Ришелье - Хилэр Беллок

Ничто так не подрывает престиж власти, как быстрое и сокрушительное военное поражение, хотя очень часто серия небольших поражений оказывается гораздо более эффективной. Что же касается вторжения чужеземцев, то и в том случае, когда они изгнаны из страны, власти нанесено оскорбление, которое не скоро забудется, нанесена рана, которая не скоро будет залечена.

Таковы были причины и обстоятельства, которые поддерживали достаточно высоко престиж испанской короны, так что реальный упадок власти не был заметен. Кстати, этот упадок сильно преувеличен современными историками. В самом начале своей деятельности в качестве руководителя внешней политики Ришелье столкнулся с так называемым вальтелинс-ким кризисом (1625), в ходе которого ему стало ясно, что с военным могуществом Испании французское войско пока что соперничать не может. Стало ясно, что оно заключается, во-первых, в высоком моральном духе войска, во-вторых, в его технической и тактической выучке и, в-третьих, в вековой имперской традиции правительства, поддерживаемой могучим чувством политического и морального единства.

Проявления этого чувства мы можем видеть в Испании повсюду: в пышной торжественности королевских церемоний, в гордом, полном достоинства поведении всех подданных короля, не только дворян, наконец в архитектуре, стиль которой оказал глубокое воздействие на европейскую архитектуру.

Когда я смотрю на Эскориал, знаменитый дворец-монастырь, его суровый, мрачный вид, подчеркнутый массивными стенами из черного гранита, вызывает у меня то же чувство, что и египетские пирамиды. Быть может, такое сравнение покажется кому-то экстравагантным, но я думаю, что в Европе нет другого такого здания, которое с такой же простотой выражало бы идею вечности. Увидев один раз, его уже нельзя забыть. Мне кажется, оно будет стоять и тогда, когда время обратит в руины более изощренные создания рук человеческих.

Я верю, что в то далекое время, когда наша цивилизация исчезнет и не останется даже памяти о ней, увидев это величественное здание, будущие варвары воскликнут: «Здесь жил великий король!»

Эскориал не просто одно из величественных зданий — это символ, в котором воплощена душа империи. В нем и только в нем могли рождаться и жить короли, которые твердо — точно так же, как и их подданные, — верили, что они рождены властелинами всей земли.

В начале XVII столетия никто не сомневался в том, что вооруженные силы Испании превосходят армии других стран и числом и умением. Они не справились с поставленной перед ними задачей мирового господства не потому, что были слабы, а потому, что задача была непосильной, превосходящей силы человеческие. Флот Испании пытался блокировать северные Нидерланды, пытался оказать помощь преследуемым в Англии католикам, но та и другая операции провалились. И все-таки отсюда не следует, что флот доказал этим свою неспособность. Лучшим доказательством его эффективности могут служить многочисленные транспорты из американских колоний, везшие в Испанию бесценные грузы. Часть этих грузов становилась добычей пиратов, но большая часть была доставлена в испанские порты. Еще одним доказательством мощи испанского флота может служить битва при Лепанто, о которой Г.К. Честертон рассказал в прекрасном стихотворении.

Я уже писал об испанской пехоте, наводившей ужас на противника. Испанская армия не была регулярной, как та, которую пытался создать Ришелье, но поскольку во владениях испанского короля где-нибудь да шла война, численность армии постоянно росла. Само слово «солдат», вошедшее во все европейские языки, испанского происхождения и означает наемника, несущего воинскую службу за деньги. Интересно, что в связи с уменьшением численности населения Испании, ряды наемников все чаще стали пополняться за счет иностранцев. Можно было подумать, что боевая сила испанской пехоты ослабнет вследствие этого, — ничуть не бывало, ей по-прежнему мало кто мог противостоять.

Испанская армия имела не только отличную пехоту, но и лучшую по тому времени артиллерию, в особенности орудия больших калибров для осады крепостей. Правда, испанская кавалерия передвигалась не очень быстро из-за тяжелых доспехов всадников. Зато нанесенный ею удар в нужном месте легко опрокидывал пехоту противника. Испанские полководцы не имели себе равных в тактическом искусстве.

