Дикие персы - Вадим Панов

— Замечательно, — одобрил Стальевич.

— К такому знатоку, как вы, стыдно приходить с чем-нибудь заурядным.

— Как твои дела?

— Не настолько плохи, чтобы жаловаться.

— Как Всеведа?

— Гм…

Отношения между Зелёным Домом, подданной которого являлась прекраснейшая в мире женщина, и Тёмным Двором, к которому принадлежал Стальевич, оставляли желать лучшего, никогда не теплея выше уровня «временный настороженный союз». Соответственно шас относился к моей связи с пониманием, но без восторга. Сначала, как все остальные, Стальевич сильно удивлялся тому, что занимающая высокое положение фата твердого уровня «жрица» увлеклась не обладающим магическими способностями челом, потом перестал. И все перестали. Сейчас мы с Ведой превратились в привычную, не вызывающую изумления аномалию, переставшую быть темой сплетен номер один. А мужчины, даже концы, посматривают на меня с большим уважением. Чего и вам желаю.

— У Всеведы всё прекрасно. Передаёт вам привет.

Легкая ложь в целях улучшения взаимоотношений.

— Ты уже пил с ней из тех бокалов?

Слово «тех» Стальевич специально выделил голосом, но я и без подсказки догадался бы, о чём идёт речь: о двух удивительных бокалах, которые старый торгаш втюхал мне пару лет назад. О двух бокалах для особого случая… которые я пока не рисковал доставать.

— Нет, ещё не пил.

— Ты в ней не уверен?

Как мне ответить на этот вопрос? Я добавил арманьяка в бокалы, жестом предложил Стальевичу выпить, сделал небольшой глоток, откусил сыра и развёл руками:

— Нам очень хорошо вместе… Наверное.

Шас правильно понял мою оговорку и качнул головой:

— Всеведа — сильная женщина, она не опустится до лжи тебе и уж тем более до лжи себе, самоуважение не позволит, — и вновь поднял бокал. — Ей действительно хорошо с тобой, Юра, ты молодец.

— Спасибо.

— Но помни, что постоянно обожаемая женщина теряет чувство реальности.

— Нам это не грозит.

— Надеюсь.

В разговорах со Стальевичем я впервые настолько глубоко коснулся наших с Всеведой отношений и чувствовал себя несколько неловко. Старик, судя по всему, понял моё состояние и бодро велел:

— Бутылка почти полная! Наливай!

— С удовольствием.

Обычно шасы предпочитали коньяк, но Стальевич ещё в тридцатых подсел на «гасконскую отраву», как он называл арманьяк, и с тех пор не изменял ему.

Я разлил по бокалам жидкую прелесть и услышал негромкое:

— Тебя не смущает, что Всеведе больше ста лет?

— Зато мы будем стареть вместе, — улыбнулся я. — Я прикинул, что стану дряхлым раньше неё, но ненамного.

— Да ты прям образец здорового прагматизма.

— Проверка показала, что в моём роду шасов не было.

— По документам, Юра, по документам, — рассмеялся старик. — А там кто его знает? Тайный Город не чужд интрижек…

— И наша с Ведой ситуация это подтверждает.

— Именно!

Бокалы вновь соприкоснулись, Гамлет шумно зевнул, какой-то подарок заскрежетал зубами, старик сообщил, что «всё нормально — раз в день можно», и перевёл тему на последние сплетни из жизни светского общества. Воскресный вечер плавно перетекал в воскресную ночь.

Вилла «Паллада»

Санкт-Петербург, Курортный район,

22 марта, вторник, 12.47

— Не отставай!

— Осторожно!

— Лучше сдавайтесь!

— Не дождётесь!

— Огребёте ведь!

Был ли у них шанс? Ответить невозможно. Особенно сейчас, в разгар побоища, когда клинки звенят, из горла рвутся хриплые вопли, ругань и шумное дыхание, а на душе царит остервенение, щедро сдобренное желанием победить.

Во что бы это ни стало победить!

— Вам конец!

— Суки!

— Падайте и плачьте!

— Суки!

Новая локация для подросших воинов — а теперь игроки управляли двенадцатидюймовыми персами — представляла собой отлитую из бетона крепость площадью три на четыре ярда. Высота стен — полтора ярда, главной башни — два с половиной. Внутри — трехуровневый лабиринт с многочисленными ловушками, который игроки уже проходили и поодиночке, и командой. Трудный лабиринт, но сейчас он заперт, а бой идёт за установленный на главной башне штандарт: Урано и Ардоло в защите, Изгрино и Грата атакуют.

— Как вам вечерний чай?

Сверху льётся кипяток. Боль несильная — шкура у персов крепкая, но глаза приходится закрывать и продолжать подъём на ощупь. Судорожно цепляясь за малейшие выступы на бетонной стене, прижимаясь к ней, к родной, словно к любимой женщине. Кипяток обжигает затылок, спину, руки намокают, лезть становится труднее.

— А теперь специальное предложение!

На второе штурмующим приготовили горячее масло, но поздно, слишком поздно — с него надо было начинать.

Изгрино ухитряется вставить в щель нож, наступает на рукоять, срывает с плеча «кошку» и с резким: «Ха!» забрасывает её наверх.

— Чёрт! — ругается Урано, взмахивая клинком.

Но к «кошке» тянется не верёвка, а цепь, её не перерубишь, и, пользуясь мгновенным замешательством защитников, Изгрино стремительно преодолевает оставшееся до края башни расстояние и обнажает меч.

— Всем привет!

По условиям игры у нападающих нет права на длинное оружие, копья остались в арсенале, но трудности ведь закаляют, правда?

— Получи!

— Козёл!

— Уроды!

Урано и Ардоло бьются копьями, им Ваятель длинное оружие разрешил, и противостоять двум подготовленным бойцам в одиночку невероятно трудно. Но Изгрино не отступает, наоборот, уверенно идёт вперёд: в его руках уже два меча, и управляется он ими с потрясающим искусством. Удар, блок, выпад, копьё поломано, ещё один выпад, Урано прыгает назад.

— Уроды!

— Ща дождёшься!

Изгрино ухитряется перейти в атаку, но его напарник…

— Слева!

— Получи!

— Проклятье!

Едва Грата поднялась на башню, умный Ардоло оставляет Изгрино, резко поворачивается и мощно бьёт розовую воительницу в грудь. Копьё у Ардоло тупое, но в запарке боя кажется, что лучше уж острое, лучше настоящее, чтобы смерть — и всё. Смерть без позора.

Но позор случился.

Грата нелепо взмахивает руками и летит к подножию башни. Вскакивает и слышит сверху противный смех.

— Изгрино?!

— Дерьмо…

Кусок стены неведомым образом превращается в экран, и Грата видит происходящее на площадке. И звереет, наблюдая за тем, с какой безжалостностью Ардоло и схвативший сменное копьё Урано избивают Изгрино. Специально не сбрасывают вниз, а бьют, молотят…

— Изгрино!

И вид расправы удесятеряет силы.