Анархисты - Чезаре Ломброзо

Они, как истеричные, заранее открывают свои планы в бесконечных писаниях, часто в распространеннейших газетах; открывают их судьям или первому встречному, употребляя для этой цели открытые письма, объявления, отдельные тома, как делали, например, Манжионе, Канорали, Бафьер, Вита, Гито.

Другой характерный признак маттоидов - полное отсутствие раскаяния в совершенном преступлении. Хотя моральное чувство у них не совсем отсутствует, однако они почти что готовы хвастать своими преступлениями. Всякое чувство блекнет Пред тем чувством удовлетворения, которое они испытывают, со-янавая себя, как нечто в глазах мира, считая себя послужившими на пользу человечества.

Маттоиды -преследователи

Существует еще разновидность маттоидов, имеющая обыкновенно какую-нибудь аномалию печени или сердца. В противоположность первым, у них нет в жизни ни аффектов, ни здорового морального чувства. Потерпев крушение в жизни, они считают себя оскорбленными, преследуемыми и затем сами делаются преследователями, вооружаясь против богатых, глав государств, политического режима.

Другие мешают в одно дела личного характера и политические, преследуют депутатов, судей, приписывая им неуспех проигранных процессов, сами оскорбляют судей и становятся на защиту всех угнетенных. Бюхнер рассказывает об одном подобном больном, основавшем в Берлине общество защиты всех обиженных судьями; устав общества он отослал королю. Как пример, можно привести Сандона, доставившего так много хлопот Наполеону III и Биллауту; о нем же упоминает Тардье.

Стиль маттоидов-анархистов

Манускрипты Пассананте и Кордилиани, напечатанные мной, и несколько отрывков из анархистского журнала L'Оrdine могут служить подтверждением того, что среди анархистов встречаются маттоиды; стиль этой литературы очень характерен.

"...Что такое атавизм? Мы полагаем, что не ошибемся, если ответим: потомство и, следовательно, наследственность. Исключение прогрессивного движения назад. Неурегулированное явление. В то время как наследование в природе происходит благодаря неизменности ее действий, оно не имеет ни одного признака движения назад, не может быть регрессивным. Какое другое основание может иметь движение, кроме того, чтобы удовлетворить потребности притяжению движущей силы прогресса. Каждый новый день - наследник предыдущего дня. Каждая способность ощущения есть высшая ступень прежде пережитого ощущения, таков прогресс науки. Где чувствительность не упражняется в сложнейших интеграциях, там менее заметно ее рафинирование. Тогда она остается в сфере инстинкта, где она кажется нашему опыту менее дифференцированной, и мы приписываем это воззрению. Потомство, это наследование, развившееся по зигзагообразной линии ошибок, заражается своими собственными ядовитыми веществами, оно бросает массы в хаос горя, актов мести и восстаний, и тогда беспорядок готов, готовы атавизм и болезнь..."

"...Допустима ли экспроприация? Нет, этого не должно быть. Таким путем не будет достигнута анархия, и еще менее гармония, на которой будет покоиться анархия. Это было бы присвоением себе того, что принадлежит всем, разрушение синтеза: "Все - всех, все - всем"".

"...Все для всех в природе и науке, вот космическая гармония, вот гармоническая ассоциация, в которой все члены вселенной находят равновесие в своих действиях между эгоизмом и альтруизмом. Наша наука находит свои нити истины среди различных гармоний, и математика приходит ей на помощь только для того, чтобы проверить гармоническую пропорциональность".

"...Понятие привилегий сложилось как позднее наследие человеческой семьи; чтобы воспринять это понятие и провести его, она приводит в беспорядок свою наследственность, делит себя на мельчайшие фракции, затемняет природные чувства совместных действий, отравляя их привилегиями, разрушает братство членов, создает страсти".

"...Человек впадает в атавизм, если он - следствие болезненной наследственности, которая возникает из беспорядка его маленьких ассоциаций, восставших на большую универсальную ассоциацию".

"...Здесь мы позволим себе сказать в скобках: слова, в особенности те, которые приняты учеными, содержали в их созвучии уже некоторую классификацию. Это хорошо, потому что это приятно и помогает понимать речь. Например, таковы окончания на -опе - соmроsitionе, ргоduzione, сгеаzione, lеzione - все означают действие; слова на -епtо - funzionamentо, соmponimentо, fermento, talento - обозначают более определенную стадию качества действия; слова на -ismo - razionalismо, militarismo, regionalismo, dottrinarismo, cretinismo, religiosismo - принадлежат более к обозначениям состояния, как и аtavismo к обозначениям учреждений. И если мы здесь не ошиблись, то наша выписка здесь постольку уместна, поскольку она оправдывает наше понимание здорового атавизма".

