Пиши рьяно, редактируй резво - Апполонов Егор

А что же говорят об этом писатели? Слово Джону Стейнбеку: «Я не раз слышал: “Эх, если бы не жена и дети, тогда я бы стал писателем”. Я слышал и другое: “Если бы не эта противная работа, тогда бы я был писателем”. Я во все это не верю. Я считаю так: если вы хотите писать – вы будете писать, и ничто вас не остановит»[125].

Вы скажете – нельзя же весь день работать и при этом ухитряться писать! Ничего подобного: изучите биографию Франца Кафки. Он был конторским служащим, а писал по ночам. Чехов рассказывал: «Письму я отдаю досуг, часа 2–3 в день и кусочек ночи, то есть время, годное только для мелкой работы. Летом, когда у меня досуга больше и проживать приходится меньше, я возьмусь за серьезное дело»[126].

Ищите окна в графике, которому подчинена ваша жизнь. Или – в собственной прокрастинации. Вставайте на час раньше или ложитесь на час позже. Пишите в обед. Пишите в метро, в трамвае. Время найдется, было бы желание. Кстати, если пересесть на общественный транспорт, вам как писателю это будет только на пользу: вы станете больше читать (в машине не почитаешь – можно слушать аудиокниги, но так информация усваивается куда медленнее). Вы станете больше писать (смартфон вам в помощь). Оказавшись среди людей, вы станете наблюдательнее. Писательство и общественный транспорт прекрасно совместимы – даже если вы работаете с утра до вечера.

Все еще нет времени? Попробуйте японский кайдзен – принцип одной минуты. Само слово составлено из двух: «кай» (перемена) и «дзен» (мудрость). Автор этой концепции непрерывного совершенствования – Масааки Имаи, японский гуру менеджмента. Он уверен, что, уделяя одну минуту каждый день в один и тот же час важному делу, мы совершенствуемся и приучаем себя к дисциплине. Кайдзен – настоящая философия, которая может быть одинаково успешно применима и в бизнесе, и в литературе. Одна минута в день. Попробуйте.

Дэвид Митчелл писал «Облачный атлас» урывками, слушая лекции по личностному росту. Джоан Роулинг писала первые две части «Гарри Поттера» в кафе – на прогулках дочь лучше засыпала. Идеальная обстановка необязательно располагает к творчеству. Условие тут одно – ваше желание творить. «Я могу писать где угодно. Однажды я записала имена персонажей на пакете для тех, кого тошнит в самолете», – вспоминает Роулинг[127].

А вот что рассказывает Агата Кристи о том, как ей приходилось работать: «У меня никогда не было собственной комнаты, предназначенной для творчества… Мне нужен был лишь устойчивый стол и пишущая машинка. Очень удобно было писать на мраморном умывальном столике в спальне или на обеденном столе в перерывах между едой… Многие друзья удивлялись: “Когда ты пишешь свои книги? Я никогда не видел тебя за письменным столом и даже не видел, чтобы ты собиралась писать”. Должно быть, я вела себя как раздобывшая кость собака, которая исчезает куда-то на полчаса, а потом возвращается с перепачканным землей носом. Я делала приблизительно то же самое. Мне бывало немного неловко “идти писать”. Но если удавалось уединиться, закрыть дверь и сделать так, чтобы никто не мешал, тогда я забывала обо всем на свете и неслась вперед на всех парусах»[128].

«Пишу при самых гнусных условиях, – как-то жаловался Чехов. – В соседней комнате кричит детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух “Запечатленного ангела”… Кто-то завел [музыкальную] шкатулку, и я слышу “Елену Прекрасную”… Для пишущего человека гнусней этой обстановки и придумать трудно что-либо другое»[129].

Артист Павел Свободин, близкий друг Чехова, проницательно заметил в письме к нему: «Вот Шиллер, работая, любил класть возле себя и в стол гнилые яблоки, а Вам непременно нужно, чтобы наверху пели и шумели, а за спиной мазал бы Мишель [младший брат Чехова Михаил Павлович] изразцы печки в помпейско-кудринском стиле и чтобы не менее гнилых яблок воняло в комнате мишелевой краской»[130].

Напоследок – наблюдение Исаака Бабеля: «Я знаю людей, которые могут писать только при абсолютной тишине. А вот Илья Эренбург любит писать на вокзале. Это все равно что работать рядом с шумящим авиамотором. Все лучшее, что Эренбургом создано, написано в кафе, куда он приходит каждое утро»[131].

Просто пишите. Боитесь, что написанное кому-нибудь не понравится? Не выстраивайте перед собой преграды из страха. Послушайте Бориса Стругацкого: «Вы должны быть оптимистами. Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели – и это будут тысячи читателей, – которые сочтут вашу повесть почти шедевром. В то же время надо быть скептиком. Как бы хорошо вы ни написали, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи людей, которые будут искренне считать, что вы написали сущее барахло. И, наконец, надо просто трезво относиться к своей работе. Как бы хорошо, как бы плохо вы ни написали вашу повесть, останутся миллионы людей, которые будут к ней совершенно равнодушны – написали вы ее, не написали»[132].

Пишите. Переписывайте. Выкидывайте. Пишите. Переписывайте. Выкидывайте. Пишите. Переписывайте. Выкидывайте. И так до тех пор, пока не издадите роман. Путь сложный. Но кто говорил, что будет легко?

Пишите и молчите о том, что пишете, пока не поставите финальную точку. Не ждите поддержки извне. Черпайте поддержку в самом себе.

И это в наше-то время, когда все издатели, писатели и редакторы завели аккаунты в социальных сетях? Создайте себя с нуля. Создайте «новую версию себя», как сказал бы какой-нибудь американский маркетолог, зазывающий на курсы личностного роста. Послушаем писателя-фантаста Брэда Торгерсена: «Если вы лентяй, вы начинаете завидовать другим писателям. Или, что почти так же плохо, вы разочаровываетесь. Превращаетесь в человека, не вылезающего с писательских форумов или конференций, бесконечно возмущаетесь, что все подстроено, успех зависит от связей, а не таланта. Или – что дело решает случай, победителей определяет удача, а все остальные остаются не у дел. Так вот – все это дерьмо собачье. Ложь для поиска оправданий самому себе. А правда такова: у победителей во всех соревновательных областях поп-культуры есть одно общее качество – они никогда не бросают»[133]

Конец ознакомительного фрагмента.