Всё равно будешь моей (СИ) - Катаева Татьяна Анатольевна

Последние пять лет мы живём в Лондоне. До этого моим родным городом был Днепр. Я родилась там и выросла. У меня было всё. Дом, друзья, школа. Я обожала свой город и свой двор. Но однажды беда пришла в наш дом.

Отец работал на частной фирме бухгалтером. И вот, в самое обычное воскресенье к нам приехала полиция и забрала отца. Его обвиняли в махинациях и краже огромной суммы денег. Мол, он перевёл их на заграничные счета.

До суда дело не дошло. Я всего не знаю, ведь мне было всего тринадцать. Отца отпустили, и буквально через два месяца мы переехали на ПМЖ сюда. Там осталась бабушка с дедушкой. Но мы больше никогда к ним не ездили.

Мы сбежали, без возможности для отца вернуться обратно.

Вот так в один миг моя жизнь перевернулась. Мне было сложно тут. Новый язык, новые люди, школа. Я никого не знаю с этих людей. Единственный человек, который всё время был рядом, это Рустам. Он часто провожал меня после школы домой. Покупал конфеты или мороженое. И всегда от всех защищал. Возможно из-за того, что он был всегда рядом, я не сопротивлялась при помолвке. Мне казалось это нормально. Ведь мы много лет провели вместе.

После пар снова иду в сторону остановки. Но дойти не получается. Матвей преграждает путь. Он появляется с неоткуда, чем ещё и умудряется меня испугать.

— О Боже, Матвей, ты смерти моей хочешь?

— С чего бы, одуван?! Жизни твоей хочу, — шепчет таким милым голосом, что под моей толстовской табун мурашек проходится.

— Почему одуванчиком меня называешь?

Не то чтобы мне это не нравилось. Наоборот. Это необычно и очень мило. Не банальное, Зай, Коть. Как всё время меня называет Рустам.

— Потому что светлая, милая, нежная, — всё так же полушепотом говорит он.

Если бы он только знал, как на меня влияет его голос и запах. Если бы он знал, что мне снилось сегодня ночью. Что я творила с ним, и как свободно при этом себя чувствовала. Я бы сгорела от стыда и умерла на месте, если бы он узнал.

— Мира, ты покраснела, — заключает он, и делает шаг на встречу. Я же делаю два назад. Ему нельзя слишком близко ко мне подходить. Запретно.

— Ничего подобного. Просто мне жарко. Всё-таки апрель уже.

— У тебя есть предпочтения, где пить кофе?

— Кофе... Ммм... может не стоит?

Хотя я безумно голодная. Последний раз кушала, дома. Бутерброд мамы. А на часах уже почти два.

— Стоит, одуван, стоит. Я лишь уточняю, в кафе пойдём или на улице?

Его улыбка излучает такую уверенность, силу и красоту, что меня ведёт. Сам Матвей Горский стоит напротив меня, и предлагает попить в кафе кофе. Этот факт окрыляет меня и радует.

Дурочка, какая я дурочка.

— В кафе нельзя, — начинаю я. И, осознавая все последствия, если нас увидят вместе, хочу сказать, что вообще нельзя. Но Матвей делает свои выводы.

— Окей. Тогда не в кафе. Поехали.

Он берёт меня за руку и ведёт к своей машине. Я тупа, зависаю на наших руках, которые сейчас соединяются. Отдернуть хочется, но в тоже время никогда не выпускать его руку. Странное ощущение прокрадывается к моему организму. Но я ничего не впускаю в свою голову.

Он садит меня на сиденье, пристёгивает ремень безопасности, и его лицо проходит так близко от моего, что я замираю и не дышу. Матвей очень хорошо следит за каждым своим движением, и быстро занимает водительское место.

Машина срывается с места, и мы едем в неизвестном направлении. В машине такой яркий и в тоже время головокружительный аромат Матвея. Мне хочется закрыть глаза, и дышать им, не переставая.

— Голодная? — он врывается в мои мысли без спроса. Поворачиваю лицо, и смотрю на его губы, которые растянуты в шикарной улыбке.

— Нет, — отвечаю я. Но в протест моим словам, живот громко начинает бурчать. Предатель даже не пытается шифроваться, позорно орёт о своем голоде.

— Ясно, — только и отвечает Матвей.

Мы заезжаем на парковку, и Матвей покидает машину на долгих десять минут. Честно, я даже задумываюсь убежать и спрятаться от него. Но это так по детски, что даже мне кажется глупым.

