Корзина шишек (СИ) - Ворсова Анна

— Он отец парня, который пьяным сел за руль и врезался в нас с Настей. Все ходил, чтоб его Лёнечку пожалели. Просил, чтоб я дал показания, что он оказал помощь, а не попытался сбежать. Лёнечка же вначале на дороге выл, а потом пополз в кусты. Его менты из канавы вытащили.

— Как же она…

— Любовь зла. Я это понимаю, но не хочу благословлять. Еще и Леня по условке выходит.

— Хочешь ему отомстить?

— Была такая мысль. Но какой в этом смысл? Настю не вернуть. Ребенок не воскреснет. А Леня… Я хочу, чтоб он жил и мучился. Чтоб понимал, что из-за него погибло двое, а за это он получил пять лет, из которых отсидел два с половиной года. Два с половиной года за две жизни. Как думаешь, это справедливо?

— Нет.

— Он сейчас может продолжить жить. Встретить девчонку. Создать с ней семью. По дому будут бегать девчонка с косичками и паренек, которого тот будет на велосипеде учиться кататься или в футбол гонять. Он будет жить, как будто ничего не случилось.

— А ты в этом так уверен? Уверен, что его не будут мучить демоны? — спросила я.

— Я не видел в нем раскаянья, — ответил Аркадий. — Браваду, но не раскаянье.

— Они боятся, что ты сорвешься?

— Да. Чего смеешься?

— Тогда мы с тобой расстанемся и больше не увидимся. Я тебя из тюрьмы ждать не буду. Зато не надо будет думать о нашей непонятной дружбе. Знаешь, это получается, что одной проблемой будет меньше. И я смогу забраться в кровать, чтоб утонуть в жалости к себе.

— Ты меня считаешь проблемой? Это как-то обидно слышать.

— Пока ты ей еще не стал. Но потом станешь. Когда я немного в себя приду.

— Я за тобой ухаживаю, а ты меня проблемой считаешь? Нет. Это реально обидно.

— Но ты не обиделся.

— Я возмущен до глубины души.

Я посмотрела в его сторону. Ни капли обиды или возмущение. Играет ведь. И плохо играет. Даже не старается.

— Не верю.

— Я знаю, что ты думаешь обо мне сейчас и знаю, что будешь думать потом. Пока у тебя минута слабости, передышка. Вот и позволяешь быть с тобой рядом. Когда ты вновь почувствуешь почву под ногами, то я тебе не буду нужен. Максимум, что мы с тобой будем дружить какое-то время. Ты решишь найти кого-то себе более статусного человека, с которым будет не стыдно появится рядом. Решишь, что мне нужна будет рядом глупая девочка. Но это все будет потом. Пока же мы какое-то время будем просто дружить, находя в проблемах друг друга нужность. Естественно, каждый из нас справиться с этими проблемами в одиночку. Разве ты не переживешь развод? Переживешь. Вер, ты сильная женщина, которая скорее обиделась, чем сломалась. Пару недель и ты опять будешь прорываться вперед. Или я не переживу, что моя мать спит с мужиком, которого я никогда не хочу видеть? Переживу. Живу я же все это время как-то. Пить почти бросил. Курить бросаю. ЗОЖ рулит и все такое.

— Но так хочется, чтоб кто-то понял и поддержал.

— Да. Чтоб кто-то пришел в этот мирок ванной комнаты и разделил его на двоих, прогоняя страх, что больше никогда не сможешь жить в том мире, который прячется за дверью, — сказал Аркадий.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Поэтому и подошел к тебе вчера.

Он переплел свои пальцы с моими. Его лапа почти полностью поглотила мою руку. От него исходила какая-то странная сила и уверенность, которая притягивала. Я осторожно прислонила голову к его груди. Под ухом билось сердце. Спокойный ритм, как часы, монотонный и давно забытый — я и забыла, как это просто сидеть рядом с мужчиной. Память откручивала назад моменты, когда мы с Гришей только начали встречаться. Я вспомнила дом бабушке, где мы сидели на терраске и встречали рассвет, понимая, что после этого рассвета расстанемся с ним до следующего лета. Это был летний роман, который перешел в половину жизни.

— Я никогда не думала, что разведусь с Гришей. Никогда не думала, что он поднимет когда-то на меня руку, — прошептала я. — Никогда. Это была любовь на всю жизнь.

— Чувства не могут длиться всю жизнь. Мы меняемся. Меняются и они. Я бы не стал полагаться на эмоции и чего-либо на них строить. Фундамент получается слишком непрочный.

