Больно не будет - Анатолий Афанасьев

Она ничуть не удивилась его приглашению.

— Да, далековато... Что ж, спасибо вам за приятную встречу. Счастливо оставаться!

— Это вам спасибо, Тимофей Олегович! Звоните, если придет охота.

Он повесил трубку. «Ну вот, — подумал. — Совершил очередную глупость. Ишь чего тебе померещилось! А что, собственно, померещилось? Ничего и не померещилось. Просто дурь в голову поперла».

В киоске сувениров Кременцов купил янтарную брошь за тридцать рублей. Жалко было выкидывать деньги на ветер, но ничего не поделаешь. Нельзя оставлять людей с обидой в сердце. Особенно если улетаешь на самолете.

— Это зачем? — спросил Викентий, раскрыв и чуть ли не понюхав коробочку.

— Даше в знак примирения. Передай ей, что старый дурак мучается угрызениями совести. Чего-нибудь наври. Ты ведь это умеешь.

— Папа, а ты не думаешь, что этот подарок может ее оскорбить?

— Ты, Викентий, запомни, подарок ни при каких обстоятельствах не может женщину обидеть. Тем более дорогой. Как-никак тридцать рубликов псу под хвост.

— Отец!

— Да не смотри ты так мрачно, Викешка! У тебя, часом, не запор? Ну пойдем, пойдем, вон уже посадку объявили. Давай, что ли, обнимемся на прощанье. Эх, так жалко, что внучку не повидал.

Он стиснул плечи сына и прижался щекой к его холодной щеке. Его разбирало дьявольское желание расхохотаться. Он сейчас переиграл сына по всем статьям и на его собственном поле.

Когда Кременцов оглянулся, Викентий помахал ему шляпой. Вид у него был одинокий, потерянный. Его как будто немного сплюснуло пространство аэровокзала.

— Отец, позвони, как доберешься! — крикнул он.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Кира пошла на прием к профессору медицины по записке, воспользовавшись протекцией своей издательской подруги Нателлы Георгиевны. Не подруги — покровительницы. Нателла Георгиевна была из тех женщин, которые тайно владеют миром. Она была доброжелательной владычицей и изредка отпускала от щедрот своих тем, кто ей почему-либо приглянулся. Нателла Георгиевна долго к Кире присматривалась, как и ко всем новеньким, но одних она по известным только ей соображениям навсегда вычеркивала из своего круга, а других, напротив, постепенно приближала к себе. В издательстве Нателла Георгиевна официально занимала не слишком большую должность — заведующей одной из редакций.

— Тебе бы, девушка, побольше цепкости, — говорила она Кире, ласково жмуря печальное, живописно отлакированное, породистое лицо. — Ты бы далеко пошла. Но чего нет, того нет. Увы, бедная ты моя лисичка, тебе придется прожить обыкновенную бабскую жизнь, и все твои будущие радости и горести я могу пересчитать по пальцам.

— Зато у меня прекрасный муж, — находчиво отвечала Кира.

— Да, прекрасный. Я с ним знакома. Он прекраснее всего тем, что просматривается насквозь, как стеклянная колба. К сожалению, в этой симпатичной колбе нечего особенно разглядывать. Это не штучный товар. Такие особи на ярмарке жизни продаются пучками.

Нателла Георгиевна нарочно пыталась разозлить Киру, вывести ее из себя, но это ей никогда не удавалось. Зато эти попытки забавляли обеих и скрашивали им вяло текущие рабочие будни. Не раз и не два Киру предупреждали об опасности коллеги, из тех, кто уже имел случай обжечься о непостижимое могущество Нателлы Георгиевны.

— Смотри, Кирка, — предупреждали ее любя. — Напрасно ты шьешься с Нателкой. Она с тобой поиграет, как кошка с мышкой, и сожрет.

Кира охотно соглашалась:

— Ой, да я и сама чувствую. Но она меня загипнотизировала.

Как-то Кира спросила у Нателлы Георгиевны:

— Почему вас некоторые побаиваются? Вы же такая добрая и деликатная.

Покровительница улыбнулась мудрой и снисходительной улыбкой, изящно стряхнула пепел «Фемины» на коврик:

— А кто побаивается, ну-ка? Погляди, кто? Зиновьев, который тени начальника готов ноги целовать? Вера Орлова? Она грамоте училась у старушек на скамеечке. При ней нужно специального читчика держать. Леонтий Войнович? У него от бормотухи хронический делириум. Можешь сама продолжить список.

