Аннушка - Владимир Руткивський

Надулась Аннушка, молча вышла во двор. Сквозь раскрытое окно я слышал, как она поговорила с моей мамой, как принялась бегать с Наташей вокруг дома. Но только не выдержала — через минуту снова возвратилась:

— А мы такое придумали!.. Только об этом пока нельзя говорить.

И на меня посматривает. Ждёт, когда я печалиться перестану.

А я делаю вид, будто и не слышу её. Сижу, книгу читаю, словно и нет мне никакого дела до того, что они там задумали.

А Аннушка всё не унимается:

— Вот будет здорово, если мы сделаем то, что задумали!

Только это секрет, очень-очень важный секрет.

Нет, всё же некрасиво она поступает, нехорошо. Одно дело — держать свой язык за зубами, и совсем уж распоследнее дело — похваляться не своими секретами… Надо бы её отучить от этого.

А Аннушке совсем уж невмоготу стало. Она оглянулась на дверь и прошептала:

— Хочешь, я тебе расскажу секрет по секрету? — и снова на дверь оглянулась. — Только одному тебе. И на ушко.

Я немного помедлил, чтобы она не подумала, будто мне очень хочется узнать о её секрете, и наконец согласился:

— Ну ладно, рассказывай, — и быстрее подставил ухо. Но в самую последнюю минуту Аннушка всё-таки сдержалась. Отбежала к дверям и оттуда сказала:

Села муха на варенье,

Вот и всё стихотворенье.

Нет, никаких секретов я тебе, Володя, не выдам, нельзя! Сам догадайся, о чём говорится в этом стихотворении!

Ничего я ей не ответил. Поднялся и молча ушёл к себе.

Даже дверь на ключ закрыл. Хотя про себя и похвалил Аннушку за её выдержку. А в комнате уселся и начал думать о том, как бы наказать её за то, что похваляется своим секретом. Вот у меня самого, например, их на целый класс наберётся, и то я этим не хвастаюсь…

В камышах

Утром мы с Наташей уходили из дому.

— Вы куда это собрались? — крикнула нам вдогонку Аннушка.

Она в это время причесывалась перед зеркалом. Рядом стоял Коля, торопил ее — они опаздывали в школу.

— Ты, Аннушка, хочешь знать, куда мы уходим, да? — спросил я.

Так печально спросил, что даже самому себя стало жалко.

Аннушка кивнула головой. Даже причёсываться перестала.

— Так вот, знай: у вас свои секреты, а у нас с Наташей — свои.

Вот какое наказание я придумал! Мы гордо повернулись и ушли.

Наверное, таких камышей, как возле нашей деревни, больше не найти. Они начинаются сразу же за старым лесом, в котором издавна растут огромные дуплистые деревья. Деревья старые-престарые! и такие толстые, что даже трое взрослых, взявшись за руки, не смогут их обнять. И все эти деревья, как сказал мне когда-то лесничий, внимательно охраняются. Даже ветку нельзя срубить без специального разрешения. Да и с разрешения никто этого не сможет сделать — так высоко поднялись над лесом эти деревья. Под ними прохладно и простор но, как в огромном зале. Всё видно вокруг, кроме неба.

Но мне почему-то больше нравилось бродить в камышах.

Земля здесь мягкая, пружинистая, по ней не идёшь, а подпрыгиваешь. А где-то наверху переговариваются о чём-то высокие камыши с густыми коричневыми метелками. Словно солдаты, маршируют они куда-то вдаль через топи. С самого высокого дерева нельзя увидеть, куда они маршируют. Только таинственно и немо мерцают среди этих стройных жёлтых рядов голубые озёрца. Не то что волн, а даже самой маленькой ряби здесь не бывает. Разве что вздрогнет водяная гладь, когда по ней озабоченно проплывёт водяная крыса. Или с шумом и кряканьем сядет утиный выводок и сразу же растворится в камышах, удирая от орла или ястреба. А время от времени застывший воздух сотрясается от страшного рёва. Такого страшного, что хочется сразу же без оглядки бежать подальше от этого подозрительного болота… Я-то уж знаю, что это всего-навсего кричит небольшая болотная птичка — выпь, водяной бугай. Но никому о ней стараюсь не говорить — пусть пугаются себе на здоровье.

Этой весной в болото упало самое высокое и толстое дерево. Никто его не срубил, оно само от старости сломалось. Говорят, что, когда оно падало, треск был слышен даже в деревне, за километр отсюда. Сейчас это дерево возвышалось над камышами, словно большой недостроенный мост.

Вот на этом недостроенном мосту и сели передохнуть мы с Наташей. Под нами было небольшое озерко. Кое-где его покрывала тина.

Жарко.

