Игра без козырей - Дик Фрэнсис

— Очень симптоматично, что трущобный склад ума, прервал он свою лекцию, — насмехается над тем, что не в состоянии понять.

— Сид! — сердито воскликнул Чарлз, бессознательно выдавая мое имя. — По-моему, вам есть чем заняться! До обеда вы свободны.

Я встал. Разумеется, во мне вспыхнуло раздражение, но я не позволил ему вырваться на свободу. Стиснув зубы, я проворчал:

— Вот и хорошо.

— Прежде чем вы уйдете, Сид, — проворковала миссис ван Дизарт, утопая в мягких подушках, — Сид, какое восхитительное плебейское имя, вам так подходит... Пожалуйста, возьмите у меня эти кристаллы и поставьте их на стол.

Она протянула мне две руки. В каждой было по камню, а третий едва держался сверху. Мне не удалось удержать их, и они упали.

— Ох, боже мой! — воскликнула миссис ван Дизарт приторным голосом, когда я, опустившись на колени, подбирал камни и по одному клал на стол. — Я совсем забыла, что вы калека! Ах, какая глупость с моей стороны! — Конечно, она не забыла, а заранее придумала повод для своей маленькой лекции. — А вы пытались как-нибудь улучшить состояние больной руки? Вам бы следовало делать упражнения, они очень полезны и доставили бы вам удовольствие. Все, в чем вы нуждаетесь, — это настойчивость. Вы должны сделать это ради адмирала, почему бы вам не попытаться?

Я ничего не ответил, и у Чарлза хватило соображения ничем себя не выдать.

— Я знаю очень хорошего специалиста, сейчас он живет недалеко отсюда, — продолжала миссис ван Дизарт. — У нас, в Южной Америке, он работал на армию... и отлично умел возвращать симулянтов на службу. Он именно тот человек, который вам нужен. Как вы думаете, адмирал, не устроить ли мне встречу вашего зятя с ним?

— Э-э, — пробормотал Чарлз, — не уверен, что это поможет.

— Глупости. — Миссис ван Дизарт лучилась энтузиазмом. — Не можете же вы содержать его и позволять ему ничего не делать всю оставшуюся жизнь. Хороший курс лечения, и больше ему ничего не надо. — Она обернулась ко мне. — А теперь, чтобы я знала, о чем говорю, когда буду объяснять врачу, покажите мне вашу драгоценную руку.

Наступило молчание. Я чувствовал их ощупывающие взгляды, их недружелюбное любопытство.

— Нет, — холодно произнес я. — Извините, но нет.

Уже в дверях меня догнал ее голос:

— Видите, адмирал, он не хочет лечиться, потому что не хочет работать. Все они одинаковы...

Я лег и несколько часов перечитывал книгу о коммерческом законодательстве. Сейчас меня особенно интересовала глава, касающаяся захвата компаний. Теперь читать было легче, чем в больнице, потому что я знал, зачем мне это нужно, хотя глава и показалась более запутанной, чем раньше. Если стюарды Сибери озабочены происходящим, им надо нанять специалиста, который так же знает рынок акций, как я знаю скаковые дорожки Сибери. Чарлз явно выбрал не того человека, чтобы остановить Крея. Если вообще кто-то может его остановить. И все же... Я уставился в потолок, закусив нижнюю губу. И все же... Мне в голову пришла безумная идея.

Виола постучала и открыла дверь.

— Сид, дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? Могу я что-нибудь для тебя сделать? — Она закрыла дверь, ласковая, добрая, озабоченная.

Я сел и спустил ноги с кровати.

— Спасибо, со мной все в порядке. Мне ничего не надо.

Она присела на стул у кровати и посмотрела на меня добрыми, чуть печальными карими глазами. Потом заговорила, слегка задыхаясь:

— Сид, почему ты позволяешь Чарлзу так ужасно говорить о тебе? Едва ты ушел, они, ох, так хихикали за твоей спиной... Чарлз и эта чудовищная миссис ван Дизарт... Что между вами произошло? Когда ты лежал в больнице, он беспокоился о тебе, словно о собственном сыне. А сейчас он так жесток и так ужасно несправедлив...

— Дорогая Виола, не беспокойтесь. Это всего лишь игра, которую придумал Чарлз, а я помогаю ему.

— Да, — кивнула она. — Чарлз предупреждал меня, что вы собираетесь создать дымовую завесу и что он рассчитывает на меня: за весь уик-энд я не должна сказать ни единого слова в твою защиту. Это правда? Когда Чарлз говорил о твоей бедной матери и я увидела твое лицо, то сразу поняла: ты не знал, что он намерен делать.

— Это было так заметно? — огорченно воскликнул я. — Мы не ссорились, даю вам слово. Но вы выполнили все, о чем он просил? Пожалуйста, не упоминайте при них о... более успешном периоде моей жизни или о том, что я работаю в агентстве и получил пулю в живот. Сегодня, во время поездки в Оксфорд, вы ничего им не сказали? — обеспокоенно спросил я.

Она покачала головой.

