На краю империи: Камчатский излом - Сергей Щепетов

– Что уставился, русский? Язык проглотил?

– Да я не очень русский… – промямлил Митька.

– Знаю. Зачем ты все это затеял?

– Ну, если я скажу, что ради тебя…

– То я тебе не поверю, – усмехнулась женщина. – Попробуй сказать правду!

– Правду? – призадумался Митька. – А что, и попробую. Мне надо прожить где-то до лета. Подальше от русских. Сюда они, наверное, уже не вернутся.

– «Женихом» ты не проживешь, – покачала головой потенциальная невеста. – Потому что ничего не умеешь.

– Обидеть хочешь, да? – слабо возмутился Митька.

– Да ладно, – улыбнулась Кымхачь, – умеешь, конечно. Но плохо. Наверное, с матерью жил, когда маленький был?

– Жил… Как ты догадалась?!

– Да видно же.

– А почему тебя назвали «мать всех детей»? – заинтересовался служилый.

– Девкам лень со своими детьми возиться, а мне нравится, – просто объяснила Кымхачь.

– Почему же ты не замужем?

– Ты забыл добавить: в твои-то годы? – невесело усмехнулась женщина. – Так уж получилось. Сначала не давалась хватать, а потом не стало желающих. Что еще ты спросишь? Почему у меня нет своих детей, да?

Митька действительно хотел это спросить, поскольку прекрасно знал, что у камчадалов внебрачные дети отнюдь не порицаются. Ительменки в большинстве случаев рожают легко, беременность и роды в дальнейшем почти не сказываются на их фигуре. Другое дело, что отнюдь не все женщины, даже замужние, желают заводить детей и знают массу способов от них избавляться.

– Я думаю, ты сама потом об этом расскажешь. Слушай, а почему бы тебе и правда не стать моей женой?

– Твоей-то? – как-то буднично переспросила женщина. – Да, собственно, можно и стать.

– Тогда сейчас схвачу, – пригрозил Митька. – Держись!

– Что держать-то? Штаны? – усмехнулась Кымхачь. – Да пожалуйста! Только ты бы сначала подумал – дней несколько. Мы ведь не по русскому обычаю живем.

– Что ж, ты права, наверное… – согласился служилый. – Да и нехорошо, наверное, чтобы женщина в первый же день соглашалась.

– Нехорошо, конечно. А на Афаку и Ачек не обижайся – они не злые, просто кровь у них сильно горячая, ненасытные они.

– Я и не обижаюсь, – улыбнулся Митька.

Новоявленный ительмен Коско пережил день первый, потом второй, третий… И пришел к выводу, что ничего страшного в этом нет. После того предсмертного видения, после «встречи» с Дмитрием, ему оказалось совсем не трудно отключиться от своего казачьего прошлого, перестать ощущать себя хозяином и рабовладельцем. Правда, он начал содрогаться от запаха «кислой» рыбы и просто чудовищной антисанитарии вокруг. Кроме того, по сравнению с обществом служилых и русских обывателей, у ительменов был чрезвычайно низок уровень агрессивности друг к другу. Здесь никто не пытался самоутвердиться за счет других, зато норовил получить побольше самых незатейливых удовольствий – от еды, от половых контактов, от рассказывания смешных баек, пения песенок.

Неформальный дружественный союз с Кымхачь принес Митьке немалую пользу. Над ним, конечно, продолжали шутить и посмеиваться, но вполне беззлобно. Видя неловкость «жениха» в кухонных делах, его постепенно от них освободили, переключив на другие занятия. В частности, в острожке была извечная проблема с дровами. Их никто не запасал, поскольку это трудно и скучно, а юколу вполне можно жевать такой, какая она есть. Вот Митьку дровами и озаботили, даже топор ему выдали.

Железный инструмент, купленный дорогой ценой, оказался к работе непригоден. Судя по всему, при рубке кедрового и ольхового стланика его лезвием много раз тюкали по камням – обычное дело в небрежных руках. Значит, сначала его надо было хоть как-то наточить. Делать это Митька умел, но требовалось точило – более или менее твердый камень с относительно ровной шершавой поверхностью. Всевозможных камней на реке, конечно, полно, но… летом, а зимой кругом только снег и лед. Пришлось подбирать что-то подходящее в очагах – своем и соседских. В общем, с топором Митька провозился целый день, прихватив и часть ночи. На другой день он отправился к ближайшим зарослям ольхи и быстро убедился, что лез сюда по снегу он совершенно напрасно – сушняка здесь не было вовсе, а все сырые стволики приличной толщины давно срублены или обломаны. Тогда Митька решил подойти к проблеме радикально – отправиться в нормальный лес, до которого от острожка было километра три. С собаками и нартой проблем не возникло, поскольку они у него были свои, а вот исправных снегоступов не нашлось и пришлось чинить поломанные. Потом выяснилось, что со времени последнего снегопада никто в ту сторону не ездил, так что для собак надо «топтать лыжню». В общем, пустяковое мероприятие вылилось в целую кучу хлопот. Причем те, для кого он старался, смотрели на него скорее с удивлением, чем с одобрением – дескать, вполне мог бы просто наломать веток в ближайших кустах. Они, конечно, будут гореть плохо, а дымить хорошо, но тут уж ничего не поделаешь…