— Кеш, а на чем тогда строить? На разуме?

— На общем интересе и взглядах. Любовь пройдет, а это останется. Как привычка, от которой сложно избавиться. Блин, я не могу, но хочу курить. Вот до невмоготу и дикого желания. Полгода не курил и не пил. А сегодня сорвался. Из-за этого тебя не уберег.

— Ты тут при чем? — спросила я.

— Как при чем? Если бы голова хорошо соображала, то ничего бы этого не случилось.

— Ты слишком много на себя берешь, — ответила я. — Снизь планку.

— Пойдем курить? — предложил он.

— Не курю.

— Мне-то хочется. Сходим? — предложил Аркадий.

— Ладно, — сдалась я.

— Знаю, что это вредные привычки. И от них надо избавляться. Я стараюсь. Надеюсь, что избавлюсь.

Он помог мне подняться. На кухне за столом сидели почти все. Павел о чем-то разговаривал с дедом Лешей. Мы же прошли в проходную комнату, откуда был выход на балкон. Аркадий откуда-то достал куртку, чтоб накинуть мне на плечи. Балкон был закрытый. Там же стоял табурет, пепельница и пачка сигарет.

— Садись. Точно не будешь сигарету?

— Не буду.

— Все нормально? — спросила Ира, заходя на балкон.

— Нормально, — сказал Аркадий, протягивая пачку с сигаретами. Ира закурила.

— Чего планируешь делать? — спросила Ира.

— А ты? Я уезжать никуда не планирую.

— Хорошо. Уеду я. Сам-то справишься?

— Вер, как ты думаешь, справимся? — насмешливо спросил Аркадий.

— Меня не приплетай.

— А никто и не приплетает. Я всего лишь спрашиваю твое мнение. Вот мать считает, что меня одного оставлять нельзя. Вдруг дурить начну.

— Она тебя лучше знает, чем я, — ответила я.

— Кеш, я серьезно, — сказала Ира.

— Давай так, я живу как хочу, а ты живешь, как хочешь. Но я не хочу ничего знать про твои отношения и новую семью. Ни про Николая, ни про Леню, — сказал Аркадий. — Я их не знаю. Любовь зла. Понимаю, принимаю и отхожу в сторону. Но и ты не гноби Веру.

— Жизнь твоя, — пожала плечами Ира. — Устраивает вас все — живите. Я палки ставить не буду. Помощь в уборке нужна?

— Нет. Сам справлюсь. Там все еще сложно.

— Эдик с Диной приехали. Алик завтра выходной.

— Я понял, но не стоило создавать проблемы. Мы и сами их создадим, — сказал Аркадий. — Но раз приехали, то выгонять не будем.

— Ты про Веру не говорил, а друзья всегда готовы прийти, когда они нужны.

Что-то было неправильное в этом разговоре, свидетельнице, которого я стала. Вот неправильное и все тут. И дело было не в том, что я изображала мебель. Меня беспокоило что-то другое, едва уловимое. Я ловила себя на желании встать и уйти. Перечеркнуть все. Хлопнуть дверью и больше не возвращаться в эту квартиру, где каждый угол приносил воспоминания. Квартира была наполнена этими воспоминаниями, как любая другая, где жило подряд несколько поколений одной семьи. Здесь сладкие моменты перемешивались с горькими. Я такое встречала в доме бабушки, куда приезжали в гости ее сестры и братья, мои двоюродные и троюродные родственники. Где поминки справляли в доме, а там же играли свадьбы. Где фотоальбом помнил тех, кого больше с нами не было. Воспоминания концентрировались, создавая неповторимую атмосферу.

Так было и в этой квартире. Здесь прошлое сталкивалось с настоящим. Надежда и горе задержались в комнатах, затормозив жизнь. Я понимала Иру. Она шла дальше. Насколько я поняла, после первого брака она искала того самого человека, с которым сможет встретить старость. Возможно, вначале она хотела найти Аркадию отца. Теперь встречалась для своего удовольствия. Она жила, не обращая внимание на горе и разочарование. Не сдавалась. Шла к цели.

Аркадий был не таким. Он споткнулся и стоял перед преградой. Для него жизнь остановилась в тот день. В том месте, когда закрылась дверь за Настей. Они не были женаты, но в мыслях я ее считала его женой. Они ушли и не вернулись. Он же остался их ждать, отгородившись от жизни. Только жизнь остановилась лишь у него. Другие продолжали куда-то торопиться, поднимались выше, падали, подходили к нему, чтоб рассказать о переменах в жизни, но он их не слышал. Хотел услышать, но не мог.