Осторожно, сказка! - Зинаида Чигарева

— Ой! Горе мое! Провалит… провалит крышу, шалопай! — причитает Кикимора.

— Ушел кот! — Ванечка спрыгнул на крыльцо. — Дурак он, что ли, чтобы сидеть и ждать, пока его сцапают? Исчез. Сгинул.

— Вреш-шь, — шипит Злючка-Гадючка.

— Не веришь — сама проверь.

— Я т-тебя!..

— Уйди! — оттерла плечом Злючку-Гадючку Кикимора. — Я сама с ним потолкую. По-свойски. По-душевному, — и опять хвать за уши, да еще между пальцами закрутила. Специально, наверное, такие смастерили, чтобы сподручней было над ним издеваться.

— Нету кота?

— Нету.

— Ушел?

— Ушел.

— И ты думаешь, что ты очень хитрый? Да?

— Ничего я не думаю.

— А я все знаю! Нарочно упустил кота? Так?

— Упустил! Упустил! Упустил!

Эти крикуны скоро выведут его из терпения.

— Хорошо же, миленький! — погрозила Кикимора пальцем, и нос ее опять стал вытягиваться…

— Что вы? Что вы, Никодима Кикиморовна! Да вы себе не представляете даже, что это за кот! Не кот, а одно наказание. И мама всегда так говорит. Это же шпион. Это же прямо невидимка! Захочет — и нет ею. Ищи не ищи — все равно не найдешь! Захочет — вот он, тут как тут. А вообще он толковый кот. Справедливый кот, это я точно знаю.

Давно Ванечка не произносил таких вдохновенных монологов. Разве что когда упрашивал маму привезти ему медвежонка. Говорит мальчишка — и с каждым словом ему веселее делается. Вот чудеса! Такие заколдованные, а самого обыкновенного кота испугались. Что-то тут кроется.

— Ладно! — сказал он покровительственно. — Из-за чего истерика? Подумаешь, кот! Съест он вас, что ли?

Пискнули по-мышиному Капризицы, Упрямцы уши прижали. Цыкнула на них Кикимора и улыбнулась Ванечке:

— Конечно, конечно! Ничего особенною. Самый заурядный кот. Ты на них не обращай внимания. Это у них от нервов. Плохо стало с нервами. Болезнь века — ничего не поделаешь. А что касается меня лично, смерть не люблю кошек. Ну прямо душа не выносит! Вечно с них шерсть лезет. И орут… Отвратительно орут. Я еще ни у кого не слыхала таких мерзких голосов. Просто мороз по коже… А этот… ваш, он тоже орет? И постоянно линяет, да?

Ну вот! Старуха говорит то же самое, что и мама. Мама тоже, случается, ворчит на Симку — что голос противный и что шерсть линючая. Руки заставляет мыть, если с ним повозишься. Только она никогда-никогда не обижала Серафима. И вкусненькое давала. И вообще мама никогда… никого… не обижала. А если ругала и наказывала — значит, заслужил, Значит, за дело. И Ленка — не такая уж она окончательно плохая сестра. Просто, видно, судьба у нее — попадаться под горячую руку. И злость берет, конечно, почему она всегда оказывается права? Теперь вот тоже по ее выходит. Эх, Ленка ты, Ленка! Да где же ты запропала? Плохо без тебя твоему горемычному братцу!

Вдруг — то ли почудилось, то ли на самом деле — едва слышимый голосишко из-за густых зарослей:

— Иду-у, Ванечка!

— Идет! Идет! Ленка идет! — забыв про все, запрыгал Ванечка.

— Тс-с! — выпростала из-под платка ухо Кикимора. — Девчонка? Что это значит? — с грозным видом повернулась она к своим уродцам.

— Не знаем! Не знаем! Мы не виноваты… — стонут Капризнцы.

— Не виноваты мы… — насупились Упрямцы. — Она в лесу валялась связанная. Она совсем погибала.

— Я же вам наказывала глаз не спускать, стеречь до самой погибели! А вы? Да я вас!.. Убрать! Немедля убрать!

Капризицы и Упрямцы встали сусликами:

— Не можем. Не в нашей власти.

— Мальчишку убрать, дурачье! В Пещеру Кошмаров! Чтоб ни слуху, ни духу!..

Глава тринадцатая, в которой Лена встречается с любезной старушкой и ее милыми внучками

Продирается Лена сквозь глухие заросли. Не к себе домой, не к доброй бабушке в гости — к злой Кикиморе торопится девочка. А легко ли это, когда у тебя, как у коня на пастбище, спутаны ноги? Была бы хоть дорога гладенькая, а тут, что ни шаг, то ямина, валежина или куст, похожий на моток колючей проволоки. И чем дальше, тем путь труднее, мрачнее лес, тяжелее воздух. Не иначе близко болото. А в нем и Кикиморины владенья.

Страшно ли девочке? Наверное. Не будем уточнять. Это, в конце концов, не так уж важно, когда человек спешит на помощь другому человеку.

Но что это? Как будто слабеют сети.

