Валентинов день - Эд Макбейн

– Не знаю, о каком преступлении вы говорите, – произнес Леонард Кронин.

– Все же немного подумайте, – предложил Стив Карелла.

– Наверное, вы намекаете на пушку. О'кей, у меня нет разрешения. Это, да?

– Разрешение на ношение огнестрельного оружия не так уж и серьезно, Ленни, – успокоил его Карелла. – Нет, мы намекали вовсе не на револьвер.

– Тогда что? Неужели вы намекаете на то, что муж Марты не откинулся, а вы застали нас за адюльтером?

– И не это, – сказал Стив Карелла.

– Ну что же тогда? Травка?

– Травка, Ленни? – настала очередь удивляться Карелле.

– Ну да, в квартире.

– Героин, Ленни?

– Нет, нет, всего лишь марихуана, несколько порций. Побаловаться. Ведь это же ерунда?

– Да, Ленни. Все зависит от того, сколько там марихуаны?

– О, всего несколько порций.

– Тогда вам не о чем беспокоиться. Надеюсь, вы не собирались продавать их, Ленни?

– Нет, нет, что вы. Мы с Мартой просто хотели немного повеселиться. Перед тем, как забраться в койку, мы выкурили несколько косяков.

– Это ерунда.

– Что же тогда серьезно? – изумленно переспросил Кронин.

– Парень.

– Какой парень? – не понял мистер Кронин.

– Сын Марты, Ричард. Так его, кажется, зовут?

– Откуда мне знать, как его зовут? Я с ним ни разу не встречался.

– Вы с ним не встречались? – удивился Карелла. – Когда же вы познакомились с Мартой?

– Вчера вечером в баре, в забегаловке под названием "Шорт Снортер". Знаете? Ею заведуют два парня, которые побывали в Китае, Бирме, Индии.

– Вы встретились с миссис Ливингстон только вчера вечером?

– Да.

– Но она же сказала, что любит вас, – изумился Стив Карелла.

– Ну и что? У нас любовь с первого взгляда.

– И вы не встречались с ее сыном?

– Никогда.

– Летаете, Ленни?

– Летаю? Вы опять о марихуане?

– Нет, я о самолетах, – объяснил Стив Карелла.

– Никогда. Боюсь разбиться.

– Давно носите черное, Ленни?

– Черное? О чем вы? – не понял Леонард Кронин.

– О вашей одежде. Брюки, галстук, плащ, зонтик. Черные.

– Я купил их для похорон, – ответил Кронин.

– Чьих?

– Моего друга. Мы занимались крэпом.

– Ленни, вы занимались еще и крэпом? Однако довольно энергичный коротышка!

– Ничего нелегального. Мы никогда не играли на деньги.

– Ваш друг умер недавно?

– Да, всего несколько дней назад. Я купил все черное для похорон из уважения. Если хотите, можете проверить. Могу рассказать, где я их купил.

– Мы оценим это, Ленни, по достоинству. В среду они у вас уже были? – Среда? Дайте-ка подумать. Сегодня у нас что?

– Суббота.

– Точно, суббота. Нет, я купил эту одежду в четверг. Можете проверить. В магазине наверняка имеются записи.

– А у вас, Ленни?

– Что у меня?

– У вас в полиции тоже есть записи?

– Ну, маленькие.

– Какие маленькие?

– Я когда-то совершил небольшое ограбление. Ничего серьезного, – заверил Кронин.

– Вы можете еще раз сесть, – намекнул Стив Карелла. – Но ничего серьезного.

В комнате допросов лейтенант Берне беседовал с миссис Ливингстон.

– А вы довольно откровенная женщина, миссис Ливингстон, – заметил Берне.

– Мне не нравится, когда меня вытаскивают из моей же постели.

– Вас не смутило, что вы вышли на улицу в одной комбинации?

– Нет, я слежу за своим телом. У меня хорошая фигура, – парировала Марта Ливингстон.

– Что вы хотели скрыть с мистером Кронином, миссис Ливингстон? – спросил лейтенант Берне.

– Ничего. Мы любим друг друга. Я готова об этом кричать где угодно.

– Почему он хотел уйти?

– Он не хотел уйти. Он уже рассказывал вашим полицейским. Он просто хотел посмотреть, не кончился ли дождь, – объяснила миссис Ливингстон.

– И для этого он попытался вылезти на пожарную лестницу?

– Да.

– Вы понимаете, миссис Ливингстон, что вашего сына сейчас, может, нет в живых?

– Плевать я хотела на него. Слишком много чести этой дряни. Для тех типов, с которыми он водился, по крайней мере, было бы лучше, если бы он был мертв. Я вырастила не сына, а никчемного оболтуса.

– А с кем же он водился? – спросил Берне.

– Ричард попал в уличную банду, как часто случается в этом паршивом городишке. Стараешься вырастить хорошего сына, и что? Пожалуйста, не заводите меня.

– Раньше вас сын предупреждал, когда уходил из дома?

