Александр Македонский - Илья Шифман

Обратила на себя внимание современников еще одна деталь. Собираясь в поход, Александр щедро раздавал дружинникам всевозможные имущества и доходы: одному – участок земли, другому – деревню, третьему – налог с общины или с гавапи. Когда было раздарено почти все царское богатство, Пердикка спросил Александра: «А себе, царь, что же ты оставляешь?»·В ответ услышал только одно слово: «Надежды». «Ну, что же, – воскликнул Пердикка, – и мы, идущие с тобой в поход, будем соучастниками в этом!», С такими словами он и некоторые другие придворные отказались от царских пожалований [Плутарх, Алекс, 15; О судьбе, 2, 11]. Юстин [И, 5, 5] замечает, что все свое наследственное имущество в Македонии и Европе Александр разделил между «друзьями» и заявил, что ему достаточно Азии.

Поступок Александра должен был, разумеется, показать всем, и в первую очередь воинам, его уверенность в победе. Убежденность царя передалась солдатам; они предвкушали ожидающую их богатую добычу и за разговорами о ней как-то позабыли о трудностях и опасностях предстоящего похода [там же, 11, 5, 8–9]. Однако, хотел этого Александр или нет, его действия имели и еще один смысл. Отказываясь от принадлежавших ему в Македонии имуществ и доходов, Александр если и не отказывался вообще от Македонии, то во всяком случае делал свои связи с нею слабыми и эфемерными. Было ясно, что если он победит, то будет обладать и огромным государством, и колоссальными богатствами. В этом государстве Македонии с самого начала отводилась второстепенная роль.

В штабе Александра – ученика Аристотеля – помимо военных были крупные ученые, дипломаты, литераторы, придворные историки, чтобы запечатлевать для потомства деяния македонского царя, – Аристобул, Пиррон, Анаксарх, Каллисфен. В канцелярия Александра под руководством Евмена велся дневник похода. С самого начала Александр ставил перед собой не только военные, но и исследовательские цели.

Положение македонских войск, переправленных в Малую Азию еще при жизни Филиппа II, к веско 334 г. было очень сложным. Они терпели поражение за поражением; Мемнон, командовавший греческими наемниками, находившимися на персидской службе, овладел Эфесом, Кизиком и повсеместно в Малой Азии восстановил персидское господство и олигархические режимы, на которые оно опиралось. Ситуация стала особенно трудной после того, как Аттал по приказу Александра был убит, а Парменион отозван в Македонию для формирования армии вторжения.

Переправа через Геллеспонт потребовала значительного флота; войска, форсировавшие водную преграду, были размещены на 160 кораблях. Перед тем как отправиться в путь, Александр принес в Елэунте жертву Протесилаю – по преданию, тому участнику похода греков против Трои, который первым вступил на землю Азии. Александр собирался повторить содеянное Протесилаем и хотел заручиться поддержкой богов, чтобы его предприятие закончилось успехом (Арриан, 1, 11, 5]. Этот поступок, равно как и устройство алтарей Зевсу – покровителю высадок, Афине и Гераклу в местах, откуда отправлялись и где позже причалили греко-македонские корабли [там же, 1, И, 7], имел не только религиозный смысл. Перед нами несомненно тщательно продуманная политическая акция, которая должна была представить македонского царя (потомка Геракла, а значит, и Зевса) прямым продолжателем деяний героев греческого эпоса. Наряду с этим в действиях Александра ощущается подражание персидскому царю Ксерксу, его поступкам накануне и во время переправы в Грецию.

В этом же духе Александр продолжал действовать и дальше. Когда флотилия отплывала из Елэунта, он вел флагманский корабль; посреди Геллеспонта принес быка в жертву Посейдону и Нереидам и совершил возлияние в море из золотой чаши [там же, 1, 12, 6]. Когда греко-македонские суда приблизились к азиатскому берегу, Александр метнул во вражескую страну свое копье и первым выскочил на берег [Юстин, 11, 5, 10]. Как и другие действия Александра в данный, самый первый момент начинающейся кампании, этот поступок легко можно было бы объяснить и увлечением молодости, и пылкостью, и стремлением подражать Протесилаю. Однако при всей своей кажущейся импульсивности метание копья и прыжок на берег были несомненно политической демонстрацией. Александр хотел показать, что все, что будет захвачено в будущем на территории Азии, – это завоеванное его копьем и потому будет принадлежать лично ему, царю Александру. Тем самым четко отграничивались действия Александра в качестве главы Панэллинского союза от его же действий в качестве завоевателя и будущего царя Азии. На добычу Панэллинский союз претендовать не мог – она целиком достанется македонскому владыке.

