Чингисхан-2. Чужие земли - Сергей Волков

– Могила Чингисхана?

– Да.

Я закашливаюсь, профессор отстраняется. Грудь режет, не хватает воздуха. Да, Нефедов прав – заболел я капитально. Не иначе как пневмония. Дела мои плохи. Но я еще жив! Жив!

И буду жить назло всем.

Приступ кашля проходит. Вытираю заслезившиеся глаза, рукой показываю, чтобы Нефедов снова наклонился ко мне – перекрикивать звон и грохот у меня нет сил. Спрашиваю начистоту:

– Игнат, зачем тебе могила Чингисхана?

– Ты что! – выкатывает глаза профессор. – Это же… Это же величайшее открытие! Самая главная историческая и археологическая загадка последнего тысячелетия! Ученый, который отыщет место упокоения Чингисхана, прославится, как Шлиман.

«Интересно, он притворяется или специально ничего не говорит о волке», – гадаю я, рассматривая искаженное эмоциями лицо Нефедова. Меня снова начинает знобить. Анальгин – никудышное лекарство от пневмонии. Нужны антибиотики. Они могут быть в больнице Караташа. Караташ… Кажется, это переводится как «черный камень». Что ж у них тут все черное-то?

– Я буду с тобой откровенен, Артем, – торжественно заявляет тем временем профессор. – Я не собираюсь возвращаться в Советский Союз. И тебе не советую. Отыскав могилу, мы сможем безбедно жить в любой из развитых стран и заниматься тем, чем нравится. Вместе с Чингисханом были захоронены несметные сокровища, ведь так?

– Ну.

– Это тонны золота, серебра, драгоценных камней! А культурная и историческая ценность изделий и предметов из усыпальницы… они вообще не имеют цены. Это невероятное богатство, Артем! И тело Чингисхана. Какой материал для исследований, с ума можно сойти. Конечно, я очень хочу, чтобы мы совершили открытие вместе и все поделили по справедливости, пополам – и деньги, и славу. Но сейчас ты балансируешь между жизнью и смертью.

– Пока я еще живой…

Он цепляется за произнесенное мною слово:

– Вот именно что «пока»! Ты себя со стороны не видишь! Как говорится, краше в гроб кладут. Отдай мне коня, Артем! Не будь эгоистом. Отдай! Просто сними с шеи и протяни мне. Ну?!

Маска одержимого ученого слетает с лица Нефедова. Теперь оно искажено от злобы и алчности.

– Давай предмет! – ревет он. – Сопляк, ты же ничего не понимаешь! Это просто случай, слепой случай, что он попал к тебе!

– Нет, – я произношу это короткое слов тихо, но он слышит и окончательно слетает с катушек.

– Ах так? Хорошо, тогда я сам возьму его. Возьму, а там посмотрим…

Нефедов нагибается. Его руки тянутся к моей шее. Тянутся – и отдергиваются, потому что он видит зажатый в моей руке нож Надир-шаха. Острие недвусмысленно направлено в живот профессора.

– Ах ты!.. – Нефедов осекается, отскакивает и съезжает спиной по борту.

Я пожимаю плечами, но руку с ножом не убираю. Пусть видит, что у меня есть, чем ответить.

Провал в прошлое происходит, как обычно, некстати.

Еще не успев спрыгнуть с коня, Темуджин закричал застывшим на пороге юрты Оэлун и Борте:

– Матушка, женушка, готовьте угощение! Сегодня будет большой пир и много гостей.

– Какие гости, сынок? – Оэлун вздохнула. – Да и кто знает, что мы живем здесь?

– Владыка кераитов Тоорил признал меня своим сыном! Он поможет возродить улус Борджигинов! – Темуджин покинул седло, подбежал к матери. – Готовь пир, матушка. В степи вести разносятся быстрее ветра.

Борте подошла к мужу, обняла его, уткнулась лицом в плечо.

– Я скучала, когда ты уехал. Тревожные сны видела. Духи вставали будто бы на твоем пути, грозились извести тебя черным колдовством.

– То были вещие сны, – ответил Темуджин. – Но не так-то легко духам совладать с сыном Есугея-багатура! Помогай нашей матушке, готовь угощения.

Правоту слов своего старшего сына Оэлун поняла, когда еще не успела закипеть вода в котлах. Со стороны гор к становищу подъехали двое конных – старик и юноша в синей накидке. К седлу лошади старика была приторочена походная наковальня и мешки с углем.

– Да благословит Вечное Синее небо ваш дом, ваши стада и ваши жизни, почтенные! – церемонно поклонился Оэлун, Темуджину и его братьям старик. – Меня зовут Джарчиудай-евген, я из племени уранхатов. Живу на священной горе Бурхан-халдун, занимаюсь кузнечным делом. Стрелы, изготовленные мной, пробивают любой панцирь, любой доспех. А это сын мой Джелме.

– Проходи к огню, почтеннейший, – Темуджин указал старику на место подле себя. – И сына своего сажай рядом. Что привело тебя к нам?

– Давным-давно служил я отцу твоему, славному Есугею-багатуру. На рождение твое, Темуджин, подарил я тебе шелковые пеленки. Нет с нами сегодня Есугея бесстрашного, Есугея сильного. Но есть ты, сын его и наследник добрых дел и лихой славы. Стар я, сил у меня немного. Послужу тебе кузнецом, а мой Джелме – нукером. Вели ему коня седлать, вели двери открывать!

Темуджин засмеялся, протянул старику чашку с кумысом, после чего сказал Оэлун:

– Матушка, не верила ты мне, что пожалуют к нам гости. Посмотри теперь – первые уже явились. Жди еще.

Сын оказался прав. К полуночи у юрты Темуджина пили, ели, пели песни и бражничали не меньше сотни монголов из разных племен. Теперь, когда юный наследник своего отца получил покровительство такого могучего хана, как Тоорил, многие недовольные спешили к нему, чтобы встать под родовой туг Борджигинов. Борте, тенью ходившая за спинами пирующих, обносила их питьем и кушаньем и изредка наклоняясь к мужу, шептала:

– Будь поласковее вот с этим пастухом, у него восемь сыновей, все как на подбор багатуры. А тому охотнику в черной шапке своей рукой налей еще архи – он меткий стрелок, настоящий мерген. Своих людей надо отмечать – и тогда они ответят тебе преданностью.

Все прибывшие дали Темуджину клятву верности. Юноши сделались его нукерами, отцы – данниками и советчиками. Восстановление улуса Борджигинов началось.

Утром Темуджин объявил:

– Довольно мы прятались, как трусливые дзейрены, в этом диком месте. Завтра я переношу свой стан в степи Бурги-ерги. Всякий хозяин должен жить на своей земле.

Решение это вызвало ликование среди монголов. Старый Джарчиудай-евген сказал:

– Мне надо съездить домой, взять семью и скарб. Через месяц я вернусь и поселюсь возле тебя, Темуджин. Сын же мой Джелме останется защищать и беречь тебя.

Такие же речи вели и остальные гости. После полудня они разъехались, неся с собой по степи вести – волчонок вырос, возрождение Есугеева улуса началось!

Я выныриваю из двенадцатого века как из омута. Нефедов, кажется, ничего не заметил. Он все так же сидит у противоположного борта и в его взгляде читается ненависть. Поворачиваю голову и смотрю сквозь широкую щель между досками.