Многоярусный мир. Том 2. Сборник фантастических произведений - Филип Фармер

Кикаха игнорировал ее дыхание, густо насыщенное похожим на смолу вином, заплесневевшим сыром, чесноком и целовал ее в ответ, а затем спросил:

— Ты одна?

— Разве я не поклялась оставаться верной тебе? — возмутилась она.

— Да, но я об этом не просил. Это была твоя идея.

Он усмехнулся:

— Кроме того, как нам обоим хорошо известно, ты не можешь прожить без мужчины больше недели.

Они рассмеялись и прошли в заднюю комнату, являющуюся квадратной, за исключением изгибавшихся верхних частей, образовывавших купол. Это была ее спальня, а также кабинет, поскольку именно здесь она планировала контрабандные операции и распределяла разные товары. Тут была заметна только мебель.

Мебель, главным образом состояла из кровати, — широкой низкой рамы из дерева с натянутыми поперек кожаными ремнями и наваленными на эти ремни шкурами пум и оленей. Кикаха сразу же улегся на нее. Калатол воскликнула что он выглядит усталым и голодным. Она пошла на кухню, а Кикаха крикнул ей вслед чтобы она принесла ему только воды, хлеба и ломтиков сушеного мяса или немного сушеных фруктов, если они у нее есть. Как бы он не был голоден, но сыра он вынести не мог.

Поев, он спросил ее, что она знает о вторжении.

Калатол села к нему на кровать. Она, казалось, была готова продолжать заниматься с ним любовью, начиная с того места, где они кончили несколько лет назад, но Кикаха охладил ее. Ситуация сейчас была чересчур чревата гибелью, чтобы думать о любви.

Калатол, бывшая женщиной практичной, какие бы у нее не имелись иные изъяны, согласилась. Она встала и надела юбку из зеленых, черных и белых перьев и розовый плащ из хлопчатника. Затем она прополоскала рот вином, растворенным в десятикратном количестве воды, и бросила на язык бисеринку мощных благовоний, а потом снова уселась рядом с ним и начала рассказывать.

Даже несмотря на то, что Калатол была подключена к тайным информационным каналам уголовного мира, она не могла сообщить ему всего, что он хотел знать.

Захватчики появились словно из ниоткуда, выйдя из задней комнаты в большом храме Оллимамла. Они хлынули наружу, ворвались во дворец и, сокрушив телохранителей, а затем и гарнизон, захватили императора и всю его семью.

Взятие Таланака было хорошо спланировано и исполнено почти безупречно. Покуда второй предводитель, фон Свиндебарн, удерживал дворец и начал реорганизовывать в помощь фон Турбату таланакскую полицию и вооруженные силы, последний повел все увеличивавшихся в численности завоевателей из дворца в город.

— Все были парализованы, — рассказывала Калатол. — Это случилось настолько неожиданно… Эти белые люди в доспехах хлынувшие их храма Оллимамла… словно сам Оллимамл послал их, и это усилило паралич.

Вставшие на их пути граждане и полиция были изрублены, а остальное население либо бежало в здания, либо, когда слух дошел до самых нижних уровней, пыталось скрыться по мостам за реку. Но мосты быстро перекрыли.

— Странно это, — сказала Калатол.

Она поколебалась, а затем с силой продолжила:

— Странно то, что это все сделано, кажется, не из-за желания завоевать Таланак. Нет, захват города был, как ты это называешь, побочным продуктом. Захватчики решили, кажется, взять город только потому, что считают его прудом, где водится очень желанная рыба.

— В смысле — я, — уточнил Кикаха.

Калатол кивнула.

— Я не знаю, почему эти люди так сильно хотят заполучить тебя. А ты?

— Я тоже не знаю, — ответил Кикаха. — Могу предположить, но не стану. Мои догадки только собьют тебя с толку, да и излагать их долго. Для меня первое дело выбраться из города и смыться. И вот тут-то, моя любовь, и вступаешь в игру ты.

— Теперь-то ты любишь меня.

— Если бы было время… — ответил он.

— Я могу спрятать тебя там, где у нас будет сколько угодно времени, — заявила она. — Конечно, там есть и другие…

Кикаха гадал, не скрывает ли она чего-то. Он находился не в таком положении, чтобы вести себя с ней грубо, но повел себя грубо, схватил ее за запястье и крепко сжал его. Она поморщилась от боли и попыталась вырвать руку.

— Какие другие?

— Перестань делать мне больно, и я тебе скажу, быть может тебе скажу. Поцелуй меня, и я наверняка скажу тебе.

Дело стоило того, чтобы потратить несколько секунд, и потому он поцеловал ее. Благовония из ее рта наполнили ему ноздри и, казалось, просочились до кончиков ног. Он чувствовал головокружение и начал гадать, не заслуживает ли она награды после всего этого времени разлуки.

Тут он засмеялся и мягко высвободился.

— Ты и впрямь самая прекрасная из всех, кого я когда-либо видел, а я видел многих, — сказал он. — Но по улицам гуляет смерть и ищет меня.

— Когда ты увидишь эту другую женщину… — проговорила она.

Она снова стала застенчивой, и тогда ему пришлось внушить ей, что застенчивость автоматически означает для нее боль.

Ее это не возмутило, а физически, порадовало, поскольку для нее эротическая любовь означала определенную дозу грубости и боли.

5

Трое чужаков, похоже, бежали из самых глубин храма Оллимамма, всего на несколько минут опередив фон Турбата. Они тоже были светлокожими. Одна из них — черноволосая женщина, которую Калатол, очень ревнивая и не склонная кого-то хвалить, тем не менее назвала самой прекрасной из всех, кого она когда-либо видела. Спутниками ее были огромный, очень толстый мужчина и другой, низкорослый и тощий. Все трое носили странную одежду, и никто из них не говорил по-тишкетмоакски. Они разговаривали на вишпавамле, — литургическом языке жрецов. К несчастью, спрятавшие эту троицу воры знали только несколько слов вишпавамла, да и те из ответов мирян во время служб.

Тут Кикаха понял, что эти трое — Господы. Повсюду в этом мире литургический язык был языком Господов.

Их бегство от фон Турбата указывало, что они лишились собственных вселенных и укрылись в этой.

Но какое имел отношение мелкий король фон Турбат к делам, связанными с Господами?

— За эту троицу предложена награда? — поинтересовался Кикаха.

— Да, десять тысяч кватлумлов за каждого, а за тебя — тридцать тысяч и высокий официальный пост во дворце императора. И даже возможно, хотя на это только намекалось, брак с членом царской семьи.

Калатол замолкла. Ее желудок глухо заурчал, словно переваривая предложенное награды. Сквозь вентиляционные шахты в потолке послышались слабые голоса. В комнате, где царила прохлада, стало жарко.

Из подмышек у Кикахи сочился пот, на темно-бронзовой коже женщины поблескивали капельки. Из средней комнаты, — кухни—ванны—туалета, доносились журчание воды и тихие голоса.