Верь мне (СИ) - "Jana Konstanta"

— Да найдем, — Сажинский нагнулся и из-под стола достал еще одну бутылку: — Восемнадцатилетний Macallan устроит?

Власову осталось только усмехнуться — не иначе, как издевается над ним Олежка.

— Ничего, Макс, скоро будешь разбираться в них лучше меня. Знакомься, настоящий шотландский виски. Подарочный, между прочим, ни с кем его не делю — только с тобой. Пробуй!

Да, вкусно. Мягкий, с привкусом ванили и шоколада. Вот только водки бы сейчас обыкновенной, а не вот этой мечты утонченных ценителей. Едва пригубив напиток, Макс отставил стакан и откинулся на спинку дивана.

— Что случилось-то? — спросил Олег, меняя тон на серьезный.

— Я сегодня чуть девчонку не убил.

Тишина. Олег не сразу и нашелся, что сказать.

— Началось… Не убил? — осторожно уточнил он, внимательно глядя на Макса.

— Нет. Но мог. Если б это была Каринка — точно убил бы.

— Ну раз не убил, — протянул Олег и залпом выпил виски, — уже хорошо. Макс… Можно дать тебе добрый совет?

— Давай.

— Забудь Карину, не ищи ее. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты же не убийца, Макс! Не сходи с ума. Жизнь продолжается!

— Как у тебя все просто.

— Макс, я понимаю, тебе больно. И я понимаю твое желание отомстить, но кому ты мстить собрался? Она дочь Горского — тебе крылья на подлете переломают, если в ее сторону хотя бы посмотришь! Ты понимаешь, что вы немножко в разных весовых категориях? Ты либо на нарах сгниешь, либо молодым помрешь. Где-нибудь в лесу, где никто и никогда останков не найдет, да и искать не будет. Остынь. Живи дальше. Чем смогу — я помогу. Живи спокойно, слышишь? А Каринку свою забудь, жизнь сама ее накажет, коли виновата.

— Уже наказала — Карина мертва.

— Вот даже как? Откуда знаешь?

— Сорока на хвосте принесла. Но это дело не меняет — они убили мою мать.

— Кто «они»?

— Вся ее семейка.

— Вряд ли они хотели смерти твоей матери.

— Какая разница, чего они хотели? Ты что, защищаешь их?

— Да не защищаю! Макс, ты только что сказал, что Карина мертва. Кому ты мстить теперь собираешься? Семье ее?

— А ты считаешь, они не виноваты? В частности, ее папаша, который даже разбираться не стал. А я ведь ни в чем не был виноват, Олег. Я ведь никого не насиловал!

— Допустим. Верю. Но все же где-то ты дорогу перешел Карине? За что она с тобой так?

— Я не знаю.

— Макс, остынь. Ну хорошо, перегрызешь ты глотки всей ее семье — что потом? Сам в петлю полезешь? Или ты всерьез считаешь, что тебе легче будет, если убийцей станешь? Макс, не дури, наломать дров проще всего. Только в лучшем случае ты потом сам себя же и сожрешь, я же знаю тебя не первый год — не тот ты человек, который через труп переступит и дальше пойдет. Ну а в худшем — ничего ты не добьешься, потому что папаша этой девушки тебе гораздо раньше шею свернет.

— И что ты мне теперь предлагаешь? Забыть все?! Нет, Олеженька, я не забуду. Никому и ничего. И знаешь, счастье его, если он мне раньше шею свернет, ибо если он этого не сделает, то сделаю это я.

— Макс, остынь, а? Вот что, давай на сегодня тему эту закроем — ты меня не слышишь, а я твое безумие поддерживать не собираюсь. Давай так, сегодня мы просто с тобой напьемся. А хочешь, девочку тебе подберем? Любую дам, только пальцем покажи!

— У меня аллергия на шлюх.

— Ну хорошо, не кипятись. Не хочешь девочку — значит, просто напьемся, — подливая виски, заявил Олег. — Макс, все, закрыли тему! Остынешь — тогда и вернемся к этому разговору.

Глава 5

Через несколько дней Сажинский вызвал Власова к себе в кабинет.

— Ну что, Макс, мне есть чем тебя порадовать! — заулыбался Олег, крутанувшись в кресле. — Проходи, садись.

Власов послушно проследовал к столу.