Тополя и лиственницы на высокой террасе росли роскошные, однако снега под ними было больше, чем на открытом месте. Митька решил заготавливать лишь сухостой, но быстро убедился, что никаких сил на это не хватит. Пришлось рубить все подряд. Ветки он навалил на нарту, а тонкие стволы связал верхушками и прицепил к санкам сзади. Потом, помогая собакам, потащил все это к юрте. Результат трудов его вдохновил – до темноты он решил сделать еще одну ходку. Поскольку «колея» была уже проложена, до леса он добрался довольно быстро. Забираться в глубину вместе с упряжкой ему не хотелось, и он оставил ее на прежнем месте, а сам побрел вперед.

Собачий гомон уже затих за спиной, а ничего подходящего для порубки не попадалось. Митька, мысленно матюкнувшись, хотел уже повернуть назад, как заметил, что на него смотрят. Черные глазки-бусинки на заостренной мордочке, большие треугольные ушки… Соболь!

Прожив всю жизнь на Камчатке, Митька никогда не видел живого соболя вблизи, поскольку русские охотой здесь не занимались – на то есть ительмены. «Воротовый, – привычно оценил масть шкурки служилый. – Хотя нет, пожалуй, головка!» Он сделал несколько шагов в сторону зверька, тот неторопливо повернулся и спокойными, ровными прыжками двинулся прочь. «Вот те на-а-а… – почесал Митька затылок под шапкой. – Считай, рядом с острожком соболь бегает! Такой на два рубля, пожалуй, потянет! И непуганый вроде. Ну-ка, ну-ка…» Он подошел к тому месту, где стоял зверек, и стал рассматривать следы, стараясь запомнить их форму. Они были довольно четкими и совсем не глубокими – соболь почти не проваливался в снег.

Звериными следами на снегу Митька никогда не интересовался, поскольку ему это было совершенно ни к чему. Сейчас он с удивлением вспомнил, что отпечатки таких вот лапок встречал возле дальних балаганов с юколой, в кустах, где он сначала хотел разжиться дровами, да и тут – близ опушки леса – бродя с топором в руках, он не раз пересекал цепочки таких следов. Все это навело Митьку на мысль, которую он решил отложить на потом, а сейчас снова сосредоточился на заготовке дров.

Вечером в юрте он рассказал мужчинам, что видел живого соболя и много свежих следов. Ни у кого эта информация интереса не вызвала: ну да, соболя бегают здесь и там, иногда пытаются воровать юколу из балаганов. Раньше их было больше. Летом их гоняют собаки, которые бродят свободно, а зимой собак держат на привязи, вот они и наглеют.

– А почему бы их не отловить? – задал наивный вопрос неофит.

– Зачем? – удивились ительменские промысловики. – Ясак уплачен, русские уехали и вернутся не скоро.

– Но за шкурки можно получить полезные вещи или вкусную еду! В конце концов, у вас у всех есть долги!

– Есть, конечно… – погрустнели мужчины. – Но ведь никто не требует уплаты прямо сейчас! И завтра, наверное, не потребует… Так зачем же портить себе жизнь? У нас есть еда, одежда и женщины. Что еще нужно нормальному человеку для полного счастья? Ну, еще, конечно, собаки нужны…

Такой подход к делу не был новостью для служилого Митьки. Казаки прекрасно знали, что камчадалы – заядлые лентяи, что без мордобития, без батогов и правежа работать они не будут. Теперь ительмен Коско смотрел на проблему с другой стороны. Смотрел и не находил, что возразить: «Русские живут ради будущего – служат, работают, воюют, копят богатство. Кто-то желает сделать свое будущее благополучным, кто-то стремится хотя бы избежать грядущих неприятностей. А ительмены будущего не боятся и желают радоваться жизни здесь и сейчас. Если потом будет плохо, то в запасе всегда есть последняя радость – самоубийство. Так кто же прав? Какой меркой измерить тех и других?»

– Ладно, – сказал Коско, – я бы половил соболей, если получится. На них я куплю Кымхачь русскую одежду, красные ленты и много бисера.

– Лови, – пожали плечами мужчины. – Лови, если тебе так неймется. Может быть, в новой одежде она станет красавицей.