А-Два - Адель Гельт

- Молодежь разная, - весомо возразил огр, - бывает. Некоторые и впрямь. Другие нет. В целом, хорошие молодые люди. Но проблема, да. Западники не пролезли через культуру. Через музыку. Через тряпки свои дурацкие, синие. Товарищи дали отпор. Но теперь снова. - Преподаватель практики научного коммунизма выражался так же, как действовал, короткими периодами, конкретными и обоснованными. - Эта их идея, «открытая наука». Оппенгеймер у них открытый. Маск у них открытый, да. Ни одной международной публикации, у одного за сто лет, у второго за тридцать. Нужен контроль, но не жесткий. Мягкий нужен контроль, вот что. Чтобы сами за собой. Чтобы даже мысли не возникало!

- Позволю себе подытожить. - Завсекцией аккуратно поставил свой стакан на место.

Кстати, пил он перед тем тоже очень аккуратно, маленькими глоточками, подолгу смакуя каждую порцию отвара чайного листа, любовно выращенного грузинскими товарищами в высокогорьях Закавказья.

- Контроль, конечно, нужен. Но и давить разумную инициативу не стоит. Значит, закрепить за направлением толкового куратора, например, из начальников первых отделов, они с этой братией управляются, как никто другой. Значит, внутри коллективов выращиваем своих молодых руководителей, и контролируем уже их по линии комсомола. Еще предлагаю поступить парадоксально, - Аркудин внимательно и по очереди посмотрел в глаза всем троим собеседникам: огру, гоблину и своему отражению в блестящем боку самовара. Собеседники внимали, не перебивая. - Парадоксально и неожиданно. Проведем в Ленинграде международную конференцию, назовем ее, например, - Дмитрий Анатольевич нахмурил брови.

- «Юность науки!» - гоблин поймал мысль на лету. - И пригласим на нее молодежь из капстран! Заодно покажем всему миру, чего стоит их болонская система против нашей, советской!

- Олимпиада! - весомо поддержал огр. - Несколько олимпиад. Физика, химия, математика, эта, как ее…

- Кибернетика! Бионика! Термаг, что там еще. Все дисциплины, даже относительно спорные! — главный редактор горел очами и выражал энтузиазм жестами. - Это же, товарищи, такой повод, такой повод! Информационный!

Они не сразу потом разошлись, эти трое, им было, что еще обсудить, да и основная тема требовала всестороннего рассмотрения. Однако, где-то что-то уже изменилось, пусть и в масштабах всего одного Ленинграда. Оно ведь как: сначала Ленинград, потом, к примеру, Новосибирск, а дальше — Казань, Уфа, Хабаровск, другие разные города и даже поселки, и вот растет, ширится по стране новое комсомольское движение! Движение молодежи за современную, коммунистическую, диалектическую и рациональную, науку!

Именно потому, что только так оно и может работать. Как и все в первом государстве рабочих, крестьян и технической интеллигенции.

Глава 3. Мизансцены

Ленинград, 6 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Семенов-старший, Семенов-младший.

Мизансцена была мутной, тусклой и вызывающей всякие нехорошие мысли. Мизансцена была похожа на тысячи подобных, детально описанных авторами низкопробных романчиков, претерпевающих и лишающихся в странах победившего капитала.

На кухне было почти темно (не горела лампочка, которую, скорее всего, по какой-то причине не стали включать), душно (форточку закрыли на предмет «чтобы никто не подслушал», хотя кухня находилась в третьем этаже) и уныло (в силу общей неприятности ситуации). Братья были в кухне одни, потому как папа и мама еще не вернулись со службы и с работы соответственно, и видно было, что младший наконец-то решился поделиться со старшим и самой ситуацией, и всеми неприятными деталями произошедшего.

- Много. Даже очень много. - Семенов взирал на младшего брата с некоторым недоумением, как бы интересуясь: как такое недоразумение получилось у тех же уважаемых родителей и почти в тех же условиях, что и он сам, сиречь старший.

Младший понуро раскачивался на не очень ровно срубленном табурете, упираясь ладонями в колени. Всю сущность мира можно было уместить в копии расписки, лежавшей сейчас на столе, и глаз младший не поднимал, было незачем.

Старший почесал небритый подбородок, смахнул несуществующие крошки с кухонного стола, еще немного потянул время, задумчиво закусывая нижнюю губу. - Варианта «не платить», как я понимаю, нет? - уточнил он наконец, исключительно на всякий случай.

Младший потупил взор настолько, насколько это оставалось возможным. Варианта не платить не было. - Тут такое дело, - всегда звонкий и ясный голос комсорга звучал теперь непривычно глухо, будто удивляясь тому, что вынужден произносить - если я не отдам проигранное, эти — резкое движение головой справа налево дало понять, что именно думает младший об этих, и кто они вообще такие, - как-то расскажут все на курсе, потом меня разберут на собрании, и сразу же погонят и из комсомола, и из института. Если я вылечу с курса, да еще и с такой статьей, все покатится под откос незамедлительно. В дворники, в ночные сторожа... Платить надо, но я не знаю, как, а еще идет время, у меня неделя на то, чтобы отдать всю сумму, и каждый день она становится все больше. - Младший грустно усмехнулся, - такси едет, счетчик крутится, - добавил он голосом совсем чужим, хриплым и надтреснутым, видимо, повторяя за кем-то нехорошим и неприятным. - К тому же, карточный долг — дело чести!

- Это тебе они сказали, про карточный долг? - старший, прямо посреди очевидно длинной фразы, вдруг решил выпить чаю, с каковой целью прервался и отправился наполнять чайник. Вода текла из крана, вода была вкусна и хороша, как и все, что входило в обязательный социальный минимум, гарантированный Родиной каждому гражданину, будь он хоть лаборант, хоть дворник. Старший гремел посудой и шумел краном, преувеличенно тщательно отмерял чайную взвесь, потом, за каким-то бесом, перемешивал заварку в чайнике, и, наконец, водрузил получившийся напиток на стол — в единственном стакане, видимо, младший чаю не заслужил.

- Так вот, все это байки и полная ерунда. Никакой чести в таком долге нет: с тобой играли специально обученные бандиты, карты были помечены, даже проигранная тобой сумма была точно рассчитана. Это не честь, это ворье придумало, чтобы такие, как ты, не совсем еще пропащие, шли у них на поводу до последнего.

- Что же делать? - в десятый, наверное, за вечер, раз, вопросил младший брат.

Несмотря на то, что комсорг курса сам, лично, исключительно по собственной дурости, влез в страшно неприятную ситуацию, у него все равно еще оставались остатки веры в то,