Темнейшая ночь (любительский перевод) - Джена Шоуолтер

«Отпусти меня», прорычал он, отпихивая ее.

Женщина уцепилась в него. «Что не так?»

Люциен сгреб ее в охапку, оттаскивая назад и удерживая железной хваткой. Касайся она Мэддокса на секунду дольше, он мог бы растерзать ее на кусочки. Поскольку это было правдой, он впился руками в ближайшую стену.

«Мэддокс», произнесла она дрожащим голосом.

«Не причиняй ей вреда». Слова предназначались и ему самому и остальным. «Ты», он заскрежетал зубами, тыча в Рейеса окрашенным в багрянец пальцем. «Спальня. Немедленно». Не дожидаясь ответа, он двинулся вверх по лестнице.

Он слышал, как Эшлин боролось за свободу, и звала, «Но я хочу остаться с тобой».

Он прикусил внутреннюю поверхность щеки, пока не ощутил вкуса крови. Он позволил себе единственный взгляд поверх плеча.

Когда Люциен сильнее стискивал сопротивляющуюся Эшлин, его темные волосы упали ей на плечи, и нужда Мэддокса в кровопролитии возросла. Он почти изменил направление пути, почти бросился бежать обратно в фойе, чтоб разодрать дуга на куски. Моя, вопил его мозг. Моя. Я нашел ее. Никому кроме меня не дозволено к ней прикасаться.

Мэддокс не был уверен он или дух так думал, и его это не волновало. Ему просто хотелось убивать. Да, убивать. Ярость, такая ярость, взорвалась в нем. Он таки остановился. Таки изменил направление. Он собирался разрезать Люциена на половинки и покрыть пол кровью друга. Уничтожай, уничтожай, уничтожай. Убивай.

«Он готовиться напасть» Люциен.

«Забери ее отсюда!» Торин.

Люциен поволок Эшлин прочь из комнаты. Ее панические крики отражались в ушах Мэддокса, что лишь усиливало его темные потребности. Вид ее бледного, прекрасного лица загорался в его мозгу снова и снова, превращаясь в единственную видимую им вещь. Она была напугана. Доверилась ему, хотела его. Ее руки тянулись к нему.

Его живот был жалящей массой пульсирующей агонии, но он не замедлил шаг. В любую минуту придет полночь, и он умрет – но заберет всех здесь с собой. Да, она должны быть уничтожены.

«О, черт», пробормотал Аэрон. «Демон полностью ним завладел. Мы должны подчинить его. Люциен, вернись сюда. Быстро!»

Аэрон, Люциен и Парис продвинулись вперед. За один вздох Мэддокс обнажил свои кинжалы и запустил их. Ожидая нападения, все трое пригнулись, и серебряные лезвия пролетели над ними, вонзаясь в стену. Двумя секундами позже, мужчины были сверху него, а он был распростерт на спине. Кулаки молотили его по лицу, по животу, по паху.

Он отбивался. Рыча, ворча, нанося удары.

Костяшки впились в его челюсть, смещая кость. Колено защемило чувствительную плоть меж его ног. Он по-прежнему бился. И пока битва разгоралась, воины смогли втащить его по ступенькам в его спальню. Мэддокс думал, что услышал рыдания Эшлин, думал, что видел ее пытающуюся оторвать мужчин от него. Он ткнул кулаком вперед и ударил нечто – нос. Услышал выкрик боли. Испытал удовлетворение. Хотел больше крови.

«Проклятье! Приковывай его, Рейес, пока он не сломал ещё чей-нибудь чертов нос».

«Он слишком силён. Не уверен, сколько ещё смогу сдерживать его».

Минуты прошли, пока он бился, возможно, вечность, затем холодный металл замкнулся вокруг его запястий, лодыжек. Мэддокс брыкался и изгибался, и цепи резали его плоть. «Ублюдки!» Боль в животе теперь была невыносимой, больше не беспорядочной, а постоянной. «Убью вас! Заберу всех с собой в ад!»

