Лёнька едет в Джаркуль - Самуил Полетаев

Прошло немало времени с тех пор, как уехала Майрам. У Алика снова отросли волосы, голова приобрела привычные размеры.

— Анвер, — кричала мать, — посмотри, что делается у него с головой! Остриг бы этому бездельнику волосы. Приедет Майрам, что она скажет?

— Сейчас так модно, — говорил Анвер. — Все молодые люди носят такие прически.

— Вот приедет Майрам, она с тобой поговорит!

Имя Майрам часто произносилось в доме. Ее вспоминали, когда надо было кого-то из ребят пристыдить. Именем ее даже угрожали друг другу. Но чаще всего, предпринимая что-то, спрашивали: как бы это понравилось Майрам?

Как-то в соседний кинотеатр привезли новую картину.

— Ты не видел ничего? — спросили у Алика ребята.

— Нет, а что?

— Разве ты не был в кино?

— А что, что такое?

— Ой, он не видел ничего! Там же про вашу Майрам показывают!

Ребята, уже посмотревшие картину, бегали за Аликом и предательски перемигивались. Он убежал от них в лавку к отцу, сидел на ящиках с фруктами, даже не хотел попробовать липкий инжир, который очень любил, все в нем сжалось и похолодело в предчувствии разоблачения.

Наконец все же он не вытерпел, взял у отца тридцать копеек и пошел в кино. Билет он купил самый дешевый, но забился в последний ряд. Никем не видимый, он смотрел в зал: нет ли знакомых ребят. Потом свет погас, замерцал экран и зашелестели на экране волны. И море, бурное, клокочущее море, выплескивалось из экрана, докатываясь до последнего ряда, где сидел замерший от тоскливого ожидания Алик.

Как во сне, мелькали на экране люди. Автомашины бегали по эстакадам, словно по натянутым канатам. Сновали катера возле причалов. Била из скважины густая черная нефть. И люди вели себя, как дети: мазали щеки нефтью, смеялись и отчего-то плакали. По эстакаде гуляли парни и девушки, совсем как по улице. Какой-то чудак из окошка второго этажа ловил в море рыбу.

Но где же Майрам? Неужели ребята обманули Алика?

Что-то знакомое мелькнуло на экране. Правда, рядом не было волн. Молодые рабочие сидели в читальне и занимались, а у книжных полок стояла Майрам, выдавая читателям книги. Потом она наплыла на экран, стала огромной и во все лицо улыбнулась ему, Алику, а диктор за экраном объявил, что нефтяники в свободное время занимаются в читальне, учатся без отрыва от работы. И на этом кончился киножурнал, и дальше шла картина.

Вся семья Мирзоевых, кроме самых маленьких, перебывала в тот вечер в кино. После кино к ним набились соседки.

— Словно в гостях у дочки побывала! — Сурия все еще не могла успокоиться и вытирала платочком глаза.

— Разве можно дочь, почти невесту, отпускать куда-то в море? — говорили соседки.

— В конце концов, там тоже можно жить, — отвечала Сурия. — В комнатах у них довольно уютно. Кто не видел, тот может сходить в кино и посмотреть.

— Да, она у вас всегда была самостоятельной.

— И не говорите, — соглашалась Сурия. — Разве я была такой в молодости? И вообще, что мы знали раньше? Нынче молодежь другая, ей все надо испытать.

— Конечно, сейчас молодежь другая, — вставлял свое слово Анвер. — Вот растет наш Алик. Я не говорю, что мальчик без недостатков, все мы были такие. Но разве он захочет в лавочке торговать фруктами, когда вырастет? В семье у моего отца было десять человек — о какой учебе могла идти речь? Вот и меня бог детьми не обидел. Конечно, нелегко нам с Сурией — разные нехватки и все такое, но дочери мы все же сможем дать образование. Даст бог, кто-нибудь еще пойдет по ее стопам…

Алик лежал на печке, зарывшись в груду одеял, и вздыхал. Все рассказы его полетели прахом, ребята теперь будут потешаться над ним. Ну и пусть! Ну и пусть смеются, а все равно работа у нее не простая! Библиотекарь — да, но где?! Алик сбросил с себя одеяла и стал прислушиваться к разговорам в комнате. Глупо, конечно, все, что он сочинял, но ведь Майрам ни в чем не виновата, она и в самом деле молодец. Разве стали бы ее хвалить взрослые, если бы это было не так? А если она подвигов не совершила, то просто, наверно, случая не было. Представься ей только случай, еще никто не знает, что бы она могла сделать. Нет, что там ни говори, а замечательная у него сестренка! Зря, что ли, снимали ее в кино? Кто еще из ребят Старой крепости может похвастаться своей сестрой, братом или там еще кем угодно, кого бы снимали в кино? И Алик совсем успокоился.

