Конец и вновь начало - Лев Гумилев

«Разумному эгоизму» противостоит группа импульсов с обратным вектором. Она всем хорошо известна, как, впрочем, и пассионарность, но также никогда не выделялась в единый разряд. У всех людей имеется искреннее влечение к истине (стремление составить о предмете адекватное представление), к красоте (тому, что нравится без предвзятости) и к справедливости (соответствию морали и этике). Это влечение сильно варьируется в силе импульса и всегда ограничивается постоянно действующим «разумным эгоизмом», но в ряде случаев оказывается более мощным и приводит к гибели не менее неуклонно, чем пассионарность. В сфере сознания оно как бы является аналогом пассионарности и, следовательно, имеет тот же знак. Назовем его аттрактивностью (от лат. attractio — влечение).

Природа аттрактивности неясна, но соотношение ее с инстинктивными импульсами самосохранения и с пассионарностью такое же, как в лодке соотношение двигателя (мотора) и руля. Равным образом соотносится с ними «разумный эгоизм» — антипод аттрактивности.

Поэтому мы можем положить выделенные нами разряды импульсов на координаты: подсознание на абсциссу, сознание — на ординату (рис. 3). Тогда мы получим психологическую классификацию, пригодную для решения нашей задачи. Но нужно ли такое сложное построение и для чего?

СООТНОШЕНИЕ РАЗРЯДОВ ИМПУЛЬСОВ

В биологической природе инстинктивных импульсов можно не сомневаться. Как желание долго жить, так и тяга к воссозданию себя через потомство биологический признак, свойственный человеку. Но если так, то его величина (в смысле воздействия на поступки особи) должна быть стабильна. Это значит, что тяга человека к жизни у всех людей — живущих, живших и имеющих жить, в каждом отдельном случае одна и та же. На первый взгляд, это противоречит наблюдаемой действительности.

В самом деле, есть сколько угодно людей, не ценящих жизнь настолько, что они идут добровольно на войну; бывают случаи самоубийства; родители сплошь и рядом бросают детей на произвол судьбы, а иной раз и убивают. И это наряду с дезертирами, уклоняющимися от войны; с теми, кто ради спасения жизни терпит всевозможные оскорбления, унижения и даже рабское состояние; родителями, отдающими жизнь за детей, часто недостойных и неблагодарных. Огромный разброс данных! Кажется, что никакой системы в сумме наблюдаемых явлений нет.

Рис. 3. Психологическая классификация на организменном уровне

Не напоминает ли это мнение древних о том, что тяжелые тела падают быстрее легких? Только опыт Галилея доказал, что сила тяжести равно действует на пушинку и чугунное ядро, а разница в скорости падения зависит от постороннего явления — сопротивления воздушной среды. То же самое имеет место в проблеме, занимающей наше внимание.

На той же линии (рис. 3) лежит обратный импульс пассионарности. При алгебраическом сложении он погашает ту или иную часть положительной абсциссы, а иногда даже всю. Величина импульса Р (пассионарного напряжения) может быть меньше импульса инстинкта (величина, которую удобно принять за единицу), равна ему и больше его. Только в последнем случае мы называем человека пассионарием.

При равенстве величин — идеально гармоничная личность, что-то вроде Андрея Волконского. Я беру в качестве примера такого литературного героя, который все выполняет очень хорошо. Он и прекрасный полковник, и заботливый помещик, хранитель своей дворянской чести, верный муж своей первой жены, верный жених своей новой невесты. Абсолютно гармоничная личность, причем и работает он хорошо — не за страх, а за совесть, но ничего лишнего он не сделает; это вам не Наполеон, который так же, как и Александр Македонский, неизвестно для чего завоевывал страну за страной и даже такие страны, которые он явно не мог удержать, например Испанию или Россию.

Наполеон бросал людей на смерть ради иллюзии, ради славы Франции, как он говорил, а по существу — ради собственного властолюбия. Андрей Волконский ничего такого не сделает. Он хороший человек, у него все приведено в ажур, он делает только то, что надо, и делает хорошо; достойный уважения человек, гармоничная личность.

Но есть еще и субпассионарии, у которых пассионарность меньше, чем импульс инстинкта. Для иллюстрации опять-таки приведу литературные образы, всем хорошо известные, — это герои Чехова. У них как будто все хорошо, а чего-то все-таки не хватает: порядочный, образованный человек, учитель, но… «в футляре»; хороший врач, много работает, но… «Ионыч». И самому ему скучно, чеховскому герою, и кругом него всем скучно. Все чеховские персонажи, или почти все, которых я помню, это образы субпассионариев. У них также есть кое-какие пассионарные замыслы. И такие герои мечтают… выиграть, например, у соседа партию в шахматы, это удовлетворяет их тщеславие.