Рейес встал над ним, темный взор решимости и сожаления окутал его смуглое лицо. Мэддокс попытался сбить его с ног, поднимая колени и толкаясь, но цепи сдерживали. Воин, так же, держался неподвижно, вытаскивая длинный, угрожающий меч.

«Мне жаль», прохрипел Рейес, когда часы пробили. А затем ударил Мэддокса в живот.

Металл пронзил его до спины, прежде чем покинуть тело. Мгновенно кровь брызнула из раны, увлажняя его грудь и живот. Желчь обожгла его горло, его нос. Он проклинал; он взбрыкивал.

Рейес ударил его снова. И снова.

Боль. Агония. Он ощущал, как кожа его пылала. Лишь за эти три удара его кости и органы были искромсаны, каждая дыра была источником мучения. Он ещё сопротивлялся; ещё ощущая отчаянное желание убивать.

Женщина завопила. «Остановись! Ты его убиваешь!»

Когда ее голос пронзил сознание Мэддокса, его сопротивление стало еще более диким. Эшлин. Его женщина из леса. Его. Добраться до нее, надо добраться до нее. Надо убить ее – нет! Надо спасти ее. Убить…Спасти…два желания сражались за главенство. Он дернулся в своих цепях. Металлические оковы глубже впились в его запястья и лодыжки, но он встал на дыбы и ударил ногами. Кровать содрогнулась от мощи его движений, изголовье и изножье согнулись вперед с воем.

«Зачем ты это делаешь?» кричала Эшлин. «Остановись! Не рань его. О мой Бог, прекрати!»

Рейес ударил его опять.

Черные паутинки заслоняли его зрение, когда он осматривал комнату. Парис, он увидел нечетко, направлялся в Эшлин. Достиг ее, обхватил руками. Огромный мужчина затмил ее, окутал своей тенью. Слезы искрились в этих янтарных глазах и на слишком бледных щеках.

Оно отбивалась, но Парис держал крепко и уволок ее из комнаты.

Мэддокс издал животный рев. Парис соблазнит ее. Разденет и вкусит ее. Она будет не в состоянии сопротивляться; ни одна женщина не смогла. «Отпусти ее! Тотчас же!» Он так пылко стремился к освобождению, что сосуд лопнул в его лбу. Его зрение затемнилось полностью.

«Забери ее отсюда и держи подальше!». Рейес ударил Мэддокса еще раз, пятая рана. «Она делает его более безумным, чем обычно».

Надо спасти её. Надо добраться до неё. Звук звенящих цепей перемешивался с его тяжелым дыханием, пока он боролся все сильнее.

«Мне жаль», прошептал вновь Рейес.

Наконец-то, шестой удар был нанесен.

Тогда сила Мэддокса утекла прочь. Дух успокоился, отступая на задворки его сознания.

Сделано. Это было сделано.

Он лежал на кровати, насквозь промокший в собственной крови, неспособный двигаться или видеть. Боль не покинула его, также как и жжение. Нет, они усилились, став большей частью его, чем его собственная кожа. Теплая жидкость булькала в его горле.

Люциен – он знал, что это был Люциен, узнавая обманчиво сладкий аромат Смерти – стал возле него на колени и сжал его руку. Это означало, что его кончина близко, так мучительно близко.

Но для Мэддокса настоящее мучение лишь начиналось.

Как часть его смертного проклятья, он и Насилие проведут остаток ночи, горя в ямах ада. Он раскрыл рот, чтоб заговорить, но раздался, лишь кашель. Еще и еще кровь приливала к его горлу, душа его.

«Утром, тебе придется многое объяснить, мой друг», сказал Люциен, нежно добавляя, «Умри теперь. Я заберу твою душу в ад, как требуется – но на этот раз ты действительно можешь захотеть остаться там, эх, чем решать проблему, которую притащил в наш дом».