Как выжить и провести время с пользой в тюрьме - Виталий Лозовский

Сегодня у нас по расписанию демократия, а завтра – кто знает? Поступила команда проявить заботу о правах человека – снизить количество червяков в баланде с 7 до 2. Выполнено. Не прогонять зеков без особой нужды через "коридор" – два ряда ментов с дубинками, а то и с палками и просто кулаками, между которыми прогоняют избиваемую колонну арестантов. Сделано.

А завтра скажут "можно". И снова будет сделано.

Я все время в тюрьме, даже до некоторой навязчивости, вспоминал своего деда. Видеть мне его не пришлось, так что вспоминал можно было бы поставить и в кавычки. Его забрали в возрасте 35 лет, до суда он просидел всего 40 дней, был приговорен к расстрелу и сразу, по всей видимости, расстрелян. Был 37-й год. Мы узнали все подробности об этом только пару месяцев накануне моего ареста, в 98-м, как раз получили ответы с архива. Мне все время было интересно – кто ж были те люди, что с такой легкостью отправляли людей сотнями и тысячами на расстрел (и те, кто расстреливал) или в лагеря, с которых возвратились лишь немногие – а среди моих родных, например, тех, кто прошел лагеря значительно больше, чем тех, кто прошел войну.

Может, это был какой-то массовый психоз, или государственная система тотального страха или время какое-то было искривленное… Я все время всматривался в лица конвоя, следователей, прокуроров, оперов – искал ответа, что будут делать эти люди, когда завтра поступит команда "фас!". Или то время было такое, или то люди такие были – или они и сейчас такие? И ответ вырисовывается, скажу я вам, неутешительный…

Есть люди, у которых совесть вроде как шевелится – они, скажем, не очень стараются бить, когда стоят "коридором", и не зверствуют, когда в масках залетают. Но сколько таких, которые от этого получают истинное удовольствие, и ударить стараются со всего маху и место выбрать незащищенное и самое болезненное, или жалкие зековские пожитки при обыске уничтожить. А сколько просто со стеклянными глазами ходят – будет команда – выполнят, и не важно что. Надо будет расстрелять – расстреляют. Как тогда, в 37-м. Скажут приговаривать к расстрелу за то, что мыслишь не так или выражение лица у тебя таинственное – и будет сделано. Или я ошибаюсь, г-н прокурор?

В Белгороде меня опера избили только за то, что в ответ на первый удар я улыбнулся. Весело мне почему-то стало, когда посмотрел на их рожи. А первый удар там вообще "законный" – как только прибыл в тюрьму, по одному выдергивают, сначала бьют, а уже потом спрашивают, как фамилия. Это даже не осужденных, хотя кто позволял так делать с осужденными, а подследственных, вина которых еще не доказана. Хотя для них разницы нет – если ты попал в СИЗО, значит, виновен или будешь виновен.

Оправдательный приговор у нас, особенно если человек уже отсидел следствие в СИЗО – это что-то из области невероятного. Об этом среди зеков ходят легенды, как об НЛО – но их видел всегда почему-то только знакомый вашего знакомого. А так складывается мнение, что правосудие у нас бьет только в цель, без промаха.

Приведу здесь главы из обещанного ранее рассказа журналиста из Молдовы Олега Краснова. Исходя из рассказов сотен зеков, могу сказать, что он, как минимум, не сильно сгустил краски.

ЗАПИСКИ ИЗ ИЗОЛЯТОРА

2.

Я, наверное, не раскрою большой тайны, если скажу, что подследственных бьют. Всерьёз бьют не всех, но и таких, которых бы не били совсем – ни следователь, ни опер, ни при задержании – тоже не много.

Самая популярная сегодня пытка – удары по пяткам резиновой дубинкой. Я раньше читал о таком способе в книгах по древней истории Китая, и вот пришлось увидеть – бесформенные, не влезающие в обувь, жёлто-сиреневые пятки. Их владелец сказал мне, что не заметил, как обмочился во время этой процедуры.

По-прежнему популярны пытки током от трансформатора или полевого армейского телефона, удушение противогазом, удары по голове через книгу. Иногда практикуется подвешивание за руки и за ноги. Это называют «ласточкой» или «ломом». Но этим больше славится «управа» – управление МВД и комиссариаты полиции.

Время от времени в камеру с жуткими криками вламываются «маски-шоу». Избивая всех без разбора, они вышвыривают арестантов в коридор, раздевают догола и заставляют сделать несколько приседаний. Потом сбрасывают на пол убогие тряпки арестантов и уходят. Трудно сказать что это – то ли имитация обыска, то ли акция устрашения, то ли желание размяться.