— Вот, это тебе нужно подписать, — Олег подсунул какие-то бумаги и тут же заулыбался, заметив, как Власов вдруг напрягся. — Да не бойся ты, это не чистосердечное признание во всех преступлениях, совершенных за время твоей отсидки. Это документы на вступление в наследство. А это, — рядом с бумагами лег маленький пластиковый прямоугольник, — твоя карта. Все деньги твоей матери здесь, распоряжайся. Ну и вот ключи от твоей квартиры…

Макс отложил ручку и потянулся к связке ключей. Мамины… С потертым кожаным хлястиком вместо брелка. Холодный металл давно позабыл тепло хозяйкиных рук — теперь он такой же мертвый и равнодушный, как и все в сегодняшнем дне Власова.

— Макс, — внимательно глядя на друга, проговорил Олег. — Давай без депрессий, ладно?

— Все нормально. Спасибо, Олег. Это значит, сегодня я смогу вернуться домой?

— Конечно. Бумаги только подпиши — мне надо их отдать.

— Да, конечно. Где подписывать?

Под Олежкины указания стержень тихонько заскребся по бумаге, оставляя за собой тонкий след чернил. Нет сил читать — все мысли Макса возле родного дома… Сложно будет туда возвращаться. Сложно будет смотреть на умершее свое прошлое.

— Будет тяжело там — возвращайся. Поживешь здесь, пока не свыкнешься, — предложил Олег, угадывая настроение друга.

— Да нет, Олег, не надо. Все нормально, справлюсь.

— Просто знай, что на меня ты всегда можешь рассчитывать. Нужна будет помощь — только скажи.

— Хорошо, — Власов поставил последнюю подпись и протянул бумаги Сажинскому. — Еще нужно что-то подписывать?

— Нет, все.

— Тогда я могу… пойти туда прямо сейчас?

— Можешь.

Власов кивнул и, крепко сжимая в ладони мамины ключи, направился к выходу.

— А карту? — спохватился Олег, заметив пластик на своем столе.

— Да, спасибо.

Власов растерян, задумчив… От внимательного Олежкиного взгляда не скрылись дрожащие пальцы, когда Макс вернулся к столу и потянулся за картой.

— Макс, ну ты чего? Хочешь, я с тобой поеду?

Власов только головой покачал ему в ответ:

— Нет, не надо. Мне надо побыть одному, Олег. Спасибо тебе за все.

Знакомый двор, родной, местами обшарпанный дом дореволюционной постройки. Фасад за восемь лет немного обновили, а внутри… А внутри, наверно, все по-прежнему: по стенам бегут трещины и лопаются трубы; во время дождей беспощадно заливает чердак, а во время жары дышать невозможно. Макс остановился недалеко от дома и нерешительно поднял глаза на окна третьего этажа. Помнится, в детстве, убегая с мальчишками поиграть в соседние дворы, он всегда оборачивался на эти окна и всегда видел в них улыбающуюся мать. Потом повзрослел. Но привычка оборачиваться росла вместе с ним, превращаясь в некий трепетный обряд… Он видел ее провожающую, видел ее встречающую, ждущую ночами, когда он вдруг до поздней ночи засиживался где-нибудь с друзьями или гулял с Каринкой… А теперь вот никто не ждет, не смотрит. Мертвые глазницы опустевшей квартиры равнодушно взирают на него, будто на чужого.

До боли сжимая в ладони ключи, Макс направился к подъезду. Люди здесь чужие теперь живут, незнакомые… Дети бегают, галдят — за время его отсутствия успели и на свет появиться, и в школу пойти. Его никто не узнает, да и он не находит знакомых лиц среди прохожих. Так даже лучше. Не объяснишь же всем, как вышло так! Осудят его, проклянут, и мать, что якобы довел до гроба, наверняка ему припомнят. Да Бог с ними со всеми, никто ему не нужен, и он не нужен никому.

Скрипнув тяжелой дверью, Власов вошел в холодный, все такой же обшарпанный подъезд… Да, здесь все по-прежнему. Все те же разрисованные, загаженные стены, все та же сырость и вечно разбитая лампочка. Гулкое эхо тяжелых шагов оборвала хлопнувшая где-то наверху дверь — чьи-то шустрые ноги, перепрыгивая через ступеньки, побежали Максу навстречу.

— Здравствуйте! — вежливо поприветствовал поравнявшийся с ним мальчишечка лет семи и, не дожидаясь ответа, побежал дальше.

— Здравствуй, — едва слышно с опозданием ответил Макс в воцарившуюся холодную тишину.

Дверь их с матерью квартиры закрыта всего на один замок, словно ненадолго, словно хозяева вышли за хлебом и вот-вот вернутся… После суда мать должна была вернуться домой. Они оба должны были вернуться…