Когда Ришелье попытался создать армию, способную выстоять в борьбе с таким противником, как испанцы, он столкнулся, на мой взгляд, с армией, которую я бы сравнил со льдом на озере в конце зимы. Его начинает пригревать солнце, но он еще крепок, в нем нет ни единой трещины, — лед способен выдержать довольно большой груз.

Превосходство Испании над другими державами во многом объяснялось самодержавной формой правления, вызывавшей противоречивые суждения лучших умов Европы, и связанной с ней нерушимой дисциплиной, которой подчинялись все подданные испанского короля. Лишь в одной точке империи, в Нидерландах, возникла раковая опухоль неповиновения, и ее яды отравили могучий организм и привели к его гибели.

Странно, что в наше время придают так мало значения единству нации в борьбе с соперниками. Правда, самодержавные формы правления возвращаются вновь, но они все еще нам в новинку.

Единство нации может быть достигнуто с помощью господства аристократического духа в обществе, как это было в средневековой Англии, от которой нам осталась в наследство необходимость создания надежного социального слоя, подобного средневековой аристократии, вызывающей наше восхищение. Национальное единство может быть создано также с помощью энергии энтузиастов, постоянно поддерживаемой, как это было во время американской революции. Такое единство всегда находит поддержку, потому что энергия энтузиастов производит огромное впечатление на современников и их потомков.

Тем, кто жил в начале XVII века, испанская империя казалась огромной горой, высящейся на равнине и закрывающей от глаз небо. Эта империя никогда не знала, что такое гражданские войны, потому что инквизиция подавила — но какой ценой — сопротивление евреев и мавров, и казалось, что создан такой монолит, которому не страшны никакие нагрузки. Казалось, что даже борьба за Нидерланды увенчается успехом, — единство остальной империи было нерушимо, как скала.

Именно такой видели Испанию французы, когда великий кардинал начал медленно и осторожно, сперва немного нерешительно подготавливать Францию к борьбе с могучим соперником. В течение долгого времени о соперничестве можно было только мечтать. Кроме того, сферы интересов Франции и Испании практически не пересекались: Франция не так боялась Испании, как объединения Германии. Между королевскими домами двух стран были дружеские отношения: король Франции, будучи еще подростком, был обручен с сестрой короля Испании; тот, в свою очередь, — с сестрой французского короля.

Однако для Испании было жизненно важным удерживать в своих руках богатые, платящие огромные налоги Нидерланды. После неудачной попытки блокировать мятежников с моря, подступиться к ним можно было только двигаясь с юга, в рейнской долине, то есть вдоль восточной границы Франции. Но что самое важное — Испания поддерживала австрийских Габсбургов в их борьбе за Германию. Испанские войска, расквартированные в герцогстве Миланском, могли попасть во владения германского императора, двигаясь по вальтелинской долине. Что из всего этого вышло, мы расскажем более подробно во второй части нашего исследования.

В заключение я хочу познакомить читателя с человеком, руководившим Испанией. Герцог Оливарес был достойным противником кардинала Ришелье, хотя внешне был полная ему противоположность. Это был черноволосый, широкоплечий человек, способный укротить любую строптивую лошадь. Он был серьезен и настойчив в достижении дели, не щадил для этого ни сил, ни трудов. Моложе Ришелье всего на два года, он стал руководить государством, когда ему шел тридцать пятый год. Филипп IV стал королем, когда ему было шестнадцать лет. Он предоставил все труды и заботы государства своему министру, посвящая все свое время покровительству искусствам. Между Ришелье и Оливаресом началась дуэль, которая длилась все восемнадцать лет правления кардинала. Настойчивости, уму и отваге Ришелье противостояли те же самые качества испанского министра, быть может выраженные еще более резко, так как он был испанцем. Оливарес проиграл эту дуэль потому, что Бог и время были против него.

Когда испанцы, осажденные в Перпиньяне французами, подняли над стеной крепости полотнище с крестом посередине, сдаваясь победителям, они от голода превратились в ходячие скелеты. Узнав об этом, Оливарес пошел во дворец к королю. Упав перед ним на колени, он едва слышно прошептал печальную новость. «На все воля Божия», — ответил ему король, который давно растерял былую веселость. Великому Ришелье, победителю дуэли, оставалось жить всего несколько недель. Оливарес пережил кардинала всего на три года.