Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри

— У нас есть лилии, ирисы и даже кустовые розы. Кроме того, мы умеем плести венки для приглашений и цветочные гирлянды.

— Хорошо, отправьте десяток на викус Патри-циус, что на Виминальском холме, в дом семьи Аврелия.

Женщина обрадовалась и улыбнулась. Этот человек, выходит, жил в домусе сенатора Стация, необыкновенно богатого, известного своими причудами патриция, которого на днях пытались убить. Его визит может оказаться очень важным для неё с дочерью, и надо не упустить такой случай…

— Меня зовут Зенобия, а эту красавицу Астерия. Да не стой ты там, на самом пекле, заходи сюда, в прохладу! — предупредительно пригласила она его.

— Тебе что-нибудь известно о человеке, которого убили тут возле вашей лавочки? — спросил сенатор, входя внутрь.

— Я не видела, как это случилось, а хозяин трактира видел и рассказал мне, как всё было. Этот несчастный шёл себе спокойно по улице, как вдруг какой-то бандит, приняв его за сенатора Стация, набросился на него и ударил, — сообщила женщина, не добавив ничего нового к тому, что уже знал патриций.

— Ты слышала его голос? Какой он был? — с волнением спросил он. — Молодой или старческий, звонкий или глухой, дрожащий или резкий, низкий или высокий? Может быть, женский?

Растерявшись от такого множества вопросов, Зенобия смутилась.

— Не знаю, что и сказать. Просто голос. Мне показалось лишь одно: этот человек был очень зол на твоего хозяина. А ты ведь слуга сенатора, не так ли?

— Скажем так, я живу в его доме, — ловко вышел из положения Аврелий. — А теперь мне нужно идти. Вот деньги за цветы…

— Нет, ты присядь, присядь, молодой человек. Нам нужно получше познакомиться, — удержала его женщина и поспешила задвинуть занавеску на дверях лавочки. —  Расскажи мне об этом Стации. Говорят, он невероятно богат и очень хорошо обращается со своими слугами. С другой стороны, стоит посмотреть на тебя, так сразу видно, что ты и в термах бываешь каждый день, и от работы не умираешь. Послушай, у меня к тебе предложение. Можешь уговорить своего хозяина купить нас? Наш хозяин — жуткий скряга и мерзавец — решил бросить продажу цветов, а нас отправить на невольничий рынок. Знаешь, что это значит? Что нас с Астерией навсегда разлучат! Я столько сил положила, чтобы вырастить её! Очень нелегко рабыне поднимать дочку. А она у меня такая красивая, это все говорят. Астерия, иди сюда!

Девушка послушно выглянула из-за занавески.

— Покажись этому доброму человеку! Он из семьи сенатора Стация. Это очень могущественный патриций, и если бы нам удалось попасть к нему, это было бы большой удачей: никаких больше ночей под протекающей крышей, никакой требухи от убитых в цирке животных и плесневелого хлеба, никаких пьянчуг у тебя в постели… Говорят, сенатор очень ценит красивых женщин и у него самые нарядные в городе служанки. Астерия, покажи-ка ноги этому господину! — приказала она дочери.

— Но, мама… — запротестовала девушка.

— Отбрось ложный стыд, дочка. Если не найдём в самое ближайшее время покровителя, тебя отправят в лупанарий. И там тебе придётся показывать не только ноги! — воскликнула Зенобия, выше пояса подняв одежду девушки, которая лишь краснела и отворачивалась.

Ноги и в самом деле хороши — гладкие и стройные, оценил Аврелий, забавляясь тем, что его приняли за раба.

— Если представится случай, поговори со своим хозяином, расскажи ему о красоте Астерии. Важно, чтобы он купил её, а я уж как-нибудь выкручусь, зная, что она хорошо устроена. А если уговоришь его купить нас обеих… Ну, тогда кое-что и тебе перепадёт… Понимаешь, о чём я? — подмигнула женщина.

— Постараюсь сделать всё возможное, — с улыбкой пообещал Аврелий.

Сенатор сидел за столом из чёрного дерева в сво ём таблинуме, напротив бюста Эпикура, в обще стве верного секретаря.

— Мне кажется, нет никакого сомнения, что хотели убить именно тебя, — говорил Кастор. — Полагая, что убийца мастер своего дела, я перевернул горы, стараясь добыть сведения о состоянии семьи Антония.

— А разве не управляющий должен был заняться этим? — вспомнил Аврелий.