И свободней шагается, и легче дышится… Расправила Лена плечи, стряхнула с себя последнюю тяжесть. В руках прежняя ловкость. В ногах — легкость и сила. Свобода — во всех движениях. Это Ванечка. Это его Доброе Слово, его Добрая Мысль!

— Я иду-у-у, Ванечка!

— Ленка-а-а!

Как близко! И будто крылья за спиной у Лены — мчится на Ванечкин голос, сердце из груди птицей рвется: нашла! нашла!

Домишко возник перед нею неожиданно, враз, вынырнув из зарослей чертополоха. Старый домишко, мытый-перемытый дождями, сушенный-пересушенный ветрами. Скособочился, поглядываете любопытством малюсенькими оконцами из-под резных наличников. Совсем сказочная избушка на курьих ножках. А на крыше самая что ни на есть современная антенна.

Замедлила шаги Лена. Что же делать дальше?

Дверь распахнулась. Навстречу Лене спешит старушка. Обыкновенная старушка — в больших очках, в черном платье с кружевным воротничком. На лице удивление, руками всплескивает:

— Батюшки-светы! Девочка! Да откуда же ты, милая? Никак заблудилась? Платье-то в клочьях… Коленки побиты… Ах ты, сердешная! Заходи… заходи!

Заходит Лена в горницу, оглядывается — не здесь ли Ванечка? Нет Ванечки. Две девчонки у стены жмутся. Одна рослая, в зеленом платье, глаза желтые, смотрят неприязненно. Другая за нее прячется, маленькая, рыжая.

— Внучки мои… Маша да Наташа. Погостить к бабушке приехали. А тебя-то как зовут, девочка?

— Лена.

— Леночка! — и старушка снова принялась вздыхать да охать, Лену жалеть. А сама времени попусту не теряет — шустрая такая старушка. У нее уже и чайник кипит, и чашки на столе, и ватрушки на тарелке. Внучками командует. Одна Лене умыться помогает, на руки льет из кувшина. Другая из кладовой варенье тащит.

Смотрит Лена на все приготовления — слюнки глотает. Тает, рассеивается без следа ее настороженность. Сомнения быть не может — попала она к добрым людям, а не к Кикиморе Болотной. Разве бывают Кикиморы такими заботливыми, такими человеческими? Да и вообще существуют ли они на свете? Может быть, Кикимора — просто выдумка Тетушки Дурные Вести, очередной ее фокус? Совершенно забыла Лена предостережение Доброй Вести. Откуда было знать ее доверчивому открытому сердечку, что может подчас таиться за приветливостью и заботой.

— Мальчик к вам не заходил? Не встречали вы мальчика?

— Мальчика? Какого такого мальчика?

С чего это вдруг нахмурилась добренькая старушка?

— Ах, мальчика! — заулыбалась она опять. — А как же! Встречала, встречала, деточка!

Обрадовалась Лена:

— Где он?

— У нас тут… был. Был, говорю. Сейчас нету. Мы его приветили, накормили. И… и он домой пошел. Да-а! Отсюда до дому, если напрямую, совсем недалеко будет. Недавно ушел, минут десять — не больше!

Лена так и вскинулась:

— Я ж его догоню!

— Догонишь, догонишь, деточка! — кивает головой старушка. — Маша! Слышишь, Маша? Тебе говорю, — прикрикнула на желтоглазую. — Покажи хорошей девочке дорожку к ее братцу. Ту самую, что покороче, — и хихикнула.

Чего, спрашивается, хихикать? Ничего смешного нет.

— Покажу. Отчего ж не показать? Не велик труд, — девочка тряхнула головой. Волосы упали на лицо, из-под них смотрит на Лену неподвижный желтый глаз.

Вышла Лена с желтоглазой девчонкой на крыльцо, а там ее поджидает вся воробьиная стая. Только завидели — и в крик. Вьются над головой, громко чирикают…

— Тише вы! — смеется Лена. — Ишь, обрадовались, что Ванечка нашелся.

Откуда ей было знать, что не от радости кричат птицы? Предупреждают об опасности и сердятся, что она, такая бестолковая, не понимает их языка. Идет впереди желтоглазая Лена за ней спешит. Скоро-скоро увидит она Ванечку…

Вдруг до Лениного слуха донеслись очень знакомые звуки:

— Эй, моряк! Ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…

— Ванечка! — остановилась Лена, прислушиваясь.

— Там он… Там! — схватила ее за руку желтоглазая.

Но ведь голос раздается совсем в другой стороне! Не дала Лене желтоглазая как следует вслушаться, потащила за собой с такой силой, какой наверняка позавидовал бы любой штангист среднего веса.

Глава четырнадцатая, в которой Ванечка весело проводит время в обществе привидений

Кто же это пел, спросишь ты, Ванечкиным голосом? А он сам и пел. Пел для собственного удовольствии. Точнее сказать, для собственного успокоения. Потому что сидел он в той самой Пещере Кошмаров, о какой говорила ему Злючка-Гадючка, и сторожили его Кикиморины привидения.