Город бездны - Аластер Рейнольдс

По сути, выбора не оставалось.

Я извлек из кармана на скафандре мой заводной пистолет, неуклюже сжимая его рукой в перчатке. Прицелиться сколько-нибудь точно было невозможно, но, к счастью, этого и не требовалось. Я просто навел пистолет в сторону паутины трещин, оставленной на стекле слугой.

Кто-то попытался остановить меня, не понимая, что мои действия могли спасти им жизнь, но я был сильнее, и мой палец нажал на курок. Механизм в пистолете сработал, выбросив мощный импульс связующей молекулы энергии. Из ствола вылетел рой флекетт. Они врезались в стекло, и паутина трещин стала шире. Оно напряженно выгнулось наружу, затем разлетелось мириадами белых осколков, образовав рваное отверстие. Воздушная буря вышвырнула нас в космос.

Я вцепился в пистолет, словно утопающий за соломинку. Лихорадочно оглядываясь, я пытался сориентироваться относительно других. Вихрь раскидал их в разных направлениях, точно осколки осветительной ракеты. Однако все мы падали вниз, хотя и по разным траекториям.

Под нами была только планета.

Медленно вращаясь, я снова увидел подъемник. Он все еще удерживался на нити, продолжая уходить вверх, уменьшаясь с каждой секундой по мере того, как я падал. Затем — это было как вспышка в подсознании — я уловил движение второго подъемника, который двигался вверх по нити на нормальной скорости, и почти следом — ослепительная, точно ядерный взрыв, вспышка.

Когда вспышка погасла, не осталось ничего — даже нити.

Глава 4

Небесному Хаусманну было три года, когда он увидел свет.

Позже, в зрелые годы, он будет считать это своим первым отчетливым воспоминанием, которое можно соотнести со временем и местом и которое определенно имело отношение к реальному миру — в отличие от иллюзий, обитающих на призрачной границе, которая отделяет реальный мир от фантазий ребенка.

Родители запретили ему покидать детскую. Он проявил непослушание, отправившись в дельфинарий — это темное и сырое место в чреве гигантского корабля «Сантьяго» считалось запретным. Но, по сути, его соблазнила Констанца, которая провела его по лабиринту железнодорожных туннелей, проходов, пандусов и лестниц туда, где спрятали дельфинов. Констанца была лишь двумя-тремя годами старше Небесного, но казалась ему почти взрослой и такой же запредельно умной. Все говорили, что Констанца — гений, что однажды — возможно, когда Флотилия завершит свое долгое неспешное путешествие, — она станет капитаном. Это говорилось полушутя, но в то же время почти серьезно. Небесный мечтал, чтобы она назначила его своим помощником, когда этот день наступит. Чтобы они сидели вдвоем перед панелью управления в главной рубке, которую он никогда не видел. Мечта не казалась смешной: взрослые постоянно твердили ему, что он тоже необычайно одаренный ребенок. Даже Констанца иногда поражалась идеям, которые он высказывал. Но позже Небесный напоминал себе, что, несмотря на весь свой ум, Констанца не безупречна. Она знала, как добраться до дельфинария, не попадаясь никому на глаза, но едва ли знала, как вернуться незамеченными.

Впрочем, приключение того стоило.

— Взрослые их не любят, — сказала Констанца, когда они подошли к резервуару, в котором находились дельфины. — Они хотят, чтобы дельфинов вообще не было.

Они стояли на скользкой от воды дренажной решетке. Резервуар представлял собой высокий стеклянный аквариум, залитый мертвенно-бледным светом, и уходил на десятки метров в темноту трюма. Небесный вгляделся в полумрак. Дельфины казались далекими серыми тенями в бирюзовой толще воды, их силуэты постоянно исчезали, дробясь на части, и вновь возникали среди причудливой игры световых бликов. Они казались не живыми существами, а, скорее, странными фигурами, отлитыми из мыла, — скользкими и не вполне реальными.

Небесный прижал ладонь к стеклу.

— Почему они их не любят?

— Знаешь, Небесный, с ними что-то не то, — сдержанно отозвалась Констанца. — Это не те дельфины, которые были на корабле, когда он улетел с Меркурия. Это их внуки, а может, правнуки — понятия не имею. Они никогда не видели ничего, кроме этого бассейна, и у них нет родителей.

— Я тоже не видел ничего, кроме этого корабля.

— Но ты не дельфин, тебе ни к чему просторы океана.

