Зеленое море, красная рыба, черная икра - Леонид Словин

Я дождался своей очереди, опустил монетки, набрал междугородный код и сразу же соединился с женой.

– Как жизнь, покоритель заморских территорий? – сказала она весело, зло.

– С утра до вечера страдаю из-за того, что ты грустишь обо мне, – ответил я, стараясь поддержать наш обычный шуточно-пикировочный тон.

– Давай разделим наши занятия, – предложила она деловито, – я буду страдать, а ты пока что обустраивай наши дела, если тебя они еще волнуют…

– Хорошо, – послушно согласился я. – К тебе никто не заходил из моих бывших коллег?

– Нет, – удивилась она. – А зачем?

– Так. Ни за чем. Если зайдут, скажи, что я действительно нашел здесь синекуру, только она какая-то странная… Катаюсь как сыр в масле…

Жена помолчала минуту, полагая, что это какой-то шифр, направленный на ущемление ее интересов, и нерешительно сказала:

– Хорошо, передам. А мне ты ничего не хочешь передать?

– А что тебе, Леночка, передавать? – сказал я. – Тут жизнь замечательная, но, по-моему, пока что не для тебя.

– А что?

– Да… как тебе сказать? Жилья пока нет. Развлечений не существует. В магазинах – «пустыня Калахари». Видимо, придется повременить с обустройством нашего быта.

– Ладно, ладно! Не жалуйся, – сказала Лена бодрячески. – Ты, наверное, стараешься не как следует?

– Я стараюсь как следует, – возразил я, – только результатов пока не видать.

– Больно скоро хочешь…

– Запиши номера моих служебных телефонов.

– А домашний? Я хочу звонить тебе домой.

– Домашнего у меня пока нет.

Лена даже замолчала.

– У прокурора нет домашнего телефона?

– Нет. Пока нет.

– Ну и дела, – вздохнула она. – А если ты срочно понадобишься?

– Наверное, пришлют посыльного.

– Хорошо, видимо, ты там живешь, – усмехнулась Лена. – Ладно, жду от тебя вестей.

– При первой возможности позвоню, – пообещал я. – Целую. Пока. – И положил трубку.

Кто-то, нетерпеливо ждавший своей очереди, втиснулся в яйцо, оттолкнув меня от кабинки.

Я пошел к выходу, раздумывая о своей единственной и неразлучной на всю жизнь подруге. Не было случая, чтобы после нашего разговора по телефону я почувствовал бы себя счастливее или хотя бы бодрее.

Я уселся в «Ниву» и тихонько отъехал от морвокзала. Надо было где-то поужинать. Дома ничего нет да и быть не может. Я вспомнил теплую, гнилостную сырость выключенного навсегда холодильника и решил ехать в ресторан.

В этот момент я увидел идущую по тротуару Анну Мурадову. Я узнал ее сразу, хотя разделяло нас метров пятьдесят.

Шла женщина, не спеша и мило размахивая сумкой на длинном ремне. На ней был традиционный туркменский наряд – платье «куйнек». Этакое среднеазиатское «макси». Но во всем ее облике было какое-то удивительное плавно-ленивое изящество.

Я выключил скорость, и машина бесшумно догнала ее. Я тормознул, высунувшись в окно:

– Не нужно прокатить?

Она подняла голову, всмотрелась в меня и засмеялась:

– О-о-о! Вы что, по вечерам подрабатываете как таксист?

– Да, среди интересующих меня женщин.

– Нет смысла занимать вашу машину, – сказала она с усмешкой. – Тут ходьбы до дома пять минут.

– А вы что, с работы? – спросил я.

Она кивнула.

– Идемте куда-нибудь вместе поужинаем. Я с утра во рту не имел еще той самой пресловутой маковой росинки. Где у вас можно поесть?

Она пожала плечами:

– Если честно сказать, то я просто боюсь наших душегубов с поварешками. Но если невтерпеж, можно пойти в ресторан на морвокзале. Это надо объехать вокруг здания.

– Садитесь, – распахнул я дверь.

Она уселась в машину, и я на крутом форсаже, как гонщик, описал дугу вокруг двухэтажного морвокзала.

Около плохо освещенных дверей с вывеской «Ресторан» мы заперли машину к, распахнув двери, оказались в здании.

– Прекрасно…

В полупустом зале какие-то подвыпившие люди громко разговаривали, а магнитофон вполголоса хрипел что-то хард-роковое.

Мы уселись за свободный стол, посмотрели друг на друга. Глаза у нее сейчас были светло-синие. Это было видно, несмотря на густой полумрак ресторанного интима. Она повесила сумочку на спинку стула и спросила меня:

– А почему с вами не приехала жена?

Я развел руками:

– Проблема бытовой неустроенности.