Горский возвращается в машину с бумажным холдером, в котором стоит четыре стакана кофе. А ещё бумажный пакет с какой-то ароматной едой. Мой желудок сходит с ума от этих запахов.

Мы снова едем в неизвестном направлении. В машине играет тихо музыка, от классической до тяжёлого рока. Некоторые песни я даже подпеваю. И как ни странно, Матвей тоже. В моменты, когда наши голоса вместе соединяются в строчках песни, я смотрю на Горского. Сейчас он какой-то другой. Мягче и ближе для меня.

Мы заезжаем на набережную Виктории. Она довольно-таки большая и является частью набережной Темзы. Странно, я столько лет живу в Лондоне, но никогда не исследовала его как турист. Сейчас же Матвей привёз меня к древнеегипетскому обелиску в окружении сфинксов («игла Клеопатры»). Монолит с гранита высотою 18 метров и весом 186 тонн. Вывезен британцами из Александрии в 1877 году. Интересно смотреть на него вживую, а не на картинке.

— Была тут раньше? — снова Матвей вторгается в мысли.

— Нет. Не приходилось.

— Ну, тогда пойдём, проведу тебе экскурсию.

Он берёт пакет с едой, мне вручает холдер с кофе, и мы направляемся к ближайшей лавочке.

— Что ты будешь круассан или гамбургер? Отказ не принимается, — уточняет он.

Я беру всё-таки круассан, и сначала несмело, а потом более уверенно кусаю его. С чего это я начала стесняться принимать еду на людях? В кафе мы каждый день перекусываем между парами. В это нет ничего постыдного, или вульгарного, к примеру.

Просто это всё Матвей. С ним всё меня смущает. Он берёт гамбургер и смачно его кусает.

— А если бы я выбрала гамбургер, ты бы ел круассан? — с улыбкой спрашиваю я.

— Если что я взял всего по три. Но не переживай, я и круассан буду есть. Лишь бы с тобой.

Круассан так и зависает перед моим открытым ртом. Это он шутит, или всерьёз?!

— Тебе какой кофе?

— А какой есть?

— Я взял, раф, латте, капучино и американо. Так какой тебе?

— А какой твой?

— Тот, который ты оставишь, — смеётся Горский. — Ну, а если честно, люблю обычный черный.

— Значит тебе американо, а мне раф давай, — теперь с улыбкой заключаю я.

— Мне подходит.

В полной тишине мы пьём кофе, и наслаждаемся едой. На берегу летают чайки и издают типичные для них звуки.

Я немного наблюдаю за Матвеем. Он, допив кофе, подкуривает сигарету, и жадно втягивает табак в себя. А потом с той же скоростью выпускает его наружу.

Неожиданно мой телефон оживает, на экране светится "Рустам". Приходится брать трубку при Матвее, хотя мне очень неловко и неудобно это делать.

— Привет, — прочистив горло, говорю я.

— Привет, малыш. Ещё на парах?

— Да, — нагло вру я. А саму трясти начинает. Вдруг он подъедет сейчас. Боже, надо было сказать, что уехала. Дрожь настолько сильная, что я еле держу трубку в руках.

Матвей же подходит ближе, и ещё больше усугубляет моё положение. Он обходит меня из-за спины, и прижимает к своему торсу. Я жадно хватаю воздух. Головокружение набирает обороты. Ой, мамочки, что происходит?!

— Хорошо. Долго не задерживайся, сразу домой после пар, — в очередной раз Рустам раздает мне наставления.

— Хорошо, — снова нагло вру. — Сразу после пар, поеду домой.

— Я чего звонил-то. Вчера пообещал, что приеду вечером, но, к сожалению не смогу. Малыш, я улетаю по работе заграницу, на целую неделю. Справишься без меня?

Мне кажется, я даже выдыхаю с облегчением.

— Конечно. Буду скучать, — всё так же нагло вру, вот только с улыбкой.

— Целую, малыш. Вечером позвоню, после приземления.

— И я тебя целую.

Когда говорю поселение, Матвей лишь сильнее прижимает меня к себе, а его рука, ныряет под мой худи. Благо у меня там ещё футболка, но все равно я явно чувствую тепло его руки.

Когда телефон замолкает, я опускаю руку, но не спешу отстраниться от Горского. В крови такой адреналин чувствую, что нет способности, здраво мыслить.