубер успел открыть бутылку коньяку и приготовить рюмки. Он лихорадочно пытался понять причину и цель этого неожиданного визита. Почему Ранке не предупредил его? Разве что Ольбрехт сам просил подполковника не предупреждать? Если он приехал с инспекторской проверкой, такое вполне возможно…