Реальная угроза - Олег Авраменко

Что же касается меня, то я оказался в таком же положении, в каком находилась сама Элис еще неделю назад, когда я неприкаянно метался в поисках работы, а она была не в силах мне чем-либо помочь. Правда, я обыгрывал в голове одну мысль – обратиться за помощью к Гонсалесу, ведь собирался же он каким-то образом устроить меня в «Интерстар», если бы с Астроэкспедицией ничего не получилось. Но по зрелом размышлении я понял, что это бесполезно. Гонсалес не сделает для Элис того, что мог бы сделать для сына адмирала Шнайдера. Даже если я очень-очень попрошу его, даже если стану заклинать именем моего отца – он скорее всего пообещает, а через пару дней позвонит и скажет: мол, извини, сынок, дело не выгорело…

– А идти в каботажники еще хуже, – между тем продолжала Элис. – Это все равно что заживо хоронить себя. Я хочу летать на межзвездном корабле. Все равно кем. Пусть не пилотом, пусть… да хоть бы стюардессой!

– Не говори глупостей, – сердито произнес я. – Зачем ты училась пять лет в лучшем летном колледже Октавии? Чтобы вилять бедрами перед командой и пассажирами?

– А что? Думаешь, не получится? Будут смотреть мне вслед и рты разевать.

Она вскочила с кресла и манерно прошлась по комнате, фигура у нее была далеко не 90–60–90, грудь небольшая и бедра узковаты, но все равно – впечатление это производило. Для стюардессы главное длинные стройные ноги и симпатичное личико – и то и другое у Элис имелось в наличии.

Она собиралась налить себе еще коньяку, но я остановил ее:

– Все, хватит. Двух достаточно. А то после третьей ты, чего доброго, решишь стать сантехником.

– Нет, не сантехником. Зато младшим помощником инженера – да. Диплом бакалавра у меня с отличием.

В колледже, помимо основной специальности звездного пилота-навигатора, каждый из учащихся получал по собственному выбору и сопутствующую – на уровне первых трех курсов университетского образования. Я выбрал биологию – просто потому, что считал эту науку небесполезной для разведчика Дальнего Космоса. А Элис предпочла более традиционную специальность инженера-энергетика. Конечно, ей было далеко до выпускников университетов с их дипломами магистров, однако на младшую инженерную должность в реакторном отсеке она, безусловно, годилась.

– Это не намного лучше стюардессы, – заметил я. – Ты училась на летчика, не забывай.

– Не забываю. Я училась, чтобы летать к другим звездам. Я хочу летать. И я буду летать. Так или иначе.

В конце концов она победила меня в схватке за бутылку коньяка и хлебнула прямо с горлышка. Затем прошла в переднюю и стала одеваться.

– Ты куда? – спросил я обеспокоено.

– В ночной клуб. Хочу поразвлечься.

– Развлекайся здесь, – предложил я, пытаясь остановить ее. – А я закроюсь в своей комнате и не буду мешать. У тебя же масса знакомых девчонок, приглашай кого хочешь…

– А я не хочу знакомых. Хочу незнакомых.

Элис ушла, а я не мог последовать За ней. В ночной клуб, куда она собиралась, мужчин не пускали. Я стоял, как дурак, в передней и готов был биться головой о стенку. От злости. И от ревности…

Наутро Элис все-таки попыталась найти себе работу по основной специальности – но, скорее, для очистки совести. Она разослала по электронной почте копии своих документов во все космические компании сразу, а во избежание волокиты и недоразумений, в своих заявлениях однозначно указала, что ищет место только пилота и только на межзвездных кораблях. В итоге уже к вечеру она получила отовсюду вежливые отказы, не было ни одного приглашения на собеседование.

– Теперь остается военный флот, – подытожила Элис. И неожиданно добавила: – А еще Астроэкспедиция. Как ты думаешь, может, мне в наглую заявиться к твоему кэпу Павлову и сказать: так и так, моего друга Александра Вильчинского вы приняли, теперь испытайте меня… – Она нервно рассмеялась, глядя на мою вытянувшуюся физиономию. – Успокойся, Саша, я не стану подкладывать тебе такую свинью. Я прекрасно понимаю, что тебе не ровня.

– У тебя есть талант, – в растерянности пробормотал я.

– Может, и есть. Но твоей гениальности точно нет.

Весь следующий день Элис где-то пропадала и вернулась только вечером. Едва увидев ее, я понял, что сбылись мои худшие опасения. Она не записалась в ВКС, а пошла в Астроэкспедицию. Но не к Павлову. На ней была форма капрала инженерной службы…

Я уже готов был взорваться, но Элис подошла ко мне вплотную и жалостно посмотрела мне в глаза.

