Пять капель смерти - Антон Чиж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что ваша хренотографияговорит насчет подштанников жертвы? — спросил Ванзаров с невинной физиономией. — Есть ли какие-нибудь зацепки?
Лебедев легкомысленно отмахнулся:
— Обычное нательное белье, не совсем свежее, правда.
— А что… — начал было Ванзаров, но тут его перебили:
— Хватит науки. Поехали, познакомлю с забавным стариканом. Только, чтобы его разговорить, надо применить вот это… — Лебедев протянул портсигар: — Вспоминайте уроки курения.
Вспоминать Ванзарову не хотелось. Пагубная страсть могла и вернуться.
— Это необходимо?
— Как ловить сома на воробья: чудак обожает карты и сигарный дым. Не бойтесь, я вам своих не положил. Здесь гаванские легкие. Буду поблизости, в курительной. Если не справитесь, примчусь на выручку.
От портсигара пахло ароматно сладким. Совсем не так, как от беспощадных никарагуанских сигарок.
Папка № 7Барона фон Шуттенбаха в Английском клубе предпочитали не замечать. Каждый любитель колоды находил партнера. Но только не барон. Все знали: играть с ним — дурная примета. Если выигрывал, что случалось крайне редко, то у всех партнеров начинались денежные проблемы. Если проигрывал фон Шуттенбах, на игроков обрушивались домашние беды: домочадцы ломали ноги, искра из печи поджигала дом или теща давилась косточкой.
Жуткую репутацию безобидный картежник заработал неумеренным увлечением спиритизмом и болтовней о своих успехах в магии и колдовстве. Поползли слухи, что в полнолуние в окнах его дома видели языки зеленого пламени, а самые отчаянные клялись, что наблюдали, как в ночь на Ивана Купалу барон в голом виде вылетал на метле из печной трубы и носился по Невскому проспекту.
Фон Шуттенбах так долго поддерживал вокруг своей персоны таинственность, что однажды обнаружил: никто не хочет с ним играть. Члены клуба избегали его как прокаженного. С бароном не хотели не то что банчок расписать, но и влегкую поставить на карточку. В последнее время жажду игры он утолял с новичками, впервые переступавшими порог Английского клуба. Дурная слава имела один положительный результат: уберегла от полного разорения. Фон Шуттенбах практически был нищ и анонимно распродавал фамильные драгоценности. Но игра требовала новых жертв.
Ленивой походкой подошел приятный моложавый господин, шлепнулся на кожаную подушку и вынул сигару.
— Позволите? — спросил он, чиркая спичкой.
Барон пожирал глазами табачный кокон:
— Извольте, извольте…
— Люблю, знаете, после приличного обеда насладиться сигаркой.
Барон уже забыл, что такое приличный обед: утром выкушал пустого чаю. Но это пустяк по сравнению с жаждой играть.
— А не изволите партию? — спросил он самым равнодушным тоном, надеясь, что новичка не успели отравить слухами.
Господин картинно выпустил густое облако и предложил партнеру выбрать место за карточным столом.
Фон Шуттенбах жадно втянул ноздрями ароматный дух и сел спиной к окну. Он верил: это приносит удачу.
— Позвольте представиться, барон фон Шуттенбах.
— Очень приятно. Коллежский советник Ванзаров.
— Николай Густавович…
— Родион Георгиевич…
Партнеры обменялись рукопожатием.
— Позвольте спросить, где служите?
— В Министерстве финансов.
— Превосходно! — Барон, имевший смутное представление о государственной службе, считал Министерство финансов самым доходным местом. И в чем-то был прав.
Подали новую колоду. Ванзаров с хрустом разорвал оболочку, щелкнул брусок и спросил разрешения взять раздачу на себя. Барон был согласен на все.
— Сколько ставим?
Заядлый игрок мучился от безденежья:
— Ну, давайте по рублю…
— Мы же солидные люди, давайте, что ли, по четвертной…
Барон не мог поверить такому счастью: ему попался игрок с деньгами.
Ставка была принята.
Ванзаров перемешал колоду с подозрительным изяществом и сдал. Барон выиграл. Во второй сдаче пришла десятка с тузом и другой выигрыш. И в третьей сдаче счастье улыбнулось барону. А после четвертого раза он имел уже сто рублей. Фон Шуттенбах не припомнил, когда так крупно выигрывал. Вот что значит попасть на новичка!
— Да вы, Николай Густавович, мастер, с вами нужен глаз да глаз!
— Что вы, Родион Георгиевич, так, случайность…
— Отчего бы не поднять ставки? Как насчет полтинничка?
— Я, знаете ли… А впрочем, согласен!
