Француз - Элизабет Хэнд

Патологоанатом слегка замялся, но подтвердил:

— И голову так и не нашли.

Фрэнк облизал губы — полузабытый привкус соли и меди. На смену мощному приступу тошноты пришло ощущение… такое ощущение… Как бы объяснить? Хотя бы самому себе! Будто его вытолкнули в безвоздушное пространство. В небытие. Только отдаленный гул в ушах… Скорость, с которой душа покидает землю.

— Расположение тела, когда его обнаружили?

Мэсси отвечал невозмутимо и четко. Почти бесстрастно. Работа такая, сэр!

— Тело — на спине. Руки скрещены на груди.

Фрэнк прищурился. Если б охотничьи собаки могли щуриться, то сказать бы: он стал похож на охотничью собаку. Но охотничьи собаки не щурятся, они застывают в стойке. Тогда — он прищурился, застыв в стойке. Не отрываясь смотрел на мешок с искалеченным, то есть обезглавленным трупом.

…Помещение потеряло свои очертания, превратившись в другую комнату. Комнату, где на белоснежном фоне стен пляшут багровые тени.

На мгновение воцаряется абсолютная тишина, от которой, словно струны, лопаются натянутые нервы.

Крики смолкают, как смолкает дождь в июле. Неожиданно и необратимо. Только вместо ветра и солнечного света на смену приходит звук учащенного дыхания. Откуда-то издалека слышится поспешное шарканье ног, точно убегает маленькая зверушка. Скунс? Еж? Топ-топ.

В ноздри ударяет запах металла, гари и жженой резины — опрокинутая лампа подпалила дешевый ковер.

Острая боль между пальцами, причиненная чем-то холодным, липким от соленой влаги.

У его ног — спящая женщина. Навзничь…

Фрэнк снова проморгался: нет, не спящая. Гулко произнес:

— Вы не нашли орудие убийства. Он унес его с места преступления.

Блетчер окинул Блэка заинтересованным, но слегка неприязненным взглядом.

— Она была одета, — продолжал Фрэнк, точно во сне, — никаких следов изнасилования.

— Еще? — потребовал Блетчер.

…Она лежит на ковре. Руки сложены, словно в молитве. Светлые волосы разметались вокруг лица. Кажется, что на руках у женщины — тонкие алые перчатки, а щеки и лоб усыпаны лепестками роз. Розы, которые темнеют на глазах, превращаясь в черные застывшие капли… Запах горелого полистирола смешивается с вонью экскрементов.

Кровь. Нож.

Скрежет металла по коже и позвонкам…

Голос Фрэнка ломается:

— Он отрезал ей пальцы.

Мэсси шумно втянул воздух и — Блетчеру:

— Человек-рентген, а?

Фрэнк не слышит. Он сосредоточен. Он смотрит на черный мешок с телом. Уголки рта судорожно подергиваются.

— Что дал анализ волос и тканей?

У Блетчера то ли ухмылка, то ли оскал. Дружба дружбой, но ревность ревностью. Белая зависть, черная зависть — несущественный нюанс. Без разницы. Зависть и есть зависть. Ревность и есть ревность.

— Может быть, ты сам мне расскажешь? Кажется, ты все знаешь и без нас. Фрэнк?

Дай ответ! Не дает ответа.

— Ну хорошо. Если ты настаиваешь…

Фрэнк не настаивает. Фрэнк безмолвствует. Правда, выжидающе безмолвствует.

— Если ты настаиваешь… Мы обнаружили два волоса. Определенно чернокожего мужчины. М-м… С головы чернокожего мужчины.

Фрэнк на мгновение прикрыл глаза, ожидая новых картинок.

Пусто.

Ну?! Ну?! Казалось, сейчас, вот сейчас!

Сейчас Фрэнк скажет еще что-то. Что-то очень важное!

Блетчер выжидал.

