Исправительная академия - Алекс Хай

остальные последовали за нами, но разошлись в разные стороны, когда мы вошли в холл здания. Да уж, строили это учреждение с размахом. Почти никаких украшательств, но все равно внушало. Хотя бы то, что внутри все в холле было таким же белым и удивительно чистым.

В холл спускалась широкая лестница из белого камня, и единственным украшением зала был вышитый на ткани герб Империи. Черный двуглавый орел на желтом полотне. Все остальное сияло белизной.

У меня начали закрадываться подозрения, уж не привлекали ли к поддержанию этой чистоты воспитанников…

— Первым делом нужно уладить формальности с документами, а также проверить ваши личные вещи, — вещала женщина, стуча каблуками по каменному полу. — Прошу за мной в секретариат.

Мы поднялись по лестнице и тут же свернули в какой-то закуток. Здесь пафоса было гораздо меньше — ряды выкрашенных белой краской дверей, за которыми доносились привычные офисные звуки: клацанье клавиатуры, трели телефонов, тихие разговоры и шелест бумаг. Ну хоть что-то привычное.

Женщина остановилась перед дверью.

— Евдокия Павловна, — представилась она. — Старший надзиратель.

Я замялся, не зная, как правильно ее поприветствовать. Не думаю, что будет рада лобызанию руки. Поэтому я просто кивнул.

— Рад знакомству, Евдокия Павловна. Владимир Андреевич Оболенский.

— Это мне известно, да и ваши фотографии в газетах встречались не раз. И все же необходимо подписать ряд бумаг. Ваш дедушка направил официальный запрос, и Секретариат администрации уже утвердил ваше поступление. Однако оригиналы документов все же нужно предоставить.

— Разумеется, — я улыбнулся, стараясь изображать покорную невинность. — Все, что скажете.

Пока на тюрьму нисколько не походило. Дама общалась вежливо, даже разъясняла порядок действий. Узником я себя не чувствовал. Но это пока…

Евдокия Павловна скользнула по мне насмешливым взглядом поверх опущенных на нос очков.

— Как удивительно быстро меняются иные люди, оказавшись в стенах этого учреждения. Не иначе как волшебство… А ведь вы еще даже свои новые апартаменты не видели.

Я пропустил ее сарказм мимо ушей и ответил добродушной улыбкой. Ясное дело, что здесь каждый надзиратель держал ухо востро и видел самые невероятные чудеса изворотливости воспитанников. Так что наглеть не будем, а станем придерживаться доброжелательного нейтралитета.

Чем быстрее они перестанут считать меня проблемным, тем проще станет жить. Отец после тюрьмы рассказывал всякие истории, так что я заранее настроился на худший сценарий. Но хотелось верить, что среди аристократов порядки будут погуманнее.

Старшая надзирательница постучала и, выждав пару секунд, открыла дверь.

— Документы оставьте на этом столе, — распорядилась она, и я вытащил из куртки удостоверение личности. — Девочки, оформляйте Оболенского.

Не дав мне толком осмотреться, Евдокия Павловна весьма эффективно вытолкала меня объемным задом обратно в коридор.

— Теперь досмотр, — сказала она и повела меня дальше. — У нас строгий запрет на целый список личных вещей. Все запрещенное будет конфисковано и возвращено вам, когда срок вашего перевоспитания закончится.

На этот раз мы оказались на узкой лестнице, что, по моим ощущениям, вела в подвал. Помещение делилось на две части: досмотровая комната и хранилище.

Хранилище было похоже на вокзальное: окошко для приема вещей, врезанное в крепкую решетку, а за ней — ряды камер. Только здесь не было номеров — каждый отсек подписывался фамилией «заключенного». В окошке дежурил весьма колоритный дядька с внешностью типичного трудовика. Увидев нас, он поднялся со стула.

— О, свежая кровь прибыла, — улыбнулся он, сверкнув золотым зубом.

Старшая надзирательница взмахом руки велела открыть досмотровую, и меня отвели туда. Я поставил на железный стол свой саквояж.

— Здесь все мои вещи. Остальное на мне.

— Вытащите все из карманов, — велела женщина.

Я пожал плечами и принялся вываливать немногочисленное содержимое: телефон, упаковка мятных леденцов, пузырек с обезболивающим…

Евдокия Павловна удивленно на меня уставилась.

— И все?

— Ну я примерно представлял, куда направлялся…

Видимо, я ее разочаровал, потому как надзирательница принялась с особой тщательностью потрошить барахло в сумке. Но и там она бы не нашла ничего возмутительного: я прихватил пару книг, белье, сменную верхнюю одежду на случай, если все же выпустят на большую землю…

— Удивляете, Оболенский, — закончив обыск, хмыкнула надзирательница. — Вы что, даже не курите?

— Да мне вроде по возрасту не положено…

— Ездить на собственноручно угнанных автомобилях вам тоже не было положено, но вас это не остановило, — отрезала дама. — Последнее предупреждение, Оболенский. Либо сами сдаете запрещенное, и тогда все обойдется. Либо, если мы впоследствии находим неуставные вещи… Тогда карцер.

— Честное слово, ничего не пронес. Вот вам крест!

Евдокия Павловна недобро улыбнулась, оценивающе на меня посмотрела и достала из шкафа бумажный пакет.

— Тогда переодевайтесь. Всю верхнюю одежду придется сдать сейчас. В дальнейшем будете ходить в форме воспитанника Академии.

Она, сволочь такая, даже не отвернулась.

Ну да ладно, хочет смотреть на крепкую мужскую задницу — мне не жалко. Я снял одежду и остался в одних трусах. Открыл пакет и тяжело вздохнул.

Почти что роба, разве что материал был поприятнее.

Серый комбинезон, комплект белья и кроссовки на резинке. Изверги, не могли нормальные кеды положить? Или так боятся, что мы здесь на шнурках вешаться станем?

— Что, непривычно? — не удержалась надзирательница. — Ничего, быстро освоитесь в новом образе. Здесь красоваться не перед кем.

— Крестик-то хоть можно оставить? — спросил я.

— Предметы веры мы не отбираем.

Что ж, ну хоть что-то святое у них осталось. Я быстро натянул новую форму и аккуратно сложил старую одежду в пакет.

— Подпишите, — надзирательница достала из кармана ручку и протянула мне. — Ничего с вашими модными вещичками не случится, не волнуйтесь.

Да я не особо и волновался. К тому же модными назвать их не мог. Просто черные джинсы, черная же водолазка и куртка. Разве что ботинки были хорошие, вот их было жаль. Потому как в этих кроссовках на резинке нога болталась, и щиколотку ничего не фиксировало.

Ну да ладно.

Я отдал надзирательнице все, в чем и с чем пришел. В том, что отберут телефон, я не сомневался.