Что там отец говорит о нем? О каких это его недостатках? Алик не очень ясно понимал, какие у него недостатки. Но, конечно, Алик в палатке с фруктами сидеть не будет, это всякому ясно. А если кто-нибудь пойдет по стопам Майрам, так это, наверно, он, Алик, хотя учиться он и не очень любит. Но раз без этого нельзя, так что же, он постарается…

Было еще далеко до ночи, и можно было погонять по улочкам Старой крепости. Он слез с печки, высунулся из окна и сдержанно завопил, подражая ослу, — сигнал, который хорошо знали ребята. Значит, все соседские мальчишки выйдут сейчас из домов и они еще хорошенько набегаются, пока в Старую крепость совсем не придет ночь…

Таня

Вот уже несколько дней как Таня с отцом приехали в горный поселок и живут в гостинице. Отец с утра уезжает по делам, и Таня остается одна. Она никого еще не знает здесь и от скуки бегает на автобусную станцию, сидит на скамейке и смотрит по сторонам. Здесь толпятся люди, не только взрослые, но и дети, и можно подумать, что Таня дожидается автобуса.

Подходит автобус, и все исчезают в нем. Таня остается на станции одна, дожидаясь следующего автобуса и новых пассажиров. Никто не успевает присмотреться к худенькой, бледной девочке в панамке, и она тихонько сидит на скамеечке и ежится от прохладного ветра, который дует снизу, от маленькой шумливой речушки, быстро бегущей среди камней.

На станции интересно. Когда автобус уходит и площадь становится пустой, Таня смотрит на другую сторону, где стоит стеклянный павильон: там продают пиво и чебуреки. Только пиво продают внутри, а чебуреки прямо на улице. Усатый мужчина в белом халате выбегает из павильона с кастрюлей сырых чебуреков, опрокидывает их в котел на маленькой круглой печке и через пять минут — чебуреки готовы! — здесь же их и продает. Острый запах лука, перца и жареного мяса несется через всю площадь и щекочет ноздри. Вкусно! У Тани даже слюнки текут, но к местной пище она еще не привыкла.

Недалеко от автобусной станции — базар. Самое интересное на базаре — ослики. Впряженные в тележки, они понуро стоят у ворот — большеголовые, терпеливые и печальные. Таня, когда шла мимо, подышала одному из них в ухо, погладила мохнатый бок, но ослик тряхнул ушами и передернулся — не хотел, видно, чтобы ему мешали думать.

Тане боязно в этом поселке, окруженном горами, на вершинах которых сверкает снег. Кажется удивительным: здесь лето, а там, наверху, снег и зима. Иногда совсем низко проплывает облако; оно сперва закрывает вершину, потом сползает со склона, проглатывает башенку на станции и уплывает, пристраиваясь к другим облакам. Когда облака закрывают солнце, сразу начинает дуть холодный ветер, и тогда Тане кажется, что она летит на ковре-самолете: над головой бежит небо, внизу шумит речка, ветер обжимает Тане платье и холодит коленки и шею.

И еще Тане нравится мост над речкой. Он как бы висит в воздухе. Хорошо бы постоять на мосту и посмотреть вниз, на бегущую речку!

Таня уже знает в поселке главную улицу, знает, что на ней находится почта, аптека, парикмахерская, магазин готового платья. Но свернуть с главной улицы в переулок она не решается: а вдруг не найдет дороги к гостинице, где она живет с отцом?

Часам к двенадцати становится душно. От солнца не спасают ни панамка, ни ветерок с реки. От жаркого запаха чебуреков кружится голова. Можно спуститься к реке, но грохот воды пугает.

Люди толпятся у автобусов, Таня устала и видит всех в каком-то полусне…

Она бы давно ушла, если бы не двое мальчишек. Босые, по пояс голые — один в трусах, другой в штанах на тесемке, — оба грязные, растрепанные, бойкие, они и раньше мелькали перед ней. То исчезали в чебуречной, выскакивали оттуда, что-то жуя на ходу; то бежали к реке, затевали возню, прыгали с камня на камень, обливали друг друга водой; а то, не обсохнув, летели к автобусу и с хохотом, крича и толкаясь, лезли в очередь.

В конце концов они и в самом деле пробились в автобус, уселись один другому на колени и показывали в окошко язык пассажирам, не поспевшим к отправке.

Автобус укатил, а Таня сидела и думала: насовсем они уехали или скоро вернутся? Мальчишки были какие-то дикие, опасные. Лучше бы ей не думать о них и вернуться в гостиницу, но она не уходит и неотвязно думает: приедут они обратно или нет? Мальчишки, наверно, самые отчаянные люди в поселке и самые счастливые. Они такие веселые, здоровые и сильные, они ничего на свете не боятся. И Таня, худенькая, болезненная, всем здесь чужая, завидует им.