Наличие субпассионариев для этноса так же важно, как и наличие пассионариев, потому что они составляют известную часть этнической системы. Если их становится очень много, то они начинают резко тормозить своих духовных и политических вождей, твердя им: «Что вы, что вы, как бы чего не вышло». С такими людьми совершенно невозможно предпринять какую-нибудь крупную акцию. Об акции агрессивного характера здесь уже и говорить нечего, равно как и оборонительного: эти люди и защищать-то себя не могут.

Впрочем, и субпассионарии разные. Доза пассионарности может быть столь мала, что не погашает даже самых простых инстинктов и рефлексов. Носитель такой пассионарности готов пропить последний рубль, ибо его тянет к алкоголю, и он забывает обо всем. Таковы босяки из ранних рассказов А. М. Горького. Еще ниже дебилы и кретины.

А если пассионарное напряжение выше инстинктивного? Тогда точка, обозначающая психологический статус особи, сместится на отрицательную ветвь абсциссы. Здесь будут находиться конкистадоры и землепроходцы, поэты и ересиархи и, наконец, инициативные фигуры вроде Цезаря и Наполеона. Как правило, их очень немного, но их энергия позволяет им развивать бешеную деятельность, фиксируемую везде, где есть историческая литература письменная или устная. Сравнительное изучение кучности событий дает первое приближение определения величины пассионарного напряжения.

Ту же последовательность мы наблюдаем в сознательных импульсах, отложенных на ординате. «Разумный эгоизм», т. е. принцип «все для меня», имеет в лимите стабильную величину. Но он умеряется аттрактивностью, которая либо меньше единицы (за которую мы принимаем импульс себялюбия), либо равна ей, либо больше ее. В последнем случае мы наблюдаем жертвенных ученых, художников, бросающих карьеру ради искусства, правдолюбцев, отстаивающих справедливость с риском для жизни, короче говоря — тип Дон Кихота в разных концентрациях. Значит, реальное поведение особи, которое мы имеем возможность наблюдать, складывается из двух постоянных положительных величин (инстинктивность и «разумный эгоизм») и двух переменных отрицательных (пассионарность и аттрактивность). Следовательно, только последние определяют наблюдаемое в действительности разнообразие поведенческих категорий.

ЗАРАЗИТЕЛЬНОСТЬ ПАССИОНАРНОСТИ

Пассионарность имеет еще одно качество, которое чрезвычайно важно: она заразительна! Пассионарность ведет себя как электричество при индуцировании соседнего тела. Это еще Толстой отметил в «Войне и мире», что когда в цепи солдат кто-то крикнет: «Ура!», то цепь бросается вперед, а когда крикнут: «Отрезаны!», то все бегут назад. Я воевал и могу вам сказать, что во время боя никаких криков не слышно. И тем не менее наблюдение Толстого совершенно правильно. В чем же дело?

Приведу простой пример. Мы знаем, что есть полководцы очень опытные, стратегически подготовленные, но которые совершенно не умеют увлечь солдат в битву. Я беру военную историю, потому что это самая яркая иллюстрация. Там, где человек рискует жизнью, там все процессы обострены до предела, а нам надо понять крайности, для того чтобы потом вернуться к бытовым ситуациям. Вот был у нас генерал Барклай-де-Толли-Веймар, очень толковый, очень храбрый человек, очень умный, составивший план победы над Наполеоном. Все он умел делать. Единственное, чего он не мог, — это заставить солдат и офицеров себя любить, за собой идти, слушаться.

Карта. Французская империя при наполеоне I и ее крушение

Поэтому пришлось заменить его Кутузовым, и Кутузов, взяв план Барклая-де-Толли и в точности его выполнив, сумел заставить солдат идти бить французов. Поэтому совершенно правильно у нас перед Казанским собором памятники этих двух полководцев стоят рядом. Они оба одинаково много вложили в дело спасения России в 1812 г., но Барклай-де-Толли вложил свой интеллект, а Кутузов — свою пассионарность, которая у него бесспорно была. Он сумел как бы наэлектризовать солдат, он сумел вдохнуть в них тот самый дух непримиримости к противнику, дух стойкости, который нужен для любой армии.