Упрямец Керабан - Жюль Верн

— Если я сказал «нет», значит, «нет»! — возразил господин Керабан. — К тому же вы — мои гости, я отвечаю за вас и мне должна быть предоставлена свобода действий!

— Пусть так, — сказал ван Миттен, — но, может быть, вместо железной дороги найдется какое-нибудь простое средство вернуться в Скутари, не пересекая Босфора и не плавая по Черному морю?

— Ну и какое же? — спросил Керабан, хмуря брови. — Если оно хорошее, я приму, если плохое, откажусь.

— Оно превосходно. — ответил ван Миттен.

Говорите быстро! Нам нужно готовиться к отъезду. Нельзя терять ни часа!

— Друг Керабан, мы можем добраться до самого близкого к Константинополю черноморского порта, зафрахтовать пароход…

— Пароход! — воскликнул господин Керабан, которого слово «пар» обычно выводило из себя.

— Нет, судно. Простое парусное судно, — поспешил поправиться ван Миттен, — шебек[77], тартану, каравеллу — и направимся в один из портов Анатолии, например, Кирпих[78]! Оказавшись на этом пункте побережья, мы за один день спокойно доберемся по суше до Скутари и там весело выпьем за здоровье Мушира!

До этого момента господин Керабан слушал своего друга не перебивая, и тот, вероятно, уже воображал себе, что его предложение будет принято, тем более что оно никак не задевало хозяйского самолюбия. Однако после того, как господин Керабан его выслушал, глаза торговца загорелись, а пальцы сжались в кулаки.

— Итак, ван Миттен, — сказал он, — ваш совет сводится к тому, чтобы сесть на корабль на Черном море и, таким образом, не пересекать Босфор?

— По-моему, это было бы хорошим ходом, — ответил ван Миттен.

— Вы когда-нибудь слышали о морской болезни?

— Конечно, друг Керабан.

— И вы, разумеется, никогда от нее не страдали?

— Никогда! Впрочем, в такой короткой поездке…

— Такой короткой! — воскликнул Керабан. — Вы, кажется, сказали — «в такой короткой поездке»?

— Едва шестьдесят лье.

— Да пусть хоть пятьдесят, двадцать, десять, пять! — закричал господин Керабан, которого противоречие, как обычно, начинало раздражать. — Хоть два, хоть одно — все равно это слишком много для меня!

— Поразмыслите, однако…

— Вы знаете Босфор?

— Да.

— Перед Скутари он едва в пол-лье шириной?

— Действительно.

— Так вот, ван Миттен, стоит только подняться небольшому бризу[79], когда я передвигаюсь по морю в моем каике, и у меня морская болезнь.

— Морская болезнь?

— Она настигает меня в пруду. В ванной! Осмельтесь теперь еще говорить о таком пути! Или предлагать мне шебек, тартану, каравеллу и иную, подобную по мерзости посудину! Осмельтесь только!

Само собой, что достойный голландец не осмелился, и вопрос о плавании по морю был закрыт.

Какие же возможности для путешествия оставались еще? Поездки по собственно Турции достаточно затруднены, но вообще возможны. На дорогах существуют почтовые станции, и ничто не мешает путешествовать на лошади со своими припасами и проводником, если, конечно, не пытаться следовать за почтовым курьером, называемым «татарин», что было бы крайне утомительно. Разумеется, не собирался этого делать и господин Керабан. Да, он поедет быстро, но одновременно и комфортабельно. Вопрос был только в деньгах, а это, конечно, никак не могло остановить богатого негоцианта из Галаты.

— Хорошо, — сказал, покорившись, ван Миттен. — Но раз мы не поедем ни по железной дороге, ни на корабле, то как же будем передвигаться, друг Керабан?

— В почтовой карете.

— С вашими лошадьми?

— С лошадьми почтовых станций.

— Да, если они будут в вашем распоряжении на всем пути!..

— Будут!

— Это вам дорого обойдется!

— Это мне обойдется во столько, во сколько обойдется! — ответил господин Керабан, опять начиная приходить в возбужденное состояние.

— Вы не отделаетесь тысячью турецких лир, а возможно, и полутора тысячами!

— Пусть так! Тысячи, миллионы! — воскликнул Керабан. — Да! Миллионы, если нужно! Ваши возражения исчерпаны?

— Да! — ответил голландец.

— Давно бы так!

Эти последние слова были произнесены таким тоном, что ван Миттен промолчал.

Тем не менее он все же заметил своему властному хозяину, что для подобного путешествия потребуются большие затраты; что он ждет из Роттердама значительную сумму, которую рассчитывает вложить в Константинопольский банк; что на данный момент у него нет больше денег и что… В ответ на это господин Керабан заставил его умолкнуть, говоря, что все расходы на поездку касаются лишь его одного; что ван Миттен — его гость; что богатый негоциант квартала Галата не привык заставлять своих гостей платить и что… и так далее.

Услышав это «и так далее», голландец счел за благо замолчать окончательно.

Если бы господин Керабан не обладал старинным экипажем английского производства, испытанным в деле, то для этой долгой и трудной поездки он ограничился бы и турецкой арбой, в которую чаще всего впрягают быков. Но старая почтовая карета, в которой он ездил в Роттердам, находилась по-прежнему в отличном состоянии. Она была комфортабельно оборудована для трех путешественников. Спереди, между S-образно изогнутыми рессорами, передок поддерживал огромный кофр для провизии и багажа; позади основного кузова был установлен второй кофр, более высокий, чем кабриолет. В нем могли очень уютно расположиться двое слуг. Места для кучера, однако, не было, так как карета предназначалась для почты[80].

Все это могло показаться безнадежно устаревшим и наверняка вызвало бы смех у знатоков каретного дела. Тем не менее экипаж был солидным, на хороших осях и колесах с широкими ободьями и густыми спицами. Рессоры из первоклассной стали делали его совершенно неуязвимым, так что тряски даже на самых ужасных сельских дорогах бояться не приходилось.

Таким образом, ван Миттен и его друг Керабан в комфортабельном кузове с застекленными окнами и ставнями, а Бруно с Низибом, забравшиеся в кабриолет с подъемной рамой, — все четверо в этом средстве передвижения вполне могли бы добраться и до Китая. К счастью, Черное море не простирается до тихоокеанского побережья, иначе ван Миттен вполне мог бы познакомиться и с Небесной империей[81].

Приготовления начались немедленно. Не имея возможности поехать в тот же вечер, как он обещал в пылу спора, господин Керабан хотел отправиться в путь, по крайней мере, с наступлением утренней зари. Но одна ночь — это не слишком много времени, чтобы принять должные меры и уладить дела. Поэтому все служащие конторы были созваны как раз в тот момент, когда они собрались отправиться в какой-нибудь кабачок, чтобы прийти в себя после долгого дневного поста. Кроме того, на месте находился и Низиб, очень проворный в подобных случаях.