Метание копья явилось символическим актом, утверждающим новые правовые основы монархического строя. Александр основывал свои притязания на завоеванную копьем землю исключительно на праве сильного. Он исходил здесь в сущности из старой циничной морали греческих авантюристов и наемников, вся жизнь которых зависела от военной удачи.

Македонский царь мог бы сказать о себе то же, что говорил древний, нам неизвестный греческий поэт – наемный солдат:

Есть у меня большое богатство – копье и меч,И прекрасный щит, прикрытье для тела.Им я пашу, им я жну,Им выжимаю вкусное вино из винограда,Им я назвал владык рабами.Те же, кто не дерзает иметь копье и меч,И прекрасный щит, прикрытье для тела,Все они, к колену моему припадая,Склоняясь ниц, меня владыкойИ великим царем провозглашают.

Высадившись на берег, Александр направился К развалинам Трои [Юстин, 11, 5, 12]. Объяснений этому поступку много: и исключительная, отмеченная уже древними наблюдателями любовь к творчеству Гомера, и почитание Александром эпических героев, его легендарного предка Ахилла, и владевшее им непреоборимое стремление повидать достопамятные места, новые неведомые земли. Но поездка Александра в Трою являлась несомненно и политической демонстрацией, которая должна была лишний раз подчеркнуть историческую миссию Александра – прямого наследника и продолжателя Агамемнона и Ахилла, В Трое Александр принес жертву Афине Илионской, но преданию, покровительствовавшей грекам во время осады Трои; посвятив богам оружие, он взял вместо него другое, хранившееся, как рассказывали, со времен Троянской войны [ср.: Диодор, 17, 17, 7 – 18, 1]. Еще одну жертву на алтаре Зевса Александр принес Приаму, эпическому царю Трои, умоляя его не гневаться больше на его предков и сородичей, осаждавших знаменитый город. Но главная церемония состоялась у могилы Ахилла, которую Александр вместо со своими ближайшими дружинниками, по обычаю, обежал, сняв с себя одежды, а потом торжественно увенчал золотым венком; передавали, что подобный венец Александр возложил и на могилу Патрокла. Традиция донесла до нас и характерное высказывание Александра об Ахилле, который был счастлив, имея при жизни верного друга, а после смерти удостоившись того, что его подвиги воспел Гомер [Арриан, 1, 11, 7 – 12, 1; Плутарх, Алекс, 15]. Рассказывали также ([Плутарх, Алекс, 15], что Александру предложено было посмотреть лиру, якобы принадлежавшую Парису – тому самому, что похитил прекрасную Елену и из-за которого, собственно, произошла Троянская война. Александр будто бы в ответ заявил, что он ищет лиру Ахилла, с коею тот воспевал подвиги доблестных мужей.

Из Трои Александр отправился в Арисбу, где находилась вся его армия. По дороге он посетил еще один храм Афины; перед храмом в пыли лежала опрокинутая статуя Ариобарзана, персидского сатрапа Фригии. Местный жрец Аристандр истолковал этот факт как еще одно предзнаменование победы [Диодор, 17, 17, 6–7]. Традиция Диодора утверждает, что именно в этом храме Александр посвятил богам свое оружие и взял взамен то, что издревле хранилось там.

Действия Александра в Трое должны были, очевидно, побудить греческие города Малой Азии присоединиться к нему для совместной борьбы против персидского господства. Однако малоазиатские грек:! предпочитали выжидать. Исключение составил только г. Приап, сданный македонскому царю тамошними гражданами [Арриан, 1, 12, 7]. Про г. Лампсак рассказывали, будто его жители придерживались персидской ориентации; разгневанный Александр якобы хотел подвергнуть город страшной каре, и только Анаксимен, знаменитый оратор и писатель, сам происходивший из Лампсака, удержал его [Павсаний, 6, 18, 2–4; Вал. Макс, 7, 3, 4; Суда,

Причины, обусловившие поведение малоазиатский греков в начале войны, очевидны. Это прежде всего давние экономические связи с глубинными районами Малой Азии и Персидской державы в целом, Это и присутствие на западе Малой Азии значительной персидской армии, не уступавшей по численности армии Александра. Ко времени, когда греко-македонские войска высадились в Малой Азии, в эллинских городах на полуострове господствовали зависевшие от ахеменидского правительства олигархические режимы и тирании, пользовавшиеся поддержкой персидских гарнизонов.