Но Фрэнк развернулся на каблуках и пошел прочь. Шаги гулко разносились по залу, напоминавшему оледенелую пещеру Иблиса. Стальная дверь запасного выхода захлопнулась. Блэк вышел на лестницу и стал подниматься наверх.

Патологоанатом проводил его долгим ошарашенным взглядом.

— Как он это делает?

— Не знаю… Чертов фокусник! Дэвид Копперфилд доморощенный!.. Не знаю… Простите, я за ним!

Блетчер побежал наверх, перескакивая через две ступеньки и задыхаясь от напряжения. Все-таки, при его комплекции…

— Фрэнк, Фрэнк! Да погоди ты!

Фрэнк ждал на верхней площадке. Лицо неестественно спокойно, точно маска, надетая в мертвецкой, намертво прилипла, став второй кожей. Защитным слоем.

— Будем… уф-ф!.. играть… уф-ф!.. в молчанку, Фрэнк? Уф-ф-ф!

— Не будем. Но ты сначала отдышись.

— Отдышался. Уф-ф…

— Еще нет. Дыши глубже, ты взволнован.

— Уф-ф!.. Вот сейчас отдышался… Ну и?

— А мои умозаключения и впрямь тебя занимают?

— Разумные — да.

— Что мы знаем о разуме, Боб!

— Пресли — велик. Доллар — лучшая валюта. Кетчуп — красный. Убийца должен сидеть за решеткой. Вот разум. Разумные умозаключения.

— Красный не только кетчуп, Боб. Кровь — тоже… А убийца должен сидеть, но пока гуляет, потому что не установлен. Разумно?

— Не береди душу, Фрэнк! К делу, а?

— Изволь. Я в своей практике сталкивался с чем-то подобным. И знаю, по какой схеме будет действовать убийца. Это — серийный убийца.

— Знаешь наверняка или предполагаешь?

— Предполагаю, что знаю.

Лейтенант переступил с ноги на ногу, с трудом сдерживая нетерпение.

— И каковы же его дальнейшие действия?

— Снова будет убивать. Снова и снова.

— Послушай, а ты не можешь ошибиться? Ты же знаешь, в качестве кого она подвизалась… Легкая мишень. Подобные ей всегда оказываются случайными жертвами.

— Случайными, так… Боб, давай начистоту. Я сейчас разговариваю со старинным другом-приятелем, которому всецело доверяю и не без оснований рассчитываю на взаимность, в этом смысле? Или я сейчас разговариваю со старшим лейтенантом, начальником отдела, у которого просто удивительные показатели — всего тридцать четыре убийства за год, и очень не хочется портить статистику?

— Ты разговариваешь… с Робертом Блетчером.

— Хороший ответ! Исчерпывающий.

— Уж какой есть… Довольствуйся малым.

— Придется. Так вот, он, этот серийный убийца, выбрал жертву не из-за ее виктимности. Доподлинно.

— Тогда почему?

— Еще не знаю.

Блетчер поджал губы, но, прежде чем успел ответить Фрэнку, тот примирительно коснулся его руки:

— Послушай, старина. Я ведь как-никак состою в специальной консультационной группе. У наших парней огромный опыт в подобного рода делах. Они могли бы помочь. За этой жертвой будут другие.

Блетчер неожиданно вспылил:

— У меня у самого отличные ребята! Я им доверяю. Я сам подбирал команду — под себя… Это профессионалы. Знатоки своего дела.

Фрэнк промолчал. Что называется, без комментариев. Его всегда коробили речи о профессионализме и служебном долге. Как ни маскируй, а дешевый пафос все равно так и прет. Если ты натуральный профи, зачем об этом лишний раз напоминать всем окружающим. Знающий оценит, дурак не поймет. Но Блетчер, сколько они знакомы, неизменно злоупотреблял красивыми фразами, пустоватыми велеречивостями. У каждого свои недостатки. Горбатого могила исправит. Поэтому Фрэнк снова занял примирительную позицию: