Выстрел, который снес крышу - Владимир Колычев

– Вы, Павел Евгеньевич, можете прикоснуться ко мне, почувствовать тепло моего тела, – с затаенной усмешкой продолжала врач. – Вы прикоснулись, вы убедились, что я живой человек. А ваша жена не позволила прикоснуться к себе. Потому что ее нет, на ее месте – холодная пустота…

– Теплая пустота, – поправил врача Торопов. – Тепло в палате, воздух теплый…

– Мне нравится ход вашей мысли, – поощрительно улыбнулась Эльвира Тимофеевна. – Я согласна, пусть пустота будет теплой…

– И еще она теплая от прошлого, – глядя куда-то в точку над головой врача, чуточку заторможенно проговорил Павел. – Я любил Машу… Я помню, как ухаживал за ней… как в первый раз поцеловал… Я возвращался из командировки, она ждала меня, мы накрывали стол, зажигали свечи, пили вино, мяли постель… Она ждала меня. Она ждала меня вместе с этим проклятым Юрой. Пока я был в командировке, она спала с ним, – сжимая кулаки, сквозь зубы процедил он. – Она ждала меня в постели с ним… Я застрелил его! Я хотел убить ее!..

– Паша, не надо, – мягко обратилась к Павлу женщина. И снова ладонью накрыла его запястье. – Тебе нужно успокоиться… Помни, ты должен контролировать себя.

– Да, да, – соглашаясь, кивнул Торопов. – Я должен контролировать себя…

– Иначе мне придется назначить тебе курс медикаментозного лечения. Ты же знаешь, это небезопасно.

– Да, знаю. Я могу превратиться в растение…

Он знал, он слышал где-то, что аминазиновая терапия способна сделать из человека беспомощное существо, которое может ходить под себя, радостно при этом улыбаясь. Таких людей называют овощами… Где-то он слышал это. Где-то. И ясно где. Ведь он уже три года в психушке. Он много чего видел, много знает, просто далеко не все помнит из-за того удара по голове, которым наградил его чокнутый профессор. Ему отшибло память, но Эльвира Тимофеевна – знаток своего дела, она умеет вынимать из подсознания заложенные в него события, факты. И делает она это мягко и аккуратно. Может быть, когда-нибудь она вылечит его, избавит от несчастья, в которое повергла его живая память о мертвой жене.

– Правильно, – кивнула врач. – Ты должен превратиться в здорового человека.

– Но я здоров.

– Тебе только кажется, что ты здоров.

– Но ведь я знаю, что Маши нет в живых.

– Это просветление, Павел. Всего лишь просветление сознания. И я очень хочу, чтобы оно тебя не покидало…

– Не покинет.

– И твоя Маша перестанет являться к тебе во сне?

– Не во сне, – мотнул он головой.

– Ну вот видишь, – опечаленно вздохнула врач.

– Эльвира Тимофеевна, вы не так поняли, – забеспокоился Павел. – Мне просто казалось, что она являлась ко мне наяву. Но на самом деле она является ко мне во сне…

Торопов ощущал острую потребность доказать этой прекрасной женщине, что он душевно здоров. Или как минимум избавился от психического расстройства.

– Это хорошо, Павел, что ты это осознаешь. Но ведь Маша является.

– Может, это какой-то побочный эффект. Давали же вы мне какие-то лекарства!

– Нет уже никаких лекарств, – покачала она головой. – Ничего ты не получаешь. И побочных эффектов быть не может. А она является… Но ты не переживай, Павел, все будет в порядке. Мне кажется, наш эксперимент благотворно действует на тебя…

– Эксперимент?

– Я имею в виду расследование, которое мы позволили тебе провести. Ведь в прошлом ты был военным следователем, и это условное возвращение к прошлому взбодрило тебя, можно даже сказать, наставило на истинный путь… А то, что тебя ударил профессор, – это всего лишь досадное недоразумение.

– Да, да, я не поверил в то, что он умеет летать, – вымученно улыбнулся Торопов.

– Не поверил. Потому что он действительно не умеет летать. И ударить он уже никого не сможет, – невесело вздохнула Эльвира Тимофеевна.

– Вы приняли меры?

– Разумеется. Как вы понимаете, я не сторонник медикаментозной терапии, но… Уверена, что вам не придется испытать на себе последствия такого воздействия. Да, кстати, что вы узнали про клоуна? – неожиданно спросила врач, пристально глядя в глаза пациента.

– Про какого клоуна? – растерянно посмотрел на нее Торопов.

– За которым вы гнались.

– Ни за кем я не гнался, – мотнул Павел головой, думая о том, что про клоуна нужно забыть.

Эльвира Тимофеевна и без того считает его душевнобольным, и не стоит усугублять ситуацию. Тем более что не было никакого клоуна.

– Но вы же проводили расследование, – с провокационным каким-то удивлением сказала женщина.

Но Павел не позволил провести себя.

– Видно, профессор очень сильно меня ударил, – торжествующе улыбнулся он. – У кого-то от удара искры из глаз летят, а у кого-то клоуны… Не было никакого клоуна. И Маши нет в живых.

– Хорошо, Павел, очень хорошо. Я рада за вас. Если так пойдет дальше, думаю, скоро нам придется расстаться. Срок вы свой отсидели, курс лечения, надеюсь, закончится. И тогда перед вами встанет вопрос, куда податься. Чем бы вы хотели заняться после выздоровления?

Глядя на Эльвиру Тимофеевну, Торопов понимал, что вопрос этот задан неспроста. Снова провокация. Он должен казаться здравомыслящим человеком в ее глазах, поэтому нужно забыть и о своей прежней работе в клубе, и об общежитии, и о самом Горуханове, убийцу которого пытался найти.

– Я не знаю. Рано об этом думать, – покачал он головой.

– А как же ночной клуб, в котором вы работали?

– Не было никакого клуба. И Горуханова тоже не было…

Он помнил встречу с Горухановым, разговор с ним, после которого его взяли охранником в клуб, но сейчас он всерьез считал, что все это было плодом больного воображения. Эльвира Тимофеевна внимательно смотрела на пациента и не могла не заметить, насколько искренне произносил он свои слова.

– На этом и остановимся, – мило улыбнулась она, поднимаясь со своего места. – Держите себя в руках, Павел, контролируйте свое поведение, и все будет в порядке… Да, и о каждой встрече со своей женой информируй меня. Это не просьба, это требование врача. Ты меня понимаешь?

– Понимаю. Я вас очень хорошо понимаю, – с важностью серьезного и солидного человека заверил ее Торопов.

Он действительно соглашался с тем, что каждое проявление своей болезни должен был обсуждать с Эльвирой Тимофеевной, но при этом он не хотел выполнять ее требования. Ведь Маша осталась для него в прошлом, и больше она не побеспокоит его в настоящем. Во всяком случае, он хотел в это верить…

Часть вторая

1

Она мелькала среди берез, как невеста, убегающая, но тем самым увлекающая за собой жениха. Только невеселы ее глаза, и радость не растягивает губы в белозубой улыбке. С тоской поглядывая на Торопова, Маша уходила в глубь рощи, а он шел за ней, не чувствуя под собой ног. Огибая дерево, он механически провел рукой по его стволу, но не ощутил теплой шероховатости под пальцами. Маша что-то говорила ему, но он не слышал ее. Его нос не улавливал запахов цветов, травы, березовой коры. Он видел, как ветер шевелит листья на ветвях деревьев, но не чувствовал его дуновения. Это могло означать только то, что за Машей он шел во сне, где ощущения смазаны спящим сознанием…

Маша остановилась, рукой обняв березку, как лучшую свою подружку. Повернулась к Павлу лицом, приманивая к себе, помахала ему свободной рукой. Она смотрела на него с недовольством, но враждебность в ее поведении отсутствовала. И она даже не попыталась убежать, когда Павел приблизился к ней. Осталось только руку протянуть, чтобы коснуться ее. И он сделает это, потому что она не останавливает его, не сопротивляется. Вот сейчас он и убедится в том, что ее бесплотную оболочку заполняет абсолютная пустота.

Но нет, он ощутил вдруг тепло и мягкость ее тела. Маша живая, материальная…

– Эй, ты чего? – мужским голосом возмутилась она.

Да и не она это вовсе, а он. Рома Дудник. Его залитые желтизной глаза с осуждением смотрели на Павла.

– Ты чего меня за грудь лапаешь? Я тебе что, баба?

– Извини, ошибся, – на удивление спокойно отреагировал Торопов.

Он шел за своей женой, но Маша вдруг превратилась в малознакомого мужчину. Это событие должно было всколыхнуть его изнутри, но Павел смотрел на Рому с детской невозмутимостью. Не было в его душе того живого брожения, которое заставляет человека возмущаться и удивляться. И в сознании полный штиль. И совсем не важно, где он разговаривает с Дудником, во сне или наяву. И то, что Маша исчезла, все равно.

– Ошибся он, – ухмыльнулся Рома.

Он развязал тесемку своего больничного халата, глубоко запахнул полы и даже поежился, как избалованная мужским вниманием жеманница.

– Совсем тут все из-за баб с ума посходили, – заговорщицки глянул он на Торопова.

– Кто это все? – механически отозвался тот.

– Да Илья Макарович, например, – понизив голос, обличительным тоном сказал Дудник и беспокойно глянул по сторонам, как будто боялся, что его могут подслушать.