Глава VI. КОСВЕННОЕ САМОУБИЙСТВО

Необходимо еще упомянуть здесь о тех странных случаях самоубийства, которые я называю косвенным самоубийством. Это те покушения, которые совершаются на жизнь стоящих у власти с целью покончить с своей жизнью, прекратить которую самостоятельно не хватает мужества.

Этому еще недавно были примеры. В Испании - Олива-и-Манкусо, политический преступник со многими признаками вырождения, покушавшийся в 1878 году на жизнь короля Альфонса, ничем не заслужившего такого отношения к себе даже и со стороны революционеров.

Олива был упрям, обладал посредственными способностями; он посвятил себя математике, хотя семья желала посвятить его литературе. Затем, не успев ни в одном, ни в другом, он бросил ученье, был сначала подмастерьем у скульптора, затем типографом, сельскохозяйственным работником, бондарем и, наконец, солдатом; здесь он отличался известною храбростью.

Вернувшись затем в мастерские, он почувствовал, что страсть его к чтению сильно возросла; он стал так усердно читать ультралиберальные газеты, журналы и книги, что работать приходилось мало и плохо. Не будучи в силах примириться с этой жизнью, так мало отвечающей его вкусам, он несколько раз выражал желание покончить с собой, а затем, получив от отца небольшую сумму денег на переселение в Алжир, он вместо этого поехал в Мадрид и там совершил свое покушение на жизнь короля.

Другие случаи косвенного самоубийства, убийства с целью самоубийства, указаны у Модели, Эскироля и Крафт-Эбинга. В 1878 году в Берлине Нобилинг совершил покушение на жизнь германского императора. Первый выстрел был направлен на жертву покушения, вторым убийца хотел покончить с собой.

Нобилинг был несчастным, сбитым с толку человеком со многими признаками вырождения (головная водянка, асимметрия лица). На основании этих признаков его нужно отнести к типу преступников по страсти, которые в остальном не представляют аномалий. Получив диплом доктора философии, он посвятил себя сельскому хозяйству и, напечатав небольшое сочинение по экономии, получил место в прусском статистическом бюро. Однако, когда однажды (му поручили исполнить одну ответственную работу, он оказался настолько неспособным, что был уволен со службы. Затем у него Зыло более скромное занятие, далее он совершает путешествие по Франции и Англии, возвращается в Германию и не может ни ьа чем остановиться. Тогда в голове его рождается мысль о покушении, и неделю спустя он приводит ее в исполнение.

Характера Нобилинг был упрямого и эгоистичного; знакомые его отзывались о нем как о неисправимом, кротком мечтателе, верящем в спиритизм и теории социалистов, которые он, довольно сбивчиво, развивал при малейшей возможности. Ради этого он получил прозвище Реtroliere и Сomunista (Керосинщик и Коммунист).

Тотчас после ареста Пассананте говорит: "Я совершил покушение на короля, наперед зная о том, что меня ждет смерть, ибо жизнь потеряла для меня ценность благодаря злоупотреблениям моего хозяина". Действительно, еще за два дня до покушения его гораздо больше занимал предстоящий уход от хозяина, чем убийство короле. Во время ареста он сам старается ухудшить свое положение, напоминая полиции о том, что было им написано в одном из революционных воззваний: "Смерть королю, да здравствует республика".

Все это плюс его честолюбие, объясняет, почему он отказался апеллировать о кассации приговора и почему при получении известия о помиловании он больше размышлял о том, что скажут критики, чем радовался вновь обретенной жизни.

Фраттини бросил бомбу на площади Колонна в Риме, ранив многих из публики. Во время процесса он утверждал, что не имел намерения никому приносить вреда, а лишь хотел протестовать против существующего положения вещей, и удовлетворился бы, если бы ему удалось каким-нибудь образом уничтожить феодальную аристократию!

Насколько его планы были связаны с его отчаянием по поводу своей жизни, можно видеть из его писаний:

"...Я не боюсь ни за свою свободу, ни за свою жизнь, о нет!.. Напротив, если бы ее отняли от меня, то оказали бы мне высшее благодеяние".