Маски во время пыток и ночных представлений – это условность. Арестованные легко узнают своих оперов. До и охрана хорошо знает, кого она впустила. Ясно, что пытки и избиения происходят с ведома начальства, иначе было бы достаточно однажды пройти по кабинетам и собрать там столько противогазов, что хватило бы для учений по гражданской обороне.

Из тех, кого бьют всерьёз, молчат единицы. Я, во всяком случае, такого не видел. Некоторым бывает достаточно показать, как ломают их товарища. Сами опера говорили мне, что в подобной ситуации они бы сразу давали какие-то показания, а потом бы уже думали, как их развалить. Неизвестно, что хуже – стать калекой или дать показания. Или стать калекой и дать показания.

Сегодня как никогда много чистосердечных признаний. Матёрые уголовники, совершившие тяжкие преступления, вдруг начинают каяться, как провинившиеся школьники. И никого это не удивляет – ни судей, ни прокурорских работников. И показатели раскрываемости замечательные. «Признание – царица доказательств», как говаривал незабвенный Вышинский.

Как журналист, я могу не раскрывать свои источники, но если кому-то это будет интересно, я готов называть имена и факты.

Мне известен случай, когда арестованный, которого пытали, потребовал адвоката, прокурора и медицинской экспертизы. Медэксперта ему предоставили на третий день. Опер, который привёз его на экспертизу, переговорил с врачом. В результате, несмотря на мольбы арестованного, врач осмотрел его голову, а распухшие ноги смотреть не стал.

Прокурор по надзору делает обход ИВС примерно раз в неделю. Если арестованный выглядит совсем уж плохо, то на время обхода опера забирают его из камеры на допрос. Если выглядит сносно, прокурор изо всех сил старается ничего не замечать – работа такая. Новички ещё пытаются жаловаться, но те, кто сидит давно, обращаются по незначительным вопросам – баня, прогулка.

3.

Отношения между сокамерниками на удивление мягкие. Я бы даже сказал, предупредительные. Во всяком случае, внешне. В изоляторе достаточно много людей случайных или попавших сюда впервые. Их вполне логично было бы освободить под залог, или под подписку о невыезде, но они сидят месяцами. В этом случае государственные деньги никто не экономит.

Моральное состояние арестованных довольно тяжёлое – я никогда не видел столько плачущих взрослых мужчин. Изоляция – это очень серьёзное испытание. Следователи сознательно не пропускают информацию о родных и близких. Один из арестантов несколько месяцев не знал, как прошли роды у его жены и как назвали его ребёнка – адвокат, которого ему предоставили бесплатно, поддерживал его изоляцию. Многие находятся на грани отчаяния. Угнетает идиотизм существования в четырёх стенах, будто бы кто-то большой поставил тебя в угол и забыл на несколько месяцев. Посещают состояния такого рода: «Мама, забери меня отсюда, я больше не буду».

Тех, кого бьют, можно безошибочно узнать по затравленному взгляду и по тому, как они вздрагивают при звуке открывающейся двери. После отбоя у них начинается приступ эйфорической радости – сегодня бить уже не будут.

Можно как угодно к этому относиться, но надо отдавать себе отчёт, что сегодня пытки, побои, запугивания являются основным способом дознания. Что, вообще говоря, является уголовным преступлением. И это происходит, как у нас любят говорить, в центре Европы, в первой половине XXI века.

4.

Сами опера считают, что с преступниками следует обращаться именно так, и никак иначе. Любят приводить примеры диких преступлений, раскрытых благодаря жёстким методам расследования. Но диких преступлений немного, а камеры переполнены. И хотелось бы думать, что преступления действительно совершил тот, кто признался. Как известно, за преступления Андрея Чикатило были расстреляны двое случайных людей, а третий успел отсидеть восемь лет. Да и не бывает таких полицейских, которые бы били только плохих, а хороших отпускали.

У некоторых оперов просматриваются мессианские наклонности – они считают себя призванными вершить справедливость, распоряжаться судьбами. Немного, однако, настораживает, что они настолько прочно владеют феней, что затрудняются переходить на обычный язык. Гордятся тем, что благодаря их работе и методам сошёл на нет вал преступности 95-97 годов. Остаётся, всё же, разобраться, что опаснее – преступления, совершаемые полицией или криминалом.