Я зачерпнул горсть воды и брызнул себе на лицо. Наташа сделала то же самое, но этого ей показалось мало.

— Я сейчас искупаюсь, — объявила она.

— Здесь купаться нельзя, — запретил я. — Опасно.

— Почему? — спросила она.

Дно очень вязкое, — сказал я. Да разве она поймёт?

Местные жители очень удивились нашему приходу. Огромная стрекоза, которая перед этим дразнила лягушек, летая низко над озерком, от неожиданности плюхнулась на ближайшую ветку и озадаченно уставилась на нас своими выпученными глазами. Правда, через минуту она сорвалась с ветки и, трепеща жёсткими прозрачными крыльями, быстро удалилась. Наверное, спешила поделиться потрясающей новостью со своими пучеглазыми приятельницами.

Не меньше стрекозы изумилась и охотящаяся за ней золотистая лягушка. Словно окаменела, увидев нас. Наташа уже и рукой на неё замахивалась, и веточки бросала — не шелохнётся. Разве что глазами моргает, и то, если ветка упадёт слишком близко. Наташа хотела было снова полезть в воду, но вдруг рядом с нами вспучилась ряска, и на поверхности появилась чёрная голова со злыми глазами.

— Ой, что это? — От неожиданности Наташа даже отшатнулась.

Я быстро разгрёб ряску вокруг этой головы, но было уже поздно. Мы успели заметить только небольшой серый камень, который, медленно работая лапами, опускался на илистое дно.

— Это болотная черепаха, — объяснил я.

Наташа тоже начала разгребать ·ряску. Правда, на всякий случай спросила:

— А она не кусается?

— Эта? Не больно… — Я подумал, что неплохо было бы припугнуть Наташу, чтобы никогда больше не лезла без спросу в болото. — А вот в далёких тёплых·морях есть черепахи величиной с наш обеденный стол. Так они очень даже просто могут утащить человека на морское дно…

Я искоса взглянул на Наташу: не испугал ась ли? Может, и испугал ась, да не очень — руку из воды не вынимает.

— А вон на камышинке висит чёрная ленточка, — продолжал я пугать её дальше. — Ты думаешь, это простая себе ленточка, да?

Наташа согласно кивнула головой:

— Я недавно потеряла такую же ленточку. Может, это она нашлась?

— Как бы не так…

Я отломил от дерева сучок потолще и бросил в ленточку.

Сучок слегка задел камышинку, камышинка вздрогнула. В то же мгновение чёрная ленточка бесшумно соскользнула с камышового листа и, извиваясь, быстро поплыла к противоположному берегу.

— Так вот, Наташа… Эта чёрная ленточка называется гадюкой. Она грелась на солнышке, а·мы с тобой её вспугнули. А вспугнутые гадюки знаешь какие злые?

Теперь Наташе почему-то перехотелось лезть в воду. Она решила, что за моей спиной ей будет гораздо удобнее.

А тут ещё в камышовых зарослях, совсем неподалёку от нас, страшным голосом заревел водяной бугай, и бесстрашная Наташа сразу же запросилась домой.

Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сидел за столом и работал. Наташа сидела на скамейке·возле кухни и, болтая ногами, рассказывала бабушке о наших утренних похождениях.

— Так где же вы без меня были? — ревниво спросила Аннушка.

Видно, крепко задел её наш уход. Что ж, самое время ее воспитывать…

— Да так, искали всякие приключения, — как можно небрежнее бросил я.

— И нашли? — Аннушка затаила дыхание.

— Конечно… Но если тебя это интересует, расспроси обо всём у Наташи, а мне, видишь, некогда.

Аннушка постояла ещё немного, но так как я ничего больше не говорил, она повернулась и неслышно вышла из комнаты.

Серьезный разговор

Я продолжал работать, но время от времени прислушивался к тому, что делается за окном.

— …Тогда чёрная гадюка спрыгнула с ветки и поплыла к нам! — возбуждённо говорила Наташа. — А черепаха ухватила её за хвост и потащила под воду!

И где только она научилась такое выдумывать?

Долго ещё похвалялась Наташа, а когда выговорилась, они вдвоём вошли в мою комнату.

— Теперь тебе ясно, где мы были? — спросил я Аннушку и подальше отодвинулся от стола, так как думал, что нам предстоит долгий разговор о дружбе и откровенности, о своих и о чужих секретах и о многом-многом другом.

Аннушка не ответила. Она оглядела комнату, словно попала сюда впервые, и отошла к окну. Наверное, что-то интересное там увидела.

Но сколько можно рассматривать то, что видишь каждый день? И почему это вдруг начали вздрагивать её худенькие плечи?

— Ты плачешь? — спросила Наташа, заглядывая ей в лицо. — А почему ты плачешь?