– Нет. Я уже все рассказывала детективу, когда делала на него, пока платят из фонда помощи. Вот так-то!

– Вы сказали полицейским, что ваш муж мертв. Это правда?

– Его нет.

– Когда он умер?

– Три года назад.

– Он умер или ушел?

– Разве это не одно и то же?

– Не совсем.

– Он ушел из дома.

В комнате неожиданно воцарилась тишина.

– Три года назад?

– Да, три года назад, когда Дики как раз исполнилось шестнадцать. Он собрался и ушел. Не думайте, что легко вырастить сына одной. А теперь и этот ушел. Мужики – дрянь, все подлецы! Они все хотят одного и того же. От вас всех, мужчин, воняет, от каждого.

– Как по-вашему, ваш сын мог убежать со своими друзьями?

– Я не знаю, что сделал этот маленький негодяй. Мне наплевать на него. После того, как его папаша смылся, я его вырастила сама. А он со мной поступил так же, как его отец, – убежал, бросил работу и смылся. Он такой же, как все вы. От него тоже несло. Нельзя доверять ни одному живому мужчине. Где бы он ни был, надеюсь, он сдох. Как было бы хорошо, если бы этот маленький подонок сдох…

Неожиданно Марта Ливингстон заплакала.

Женщина сорока пяти лет со смешными огненно-рыжими волосами, высокой грудью, в одной комбинации тихо сидела на стуле с жесткой спинкой. По ее лицу неслышно текли слезы. Марта закусила нижнюю губу.

– От меня все убегают. – Она напряженно замерла, борясь со слезами, которые стекали по щекам и шее и пачкали шелковую комбинацию.

– Я принесу вам что-нибудь из одежды, миссис Ливингстон,

– предложил Бернс.

– Ничего не нужно. Мне плевать, что меня увидят. Мне нечего скрывать. Пусть все смотрят. Пальто ничего не спрячет,

– заявила Марта Ливингстон.

Лейтенант Берне тихо вышел из комнаты, а Марта Ливингстон осталась плакать на стуле с жесткой спинкой.

В квартире Марты Ливингстон обнаружили ровно 34 унции марихуаны. Очевидно, что Леонард Кронин не принадлежал к числу хороших математиков. Также очевидно, что он очутился чуть в более затруднительном положении, чем думал. Если бы на квартире находились одна-две унции травки, как он утверждал, его бы просто могли обвинить в хранении наркотиков, что грозило сроком от двух до десяти лет тюрьмы. Но 34 унции далеко не 2 унции. Считается, что обладание 16 и более унциями наркотиков (исключая морфий, героин и кокаин) подразумевает намерение торговать ими. А срок за это – 10 лет и уже без всяких поблажек.

У Леонарда были еще кое-какие основания для беспокойства. По его же словам, они с Мартой Ливингстон выкурили перед постелью несколько косяков, а в параграфе 2010 "Уголовного кодекса" черным по белому написано: "Совершение полового акта не со своей женой, если она находилась под действием наркотиков, карается лишением свободы на срок до двадцати лет".

Если к этому добавить обвинение в незаконном ношении огнестрельного оружия и крэп и даже забыть элементарный адюльтер, который карается лишением свободы на срок до шести месяцев или максимальный штраф в двести пятьдесят баков, то можно понять, что Леонард Кронин станет еще более занятым, чем раньше.

Что касается Марты Ливингстон, то лучше бы она отправилась исследовать дебри Африки. Даже если согласиться с миссис Ливингстон, что все мужчины – подонки, на этот раз она, конечно, влипла. Кому бы они ни принадлежали, в ее берлоге нашли наркотики. Леди, полюбившая с первого взгляда такого энергичного парня, едва ли может надеяться остаться в стороне.

Что бы, однако, ни грозило незадачливым любовникам, обвинение в убийстве с отягчающими обстоятельствами к этим обвинениям не относилось. Проверка в магазине одежды, который назвал Леонард Кронин, показала, что он действительно купил свой похоронный наряд в четверг. После дальнейшей проверки его гардероба выяснилось, что мистер Кронин больше не имеет ничего черного. Никакой черной одежды не нашли и у миссис Ливингстон.

Глава 8

В воскресенье утром, перед тем как идти на работу, Коттон Хоуз отправился под дождем в церковь.

Когда он вышел из церкви, дождь не прекратился. Хоуз чувствовал себя так же, как и перед посещением храма. Он не знал, почему надеялся на чудо. Он никогда не испытывал того религиозного рвения, которым обладал его отец. Тем не менее каждое воскресенье при любой погоде Коттон Хоуз отправлялся в храм Божий. Каждое воскресенье он выслушивал проповедь, распевал псалмы и чего-то ждал. Коттон даже не знал, чего он ждет. Наверное, он надеялся, что разверзнутся небеса и появится лик Божий. "Скорее всего, – думал он, – я хочу увидеть проблеск чего-то фантастического, отличающегося от того, что окружает меня каждый день".