Сдающий скинул две карты, фон Шуттенбах попросил еще и тут же набрал «очко». Удача распахнула объятия. Барон выиграл подряд еще четыре раза. Между тем новичок не показывал и тени смущения, как будто такой проигрыш — заурядное дело.
— Поздравляю, Николай Густавович, сегодня ваш день! Такой фарт упускать нельзя. Поднимем ставочку? По сотенке?
Барон возбужденно вскрикнул:
— Принимаю!
Ему пришла маленькая и картинка. Барон рискнул, попросил еще и выиграл. Итого — четыреста пятьдесят рублей! Есть на что шикарно пообедать. И еще отдать самый неприличный долг. Довести до шестисот пятидесяти — и все, остановиться.
В глазах барона прыгали искры безумия, крючковатые пальцы дрожали.
Чиновник Министерства финансов подмигнул:
— Раз такая фортуна, сыграем по две сотенке?
— Принимаю!
Ванзаров сдал. У барона оказалось девятнадцать, у соперника — двадцать.
Просто случайность, сейчас отыграется. Во второй сдаче барон взял надежные двадцать, но у коллежского советника выпало двадцать одно. В третий раз барон рискнул и набрал на трех картах «очко». Соперник показал два туза. Фон Шуттенбах не понял, что проиграл все и уже задолжал сто пятьдесят рублей. В его портмоне жались две десятирублевые бумажки.
После пятой сдачи колода легла на сукно. Барона бил озноб:
— Что же остановились, играем дальше!
— С удовольствием, Николай Густавович, но хотелось увериться, что у вас имеется тысяча шестьсот рублей, которые только что изволили проиграть.
Ванзаров своим успехом был обязан Стеньке Угрю. Знаменитый фармазонщик [14]проникся к нему таким уважением, что обучил приемам беспроигрышной игры, добавив: «Будет тебе, Георгич, кусок хлеба на старость».
Страшная цифра оглушила: что наделал! Как мог так забыться?
— Простите, вынужден просить об отсрочке… — Барон еле шевелил языком.
Это конец. Остался один выход: продать дом и застрелиться. А какой фарт шел! Еще бы чуть-чуть, и отыгрался…
— Я готов списать долг и угостить прекрасным ужином за маленькую услугу.
— Что вам угодно?
— Сущий пустяк. Расскажите все, что знаете про этот символ.
На зеленом сукне мелок нарисовал пентакль.
— Зачем вам?
— Сугубо личный интерес.
Барон тут же согласился. Его спросили, где он желает отужинать. Старый гурман был не прочь заглянуть в «Донон», где застолье обошлось бы не меньше четвертного. Но согласился на «Медведь».
Ресторан этот был местом примечательным. Гостей встречало чучело Топтыгина размером с мамонта. Мишка держал серебряный поднос с полуштофом и заздравной рюмкой, разевая пасть, будто рявкал: «Пей, да дело разумей!» Но посетителей часто выносили без признаков сознания. В «Медведе» играл оркестр из двадцати музыкантов, в двух залах помешалось двести пятьдесят столов и еще тридцать в отдельных кабинетах. С осени до весны жизнь била ключом. Публика любила заведение господина Игеля за хорошую кухню, умеренные цены и вольный дух. Как раз для азартного барона.
Ванзаров взял отдельный кабинет.
Николай Густавович так давно нормально не ел, что без стеснений заказал обед из пяти блюд. Когда подали пармский салат, он накинулся коршуном. Разделался с крабовым супчиком, запил тремя бокалами рейнского красного, вытер губы салфеткой и только тогда блаженно вздохнул:
— Что желаете знать о пентакле?
Ванзаров заметил на мизинце фон Шуттенбаха странный перстень:
— У вас пентаграмма на щите у русалки.
Барон смутился.
— Это древний гностический символ. Прошу вас, не надо шутить на эти темы… Так что именно вас интересует о пентакле?
— Все, что угодно.
Воспоминания Курочкина Афанасия Филимоновича, старшего филера филерского отряда Департамента полицииГосподин Джуранский сведения мне передал такие точные, будто сам видел. Вот что значит школа Ванзарова. Да вы и сами, господин Гривцов, знаете. Бывает, некоторые господа ловкие прикажут: ищи того, не знаю кого.
Я, как полагается, записал установку в филерский блокнот и побежал в Департамент полиции. У нас там, рядом с кабинетом моим и залой, где проводился инструктаж, пряталась тесная каморка, забитая разнообразным платьем, — костюмерная отряда нашего. Для скрытного наблюдения приходится в кого угодно переодеваться: в крестьян, бродяг, извозчиков и прочий неприметный люд.