Констанца замолчала, потому что один из дельфинов поплыл к ним. Остальные его сородичи теснились в дальнем конце резервуара, возле устройства, состоящего из нескольких телевизионных экранов, на которых возникали какие-то изображения. Остановившись в толще прозрачной воды у самого стекла, животное неуловимо, но очевидно изменилось. Секунду назад оно казалось полупрозрачным миражом, а теперь это было крупное, потенциально опасное существо из мышц и костей. Небесный видел фотоснимки дельфинов в детской комнате, но это существо казалось незнакомым. Сетка тончайших хирургических шрамов опоясывала его череп, а вокруг глаз виднелись геометрически правильные выпуклости и борозды — контуры металлокерамических устройств, вживленных под кожу.

— Привет, — сказал Небесный, постучав по стеклу.

— Это Слик, — пояснила Констанца. — Во всяком случае, мне так кажется. Слик — один из самых старых.

Дельфин поглядел на него; челюсть изгибалась, точно в лукавой улыбке, взгляд казался одновременно и добродушным, и безумным. Потом он забился в воде, приблизив физиономию к лицу Небесного, и мальчик почувствовал, как стекло ощутимо завибрировало. Что-то появилось в воде перед Сликом, словно сотканное из пузырьков. Вначале это казалось узором завихрений, случайным, как пробные мазки на полотне художника, — но затем они начали обретать форму. Голова дельфина лихорадочно дергалась, как будто животное агонизировало, пораженное электричеством. Образ продержался лишь несколько секунд, но дельфин, несомненно, создал трехмерное изображение лица. Оно было не слишком детальным, но Небесный знал, что это не просто фантазия, созданная его подсознанием. Для этого изображение было слишком симметричным и пропорциональным. В нем присутствовало и чувство, скорее всего отражающее страх или ужас.

Закончив «работу», Слик удалился, презрительно махнув хвостом.

— Они тоже ненавидят нас, — сказала Констанца. — Но ведь ты не можешь укорять их за это, верно?

— Зачем Слик это сделал? И как?

— В «дыне» — видел такую шишку у него между глаз? — есть механизмы. Их имплантируют дельфинам, когда они совсем маленькие. Обычно с помощью этой «дыни» они издают звуки, но механизмы позволяют им лучше направлять звук, поэтому они могут рисовать пузырьками. К тому же в воде есть крошечные существа — микроорганизмы, которые светятся от звуковых колебаний. Люди, создавшие этих дельфинов, хотели получить возможность общаться с ними.

— Кажется, дельфины должны быть за это благодарны.

— Может быть — если бы им не пришлось переносить операции. И если бы у них было, где плавать, кроме этого ужасного места.

— Да, но когда мы достигнем Конца Путешествия…

Констанца посмотрела на него печальными глазами.

— Будет слишком поздно, Небесный. Во всяком случае, для этих дельфинов. Их уже не будет в живых. Мы будем взрослыми, а наши родители постареют или умрут.

Дельфин вернулся с сородичем чуть меньших размеров, и оба начали рисовать что-то в воде. Рисунок напоминал человека, раздираемого на части акулами, но Небесный отвернулся прежде, чем окончательно в этом убедился.

— К тому же они слишком далеко зашли, Небесный, — добавила Констанца.

Небесный снова повернулся к резервуару.

— И все же, они мне нравятся. Они все равно прекрасны. Даже Слик.

— Они плохие, Небесный. Психопаты… так говорит мой отец, — она произнесла это с некоторой неуверенностью, словно стыдясь, что проболталась.

— Мне все равно. Я вернусь и увижу их снова, — он постучал по стеклу и крикнул громче: — Я вернусь, Слик. Ты мне нравишься.

Констанца по-матерински похлопала Небесного по плечу. Она была чуть выше ростом.

— Это ничего не изменит.

— Я все равно вернусь.

Обещание, данное не столько Констанце, сколько самому себе, было искренним. Ему действительно хотелось понять дельфинов, общаться с ними и хоть как-то смягчить их боль. Он представлял себе бескрайние океаны Конца Путешествия, залитые светом, — Клоун, его приятель из детской комнаты, сказал ему, что там будут океаны. Он представлял, как дельфины неожиданно покинут это темное, унылое место и окажутся на свободе. Ему виделось, как они плавают с людьми и создают радостные звуко-образы в воде, а воспоминания о времени, проведенном на борту «Сантьяго» угасают подобно душному кошмару.

— Поторопись, — сказала Констанца. — Нам пора идти, Небесный.

— Ты приведешь меня сюда еще раз, ладно?

— Конечно, если ты этого хочешь.