Она покачала головой и одновременно просто и как-то очень настойчиво поинтересовалась:

– У вас хорошая жена?

– Да! – воскликнул я готов но. – Нас объединяет общее чувство любви к ней.

Она засмеялась.

– Вы что, жалуетесь на жену мне?

Я не успел ответить, поскольку появился опухший толстый официант и спросил:

– Что будете есть?

– А вы нам дайте меню, – попросил я.

– А зачем? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».

– Очень увлекательно. Тогда чего же вы спрашиваете, что мы будем есть?

– Так полагается. Шашлык «Дружбу» будете?

– Будем, – обреченно согласился я. – Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?

Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:

– Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины – дружба.

– Коньяка и минеральной воды! – крикнул я ему вслед.

Я положил на стол сигареты. В спичечном коробке осталась одна спичка, я чиркнул – вялое пламя лизнуло белую тонкую деревяшечку и синим столбиком поднялось вверх, сигарета разгорелась. Я с наслаждением глубоко затянулся, судорожно вздохнул. Она смотрела на меня сочувствующе, спросила негромко:

– Ну, как впечатления на новом месте?

– Трудно сказать… Сегодня ходил к начальству представляться.

– И как прошло?

– Да трудный дядя здешний ваш Первый…

Анна вздохнула.

– Он несчастный человек. У него тяжело, неизлечимо больна дочь. Если бы от меня зависело, я бы никогда не назначала большими руководителями несчастных людей. Они проецируют свою судьбу на подчиненных.

– Боюсь, мы тогда бы вообще не нашли руководителей, поскольку известно, все в мире несчастны.

– Что да, то да, – усмехнулась она. – Очень счастливых людей в поле зрения не наблюдается. Но есть откровенно, кричаще несчастные…

Я отрицательно покачал головой:

– Глядя на Митрохина, этого не скажешь. Мне показалось, что в нем живет готовность сделать несчастным всякого, кто не соглашается с его мнением.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Не торопитесь с суждениями. Мы живем в странном мире. Тут странная жизнь и странные люди.

– Да, я уже заметил, – сказал я. – У вас как в Сицилии – кого ни спросишь, никто ничего не знает, никто ничего не помнит.

Анна с интересом спросила меня:

– И вам ничего не удалось узнать за это время?

– У нас нет правильного направления. Зачем, например, ко мне приходил Пухов накануне своей смерти? Если бы это удалось понять, мы бы решили вопрос.

– Я думаю, что найти убийцу Пухова будет очень трудно.

– Я тоже так думаю, – согласился я.

Официант принес бутылки на подносе и тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.

– Как же так, у вас, на краю субтропиков, нет никаких овощей? – спросил я его, пожав плечами.

– Откуда они возьмутся? У нас порог пустыни!

– Ежегодно область отчитывается о бескрайних садах, разбитых здесь, нескончаемых огородах, тысячах высаженных деревьев…

Анна усмехнулась:

– Если бы все это не было липой, мы бы давно жили в джунглях. А так все порог пустыни!

Официант буркнул:

– Я за это не отвечаю.

Повернулся, направился от нас.

– Спичек принесите! – крикнул я ему.

– Спички тоже дефицит, – сказала Анна.

– Я все время думаю о том, зачем ко мне приходил Пухов? – сказал я ей.

Мы выпили по рюмке коньяка и с удовольствием вонзились в шашлык «Дружба» – жесткий, переперченный, острый, похожий на любовь, неразделенную любовь.

Вернулся официант и протянул мне коробок спичек.

– Спасибо, – поблагодарил я его. Взял картонную коробочку и обратил внимание, что на этикетке все тот же Циолковский на фоне музея космонавтики в Калуге.

Я взял официанта за рукав, не давая ему снова покинуть нас, и спросил:

– Скажите, эти спички продаются везде в городе?

– Да нет, это нам на той неделе из Каспийского пароходства, из орса завезли.

– Скажите, а рыбинспектора Пухова вы знали?

Официант насторожился и осторожно высвободил свой рукав.

– Знал. А что?

– Он у вас на этих днях был?

– Вообще-то был, недели две назад.

– А после этого?

– Нет, не был, – твердо покачал головой официант.

В моей комнате – чистоплотное запустение казенного дома. Кочевая необремененность никакими приметами обжитости. Только белые занавески на пыльных окнах, отпертый чемодан в углу на полу и портфель-дипломат на столе. Кроме них, ничто не свидетельствовало о том, что здесь кто-то живет. Это нехорошо. Когда я вошел сюда несколько дней назад, под окном валялись засохшие листья с тополей – их еще с осени занесло сюда через неплотно прикрытую форточку. Форточку прикрыли, листья вымели, слегка протерли пыль, и я поселился.