Действительно, больше всего опасались Нателлу Георгиевну те, у кого рыльце было в пушку — бездельники, случайные в издательстве люди. Но, во-первых, это понятно, а во-вторых, это была не вся правда. Многие из тех, кому бояться вроде бы было и нечего, сторонились богоравной Нателлы. Никто не любит, когда тебя прилюдно раздевают. А она умела это делать в совершенстве. Поднимала на собеседника тяжелый, нежный, любопытный взгляд — и тот, кем бы он ни был по положению, начинал ежиться и усиленно вспоминать, брился ли он с утра. Манеры ее были аристократичны и ленивы, одевалась она безупречно, хотя и без особого шика, по телефону отвечала с чарующим горловым клекотом. Рассказывали, что в далеком прошлом, когда издательство только становилось на ноги, нашлись какие-то забубенные головы, которые попытались выжить Нателлу Георгиевну или хотя бы вытеснить с принадлежавшего ей трона. В издательстве якобы около года шла смертельная, междоусобная война, в которой победителем, естественно, оказалась Нателла Георгиевна. Где ныне те безумцы, осмелившиеся поднять руку не на людскую, а на божескую власть? Даже имена их канули во мрак забвения. Говорили также, что ни одно увольнение в издательстве и ни одно назначение не совершалось без косвенного, но непременного участия Нателлы Георгиевны, ибо она была мастером тончайшей закулисной интриги. Где тут правда, а где художественное преувеличение, Кира не могла знать, но был один факт, внушавший уважение даже самым скептическим и недоверчивым умам: сколько бы бурь ни обрушивалось на редакции за многие годы, какие бы молнии ни сверкали вокруг, сжигая самые прочные репутации и расчищая место для новых людей и нового сумбура, — все это не касалось Нателлы Георгиевны. Она оставалась на своей должности, как на века вбитая скоба из сверхпрочного материала. Ничто не могло замутить ее внимательный, царственный взгляд и пригасить созерцательную, чуть презрительную усмешку.

Кира не раз заговаривала об этом чуде природы с дорогим мужем Григорием, и он дал ее старшей подруге странную, но образную характеристику.

— Волк — санитар леса! — заметил он как-то с присущей ему прицельной ассоциативностью и так, будто знал намного больше того, что сказал.

Однако именно к Нателле Георгиевне подошла Кира, когда ей стало совсем худо. Она пожаловалась, горюя, что уже с полгода чувствует себя не в своей тарелке.

— В чем это выражается, детка?

Кира объяснила, что на нее временами накатывает. То есть она едет в метро, или идет по улице, или сидит за столом — и вдруг ее прошибает испарина, озноб и она едва не теряет сознание. Доверяясь Нателле Георгиевне, она усмешливым тоном дала понять, что, наверное, все это несерьезно и, наверное, это обычное женское недомогание, но раньше с ней такого не случалось, и она вот решила позабавить наставницу своей мнительностью.

— А к врачу ты ходила, лисичка?

Кира была у врача, сначала у терапевта, тот послал ее к гинекологу, тот, в свою очередь, к невропатологу, а уж тот напрописывал ей кучу лекарств, все эти элениумы и тазепамы, но они ей пока, чудное дело, не помогают. Наоборот, не далее как на прошлой неделе она грохнулась в обморок, слава богу, на собственной кухне. Она, смеясь, сказала, что муж у нее очень впечатлительный, и хорошо, что в тот раз его не было дома. Нателла Георгиевна не стала допытываться и углубляться в подробности, не стала обрадованно делиться собственными хворями, как сделала бы на ее месте любая обыкновенная женщина, она попросту сняла трубку и позвонила своим знакомым. Потом, обозвав на всякий случай Киру симулянткой, написала записку и объяснила, куда и к кому надо явиться.

Кира впервые в жизни попала в такую шикарную ведомственную поликлинику. На полу в коридорах были расстелены пушистые ковры, у кабинетов врачей не стояли очереди, длинноногие медсестры в прозрачных нейлоновых халатиках, проплывающие по коридорам, были все как одна похожи на снегурочку.

Профессору по виду было лет сорок, подтянутый, энергичный мужчина с аккуратно, коротко подстриженной круглой головой; Кире поначалу показалось, что он ее слушает невнимательно, занятый пленительным флиртом с молоденькой медсестрой, сидевшей за отдельным столом. Зато вопросы, которые он ей задавал, Кире польстили. Это были необычные вопросы. Например, он интересовался ее снами. И сердился, что она толком не умеет вспомнить ни одного сна. Вдруг спросил, не падала ли она в детстве головой.

— Заметно по моим ответам? — спросила Кира.

С этого момента их беседа пошла в задушевном ключе. Профессор, расспрашивая, одновременно заполнял медкарточку убористым, женским почерком. У него были изящные руки с тонкими, длинными пальцами. Кира с трепетом ждала минуты, когда он предложит ей раздеться и начнет ее этими пальцами ощупывать. Однако до этого не дошло. Доктор надолго замер над своими страничками, думал.