– Прошу тебя, Саша, не ругайся. Я и так вот-вот заплачу.

Я обнял ее, снял с ее головы синий берет и прижался щекой к густым темным волосам.

– Что ты наделала, девочка? Ты же летчик, черт бы тебя побрал! Хороший летчик…

– Я никому не нужна. Никому, кроме военных, но я туда не хочу. – Она всхлипнула. – Лучше быть капралом-инженером в Астроэкспедиции, чем уорентом летчиком в военном флоте. На собеседовании мне обещали предоставить условия для заочной учебы, чтобы я получила степень магистра. И тогда я смогу стать штатным инженером.

– А как же наш колледж? Как же твоя мечта водить корабли?

– В основном я мечтала летать. И теперь я буду летать.

Я горько вздохнул:

– Пять лет! Пять лет, потраченных впустую…

– Совсем не впустую, – возразила Элис. – Я многое узнала, многому научилась, и этого у меня никто не отнимет. К тому же я познакомилась с тобой – самым замечательным человеком в мире, и мы вместе прожили четыре прекрасных года. Даже больше, чем четыре, почти пять… Кстати, во всем этом есть один положительный момент.

– Какой?

– Заполняя анкету, я назвала свою ориентацию бисексуальной и указала, что живу с другом – с тобой. Угадай, куда меня определили?

– Неужели?..

– Да, в инженерную службу фрегата «Марианна». Мы с тобой и дальше будем вместе, нам не придется надолго расставаться.

В трех тысячах километров от Астрополиса находился небольшой городок, к которому ни мой отец, ни мать, ни их родственники не имели ни малейшего отношения. Именно по этой причине его выбрали, чтобы похоронить на местном кладбище моих родителей.

На двух скромных надгробиях, стоявших рядом, было выгравировано «Мария Луиза Вильчинская» и «Борис Иоганн Вильчинский» – а также даты рождения и смерти. Ни одно слово, ни одно число в этой надписи не было правдой. Мою мать звали Мэган, отца – Бруно, фамилия их была Шнайдер, а родились и умерли они совсем в другое время. Эти меры были предприняты правительством, чтобы оградить могилу моего отца от паломничества ультраправых реакционеров и от надругательства со стороны левых радикалов.

С тех пор уже много воды утекло, страсти улеглись, и я мог когда угодно поменять надписи на настоящие. Но я не спешил этого делать, а просто каждый год в день их гибели приезжал сюда, чтобы положить на могилы цветы.

В этом году до этой даты оставалось еще два с половиной месяца, но я вскоре отправлялся в экспедицию и не мог прийти в положенный день. Поэтому для визита сюда я выбрал другую дату – сегодня мне исполнилось двадцать три года. И сегодня впервые я был не один – со мной приехала Элис. Как и все остальные, она считала, что мои родители погибли в авиакатастрофе. Я бы давно рассказал ей правду, если бы наши отношения были не просто дружескими, а более глубокими. Мне очень хотелось поделиться с ней своей тайной, но я никак не решался…

– Саша, – задумчиво произнесла Элис, стоя рядом со мной перед надгробиями. В своей парадной форме она выглядела потрясающе, даром что это была всего лишь форма капрала. – Ты никогда не говорил со мной о своих отце с матерью. Какими они были?

– Они… – Я помедлил. – Они были моими родителями.

А еще мой отец был фашистом, добавил я про себя. Он выступал против многих пороков нашей системы, но вместе с тем – и против ценностей, которые лежат в основе либерального строя. Того самого строя, который гарантирует гражданам свободу слова и убеждений и защищает личную жизнь ох вмешательства государства; того строя, который позволяет людям выбирать себе правительство, какое они хотят; того строя, при котором власть имущие трепещут перед общественным мнением и боятся средств массовой информации, как черти ладана. Я помню, как мой отец называл нашу власть мягкотелой и бесхребетной.

Но именно в этой мягкотелости была ее сила. Народ, привыкший не бояться государства, не поддержал отцовский мятеж, отверг предложенную «железную руку», не захотел, чтобы кто-то наводил порядок в стране путем репрессий. А власть обошлась с мятежниками совсем не так, как поступили бы они в случае победы. Павлова, Фаулера, Гонсалеса и им подобных не поставили к стенке, их жен и родственников не отправили в трудовые лагеря, а их детей не упекли для «перевоспитания» в специальные детские колонии, по сравнению с которыми наши интернаты для трудных подростков выглядели бы санаториями. Наказание понесли только главари заговора, на чьей совести были человеческие жертвы, а все остальные получили второй шанс. Режим отца такого шанса не предоставил бы…