Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том I. Январь - Святитель Димитрий Ростовский

С любовью прилежал благочестивый отрок к книжному учению, изучая Священное Писание и другие Божественные и душеполезные книги, весь ум свой вперив к Богу, любовью к Которому пламенела его чистая душа. Между тем старший его брат, занимавшийся торговлей, понемногу стал приучать к ней Прохора, но сердце отрока не лежало к этому делу: душа его стремилась стяжать себе духовное сокровище, нетленное и неоскудеваемое. Не имея возможности посещать в будничные дни Божественную литургию, Прохор, несмотря на то, не пропускал почти ни одного дня без посещения храма Божиего и с рассвета поднимался, чтобы прослушать утреню; в воскресные же и праздничные дни он особенно любил заниматься на свободе чтением духовно-назидательных книг, причем иногда читал вслух и своим сверстникам, но более предпочитал уединение и безмолвие. От матери Прохора не утаилось направление ее сына, но она не противоречила его желанию. И вот, когда благочестивому юноше исполнилось семнадцать лет, он твердо решил оставить мир и с благословения матери, напутствовавшей его медным крестом, с которым с тех пор никогда не расставался, посвятил себя иноческой жизни.

Оставив мир, блаженный отправился сначала на богомолье в Киево-Печерскую лавру, где один прозорливый затворник, по имени Досифей, провидя в юноше доброго подвижника Христова, благословил его идти спасаться в Саровскую пустынь[83].

– Гряди, чадо Божие, – говорил прозорливый старец юному подвижнику, – и пребудь в Саровской обители; место сие будет тебе во спасение; с помощью Божией там окончишь ты и свое земное странствование. Святой Дух, Сокровище благих, управит жизнь твою в святыне.

Повинуясь завету прозорливого старца, Прохор пришел в Саровскую пустынь, где с любовью был принят настоятелем пустыни, старцем Пахомием, иноком кротким и смиренномудрым, много подвизавшимся в посте и молитве и бывшим образцом иноков. Провидя благое произволение Прохора, Пахомий определил его в число послушников и отдал в научение старцу, иеромонаху Иосифу, бывшему казначеем обители. Находясь в келейном послушании у старца, Прохор с ревностью исполнял все монастырские правила и уставы и различные братские послушания: в хлебне, в просфорне, в столярне; кроме того, он исполнял в храме обязанности пономаря. Никогда не бывал он праздным, но постоянною работою старался предохранить себя от скуки, которую считал одним из опаснейших для инока искушений.

– Болезнь сия врачуется, – говорил он впоследствии по собственному опыту, – молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божиего и терпением, потому что и рождается она от малодушия, беспечности и празднословия.

На церковные службы Прохор являлся прежде всех, выстаивая неподвижно все богослужение, как бы оно ни было продолжительно. Вне церкви любил он уединяться в своей келии, занимаясь рукоделием или каким-либо иным послушанием. Он беспрестанно имел в памяти и сердце молитву Иисусову, силою ее препобеждая различные вражеские искушения. Не довольствуясь тишиною и безмолвием Саровской обители, юный подвижник, соревнуя некоторым старцам, которые с благословения настоятеля удалились на полное уединение из монастырской ограды в глубь монастырского леса[84], – по благословению своего старца Иосифа также удалялся в свободные часы в лесную чащу для молитвенного безмолвия. С молитвою он соединял воздержание и пост, в среду и пятницу не вкушал никакой пищи, а в другие дни принимал ее только один раз. Все питали уважение и любовь к необыкновенному подвижнику, постоянные и разительные подвиги которого трудно было укрыть, несмотря на глубокое его смирение. Особенно любовь и доверие являли к нему, как бы к своему родному чаду, старцы Пахомий и Иосиф. Эта любовь и всеобщее уважение Саровских иноков к юному подвижнику Христову особенно ясно выразились по следующему случаю.

В 1780 году Прохор тяжко заболел. Все тело его распухло, и он, претерпевая жестокие страдания, неподвижно лежал на своем жестком ложе. Врача не было, и болезнь не поддавалась никаким средствам; по-видимому, это была водянка. Недуг длился в течение трех лет, половину коих страдалец провел в постели. Но слово ропота никогда не сходило с уст Прохора; всего себя, и тело и душу, он предал Господу и непрестанно молился, слезами своими омывая ложе свое[85]. Духовный отец и наставник Прохора, старец Иосиф, служил ему во время болезни, как простой послушник; настоятель обители, старец Пахомий, неотлучно находился при нем; старец Исайя и другие старцы и братия также много пеклись о нем.

Наконец, опасаясь за самую жизнь страдальца, Пахомий с решительностью предлагал ему позвать врача. Но блаженный с еще большею решительностью отказался от врачебной помощи.

– Я предал себя, отче святой, – сказал он старцу, – истинному Врачу душ и телес Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой его Матери; если же любовь ваша рассудит, снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством (т. е. причастием Святых Таин).

Тогда старец Иосиф, по просьбе больного и по своему собственному усердию, отслужил о здравии Прохора всенощное бдение и литургию; на богослужение собрались братия из усердия помолиться о страждущем. После литургии Прохор был исповедан и причастился на болезненном одре своем святых Христовых Таин.