— Ох, на Париса нельзя положиться, мой господин. Человек, который не пьёт вина, не ест мяса и не знает женщин, вряд ли сможет сделать что-нибудь хорошее.

— Зато он отлично ведёт хозяйство, заботливо и честно, — вступился за него патриций.

— Неважно. Так или иначе, этим занимался я. Понятно, что пришлось отстегнуть немного мелочи, — уточнил вольноотпущенник, доставая глиняную табличку с подсчётами.

— Шестьдесят сестерциев! Ты с ума сошёл?

За эти деньги можно купить пол-Рима, включая императорских вольноотпущенников!

— Ну неужели ты думаешь, что я обратился к рабам и слугам, которым хватит и кувшина вина, чтобы развязать язык! Менялам на Форуме Цезаря хорошо платят именно за то, чтобы они держали его за зубами и помалкивали о делах своих клиентов; а кто нарушит тайну, рискует карьерой, если не головой.

— Надеюсь, что новости хотя бы стоят таких денег, — проворчал Аврелий, открывая кошелёк.

Конечно, хозяин. Покойный Антоний Феликс оставил довольно жалкое наследство: серебряный рудник в Иберии, бездействующий уже много лет, и виллу на вершине Саннио, где нет даже питьевой воды. Не говоря уже о куче долгов.

— А что стало с отцовским домом после того, как братья поделили наследство?

— Антоний заложил его, когда затеял одно из своих очередных неудачных дел. Туда же последовали и обширные оливковые рощи на Крите, которые его мать унаследовала от Метелла Критского, завоевавшего этот остров.

— Не думаю, чтобы Антонию когда-нибудь пришло в голову побывать там.

— А вот и нет. Он провёл некоторое время в Гортине[32], два года тому назад, гостил у наместника Крита и Сирена — Эренния.

— Надо же, какое совпадение! — заметил Аврелий. — Ведь это покойный муж Валерии. Я теперь припоминаю, как во время ужина у Помпонии она сказала, что именно там и познакомилась с Антонием.

— Эренний служил на острове во времена Тиберия, и когда ему поручили провинцию, вернулся туда уже в качестве пропретора[33]. Он провёл там семь лет, живя в Римской претории, словно маленький восточный сатрап. Помнишь, наверное, что Гортину выбрали столицей провинции именно потому, что она была наименее враждебна Риму во время знаменитой кампании Метелла Критского. А сегодня, век спустя, это крупный и весьма процветающий город с сотнями тысяч жителей. Конечно, это не Рим, но театров и терм там хватает, обстановка в целом спокойная, и даже можно позволить себе некоторые вольности, на которые тут, напротив, смотрели бы косо…

— К чему ты клонишь, Кастор? Начинаешь издалека, как всегда, когда находишь что-то интересное… Восточный сатрап, ты сказал? Спорю, что Эренний окружал себя великолепными рабынями!

— Не совсем так, мой господин. Он собрал настоящий цветник из молодых греческих атлетов, а также был известен пристрастием к маковым слезам Меконии, которых на Крите сколько угодно и они ничего не стоят…

— Педераст, отупевший от опиума! Вот почему он не просился обратно в Рим, и поэтому его вдова ведёт себя так, словно никогда в жизни не ввдела мужчин!

— Ну, вообще-то она видела их сколько угодно…

Но всё это были любовники мужа, — развёл руками секретарь.

— Ты же не станешь утверждать, будто узнал всё это у менял на Форуме Цезаря?

— Нет, разумеется. Всё, что я рассказал, мне поведала Цирия, служанка Валерии.

— Продолжай ухаживать за этой девушкой, Кастор, от неё можно получить очень ценные сведения!

— Можешь не сомневаться, хозяин. За рассказ об этих пустяках она взяла всего десять сестерциев. Я заплатил ей, не сомневаясь, что ты вернёшь мне их…

— Она сказала тебе, Кастор, как её хозяйка относилась к развлечениям мужа?

— Похоже, она никогда не устраивала из этого драму. Эренний выполнял все её капризы, лишь бы она оставила его в покое. А что оставалось девушке, которая принесла с приданым только два жалких поместья в Луканин? Во дворце римского претора она, напротив, жила в роскоши и неге. И, что интересно, Антоний Феликс, приехавший ненадолго, оставался там целых полгода. И во время этого пребывания он втянул в одну из своих афер и Валерия. Антоний пообещал ему задёшево поставлять лошадей и провиант для Шестого легиона и, естественно, взял немалый задаток.