— Я решила, что сначала поговорю с тобой.

— Правильно, — улыбнулся я.

— Ну и ну, — с облегчением, но озадаченно вздохнула Виола. — Чарлз просил разбудить тебя и уговорить спуститься к обеду.

«Ах, он просил, — иронически подумал я. — Просил? После того как бесцеремонно выпроводил меня из гостиной? Он дождется, что я пошлю его к черту».

— Хорошо, передайте Чарлзу, что я спущусь к обеду при условии, что потом он устроит общую игру, но исключит меня.

Обед походил на испытательный полигон: копченый лосось, фазаны и травля Сида, которой гости наслаждались больше всего. Чета Крей по одну сторону от Чарлза и пухленькая гарпия — по другую достигли невиданных высот в скромном воскресном развлечении: мучить выбранную жертву. Я искренне надеялся, что Чарлз такого не предполагал. Но он выполнил свою часть условия и после кофе, бренди и очередного осмотра кварцев в столовой повел гостей в маленькую гостиную и усадил за стол для игры в бридж. Гости увлеклись игрой, а я поднялся наверх, взял кейс Крея и принес в свою комнату.

Пришлось сфотографировать каждую бумагу из кейса, потому что вряд ли еще раз появится такая возможность, а мне не хотелось потом жалеть об упущенном шансе. Все письма биржевого маклера, все отчеты о вложении капитала и о движении акций и два отдельных листа с датами, инициалами и суммами.

Хотя горела очень яркая лампа и я пользовался экспонометром, подбирая выдержку, каждую бумагу пришлось снимать несколько раз для того, чтобы быть уверенным в результате. Маленький аппарат работал безупречно, и оказалось, что я сам без особого труда могу перезаряжать пленку. Я отснял три пленки по двадцать кадров в каждой. На это ушло много времени.

С безумной надеждой, что Говард Крей не проиграется до пенни и не поднимется наверх за деньгами, я взялся за конверт с десятифунтовыми купюрами. У меня мелькнула мысль, что смешно фотографировать деньги, но все же я их снял. Новые банкноты, по пятьдесят в каждой пачке. Тысяча фунтов стерлингов.

Положив бумаги на место, я сел и с минуту смотрел на них, проверяя, так ли все выглядело, когда я увидел кейс в первый раз. Проверка удовлетворила меня. Я закрыл кейс, запер, стер отпечатки моих пальцев, отнес его назад и положил на место.

После этого я спустился в столовую, чтобы выпить бренди, от которого отказался за обедом. Теперь мне надо было выпить. Проходя мимо маленькой гостиной, я слышал бормотание голосов и шлепанье карт об стол. Поднявшись к себе, я тотчас отправился в постель.

Лежа в темноте, я обдумывал ситуацию. Говард Крей клюнул на приманку — коллекцию кварцев — и принял приглашение отставного адмирала провести спокойный уик-энд в деревне. Он привез с собой некоторые личные бумаги. Поскольку у него не было причины подозревать, что в таком невинном окружении кто-то будет следить за ним, бумаги должны быть действительно очень личными. Такими личными, что он чувствует себя безопаснее, когда они при нем? Чересчур личными, чтобы оставить дома? Приятно было бы думать, что так оно и есть.

На этой мысли я незаметно уснул.

Боль в животе разбудила меня. Часов пять я безуспешно пытался забыть о ней и снова заснуть, но потом, решив, что все утро валяться в постели нехорошо, встал и оделся. Почти против собственной воли я потащился по коридору к комнате Дженни и вошел в нее. Маленькая солнечная детская, где она выросла. Когда Дженни оставила меня, она вернулась сюда и жила здесь одна. Я никогда не спал в этой комнате. Узкая постель, реликвии детства. Девичьи оборки на муслиновых занавесках, туалетный стол — мне здесь места не было. На всех стенах фотографии — отца, покойной матери, сестры, зятя, собак и лошадей, кого угодно, кроме меня. Насколько смогла, она вычеркнула из памяти наш брак.

Я медленно обошел детскую, трогая вещи, вспоминая, как любил ее, и сознавая, что пути назад нет. Если бы в этот момент она неожиданно вошла, мы бы не бросились друг другу в объятия и не помирились бы, утонув в слезах.

Взяв в руки одноглазого медведя, я присел в розовое кресло. Трудно сказать, когда наш брак дал трещину. Потому что лежащие на поверхности причины не всегда истинны. Повод для наших ссор всегда бывал один и тот же — мое честолюбие. Когда я в конце концов вырос и стал слишком тяжелым для скачек без препятствий, то переключился на стипль-чез. Это случилось за сезон до нашей свадьбы, и я хотел стать в стипль-чезе чемпионом. Для достижения этой цели мне полагалось мало есть, почти не пить, рано ложиться спать и не заниматься любовью накануне соревнований. К несчастью, Дженни больше всего на свете любила далеко за полночь засиживаться в гостях и танцевать. Вначале она охотно отказывалась от любимых удовольствий, потом менее охотно и наконец с возмущением. В конце концов Дженни стала ходить в гости одна.