И вот, по причащении ему явилась в несказанном свете Пресвятая Дева Мария, сопровождаемая апостолами Иоанном Богословом и Петром. Обратившись Божественным ликом Своим к Богослову, Она сказала, указывая перстом на Прохора:

– Сей – нашего рода![86]

Потом Она возложила правую руку на его голову—и тотчас же материя, наполнявшая тело больного, начала вытекать через образовавшееся в правом боку отверстие. В скором времени Прохор совсем исцелел и лишь признаки раны, бывшей истоком болезни, всегда оставались на его теле, как бы в свидетельство его дивного исцеления. На месте явления Богоматери вскоре затем особым Промышлением Божиим была сооружена двухэтажная церковь с двумя престолами и при ней больница на месте сломанной келии Прохора. Последний, по порученью настоятеля, собирал пожертвования на это построение и собственными руками соорудил в нижней больничной церкви престол из кипарисового дерева. Когда престол этот был освящен, преподобный Серафим до конца своей жизни причащался Святых Таин преимущественно в этом храме – для непрестанного памятования о явленном ему на сем месте великом благодеянии Божием[87].

Пробыв в Саровской пустыни восемь лет в звании послушника, Прохор 18 августа 1786 года, 27 лет от роду, удостоился пострижения в иноческий образ, причем ему дано было новое имя – Серафим. С принятием иноческого сана самое значение нового имени[88], напоминая Серафиму о чистоте и пламенном служении Богу Ангелов, возвышало в нем еще сильнейшее желание и святую ревность служить Господу. Серафим усугубил свои труды и подвиги и стал держать себя еще уединеннее, погружаясь во внутреннее богомысленное созерцание.

С небольшим через год после того преподобный был посвящен в сан иеродиакона[89]. С того времени он около шести лет почти беспрерывно служил в этом сане и к трудам прилагал труды, к подвигам еще новые, горя духом и пламенея Божественною любовью. Ночи на воскресные и праздничные дни проводил он в бодрствовании и усердной молитве, без отдыха, стоя на молитвенном правиле до самой литургии; по окончании же Божественной службы оставался еще долгое время в храме, приводя в порядок священную утварь и заботясь о чистоте алтаря Господня. И при всем том блаженный Серафим почти не чувствовал трудов, не утомлялся, не нуждался после них в продолжительном отдыхе, часто совсем забывая о пище и питье и, отходя для отдыха, жалел, зачем человек не может, подобно ангелам, беспрерывно служить Богу.

Все выше и выше восходила душа Серафима по лестнице добродетелей и богомысленных созерцаний, – и, как бы в ответ на его пламенную святую ревность, Господь утешал и укреплял его в подвигах благодатными небесными видениями, созерцать кои он сделался способным вследствие чистоты сердца, непрестанного воздержания и постоянного возвышения души к Богу. Так, иногда при церковных служениях он созерцал святых ангелов, сослужащих и воспевающих с братией, в образе молниеносных юношей, облеченных в белые златотканые одежды; пения их нельзя было ни выразить словом, ни уподобить никакой земной мелодии. «Сердце мое сделалось, как воск, растаяло» (Пс. 21:15), – говорил он впоследствии словами Псалмопевца, вспоминая ту неизреченную радость, которую испытывал при сих небесных явлениях. И не помнил он тогда от той радости ничего; помнил только, как входил в церковь да выходил из нее.

Но особенно благодатного, знаменательного видения сподобился преподобный однажды, во время Божественной литургии на Страстной седмице. Это было в великий четверг. Литургию совершали благоговейные старцы Пахомий и Иосиф вместе с блаженным Серафимом, – ибо Пахомий глубоко привязался к юному, но благоискусному иноку и Божественную службу почти всегда совершал с ним. Когда Серафим после малого входа и паремий возгласил: «Господи, еси благочестивым» и, вышедши в царские врата со словами «и во веки веков», навел на предстоящих орарем, его внезапно озарил сверху необыкновенный свет, как бы от лучей солнечных. Подняв взоры на сияние, блаженный Серафим узрел Господа нашего Иисуса Христа в образе Сына Человеческого во славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного, как бы роем пчел, Небесными Силами; ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат шел Он по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши руки Свои, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ близ царских врат[90]. Сердце блаженного преисполнилось неизреченною радостью в сладости пламенной любви к Господу и озарилось Божественным светом небесной благодати. И сам он от сего таинственного видения мгновенно изменился видом, – и не мог ни сойти с места, ни проговорить ни слова. Многие заметили это, но никто не понимал настоящей причины происходящего. Тотчас же два иеродиакона подошли к Серафиму и ввели его в алтарь; но и после того он около двух часов стоял неподвижно на одном месте, – только лицо его поминутно менялось: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливался в нем живой румянец. Служившим литургию старцам Пахомию и Иосифу казалось, не почувствовал ли Серафим неожиданную слабость сил, которая столь естественно могла случиться с ним в Великий четверг после продолжительного поста, особенно при том уважении, какое питал к нему издавна блаженный Серафим; но потом поняли, что ему было видение. Когда Серафим пришел в себя, старцы спросили его, что такое случилось с ним. Серафим кротко, с детскою доверчивостью поведал им о своем видении. Опытные в духовной жизни старцы сложили в сердце рассказ его; блаженному же Серафиму внушили, чтобы он не возгордился и не дал бы в душе места пагубной мысли о каком-либо своем достоинстве пред Богом. Но никто, кроме упомянутых старцев, не узнал тогда, какого дивного посещения Божиего сподобился блаженный Серафим.