Любовник ее высочества - Хейвуд Смит

– Добрый вечер, ваша милость, – с глубоким поклоном обратился к нему дворецкий. – Монсеньор маршал и мадам герцогиня в парадном зале. Я сообщу о прибытии вашей милости.

Внутри большого дома было тепло и уютно, особенно после уличного первоапрельского холода, но даже потрескивающий в камине возле входа огонь не успокоил Филиппа.

Он заставил себя надеть на лицо маску вежливого безразличия. Он давно уже не тот беззащитный школьник, которого отец вызывал к себе в кабинет, чтобы отругать и наказать; он взрослый человек, вооруженный острым умом, и может говорить со старым герцогом на равных. У Филиппа бывали и более хитрые противники, чем маршал. Эта мысль вызвала легкую улыбку у молодого человека и несколько успокоила его. И все-таки где-то внутри сидело воспоминание детских лет, когда маршал казался ему таинственным злодеем, почти колдуном, который мог все прочитать в его душе и все видел.

Два лакея распахнули высокие двойные двери, и дворецкий провозгласил:

– Его милость герцог де Корбей!

Войдя в большой зал, Филипп насторожился еще больше. Будущей невесты еще не было, но его отец и мачеха были не одни. Присмотревшись, Филипп разобрался, что за люди, внимательно следящие за его торжественным появлением, были в зале. Уже достаточно неприятно было присутствие здесь его старшего брата Генриха и его злобной жены-гарпии – хотя это было неизбежно. Но для чего было приглашать Брусселя и Вандоме, небрежно развалившихся в креслах возле камина? Трудно было найти людей, столь далеких от их семейных дел и неподходящих для сугубо домашнего вечера, особенно в таком неловком для Филиппа положении. Зачем старый маршал это сделал?

Филипп вопросительно посмотрел на него. Выражение на лице маршала было достаточно ясным ответом. Одно то, что Филипп не ожидал ничего подобного, было достаточной причиной пригласить именно этих людей.

Филипп, безмятежно улыбаясь, ограничился легким наклоном головы, коротким, почти на грани оскорбления.

– Мое почтение!

– Наконец-то! Ты, как всегда, опоздал. – Маршал поправил кружевные манжеты своего камзола. – Мне кажется странным, если не сказать больше, что у тебя и сегодня не было желания пришпорить коня. Генрих и Патриция прибыли даже на пять минут раньше. – Он одобрительно улыбнулся старшему сыну. – Ваша невеста немного задерживается, – небрежно обронил маршал. – Она сказала, что спустится через полчаса. Я думаю, что мы вдоволь насладимся обществом друг друга, прежде чем она появится.

Наверху мадемуазель Анна-Мария-Селеста де Бурбон-Корбей едва дышала, стянутая бесконечными шнурами платья из дамаска, Мари закалывала еще одну шпильку в ее прическу, подкручивая последний локон раскаленными железными щипцами. Наконец она объявила:

– Ну, вот. Все готово.

Энни встала, шурша бронзовым шелком, закрывающим золотистый сатин ее вышитой нижней юбки, и двинулась к выходу. Взглянув по дороге в огромное зеркало на стене, она залилась румянцем смущения и поправила большой кружевной воротник, обрамляющий глубокий вырез лифа, открывающий грудь.

– Мари, я знаю, что портниха не делала такой низкий вырез, когда подгоняла блузу.

Мари подала ей веер с туалетного столика.

– Ваша кожа белая, как алебастр. Ее не стыдно показать. – Улыбнувшись, она потянула кружева еще ниже, чем было, и открыла дверь в коридор. – Удачи вам, мадемуазель.

Дворецкий уже ожидал Энни, чтобы проводить в парадный зал. С трудом спустившись по предательски скользкому мрамору лестницы в своих новых туфлях, Энни пересекла фойе. Она едва дышала, не столько от страха, сколько из-за туго затянутого лифа платья. Пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из наставлений сестры Жанны, она ожидала, пока двое слуг в ливреях откроют перед ней двери зала.

Энни вздрогнула, когда дворецкий громогласно объявил прямо у нее над ухом:

– Мадемуазель Бурбон-Корбей.

Она собрала все свои силы, чтобы выглядеть уверенно.

Из самого конца зала доносилось журчание беседы группы элегантно одетых людей. Семь пар глаз внимательно следили, как Энни, чувствуя себя неустойчиво в новых тесных туфлях, осторожно пробирается через зал, стараясь не задеть мебель. Энни все время смотрела вниз, помня наставления сестры Жанны о том, что следует держаться скромно.

Драгоценные камни ярко вспыхивали в мягком свете свечей, когда герцогиня и виконтесса плавно обмахивали себя веерами. Они оценивающе осматривали Энни сверху донизу. Взгляды, которыми окинули ее трое мужчин, расположившихся возле камина, были совсем не такими критическими. Кто-то из них станет ее мужем. Ее глаза невольно остановились на одном, стоящем чуть в стороне. Рослая, статная фигура, и гладко выбритый подбородок. Блестящие иссиня-черные волосы и в контрасте с ними кожа, белая, как горло ласточки. Легкий румянец на аристократических скулах.

Энни стоило большого труда отвести взгляд от невероятно привлекательного незнакомца.

Он казался огромной блестящей ночной птицей, его кожа отливала серебром, будто освещенная луной. Темно-синие глаза сияли, как звезды. Рядом с ним остальные казались пустым местом.

Он поклонился в знак приветствия, его движения были плавны и элегантны. Она внутренне отругала себя. Когда Энни спрашивала о своем женихе, Мари не говорила, что герцог Корбей невероятно красив и не носит бороду, так что глупо думать, даже на минуту, что это он.

Энни оценивающе взглянула на двух мужчин рядом с ним. Наверно, ее нареченный приятный молодой человек с высоким лбом и нетерпеливым выражением лица.

Из конца зала Филипп вместе со всеми внимательно наблюдал, как юная тоненькая девушка, одетая, словно солидная дама, неловко идет навстречу им. Филипп почти физически чувствовал острые, как жало, взгляды остальных членов семейства, направленные то на него, то на нее, но ни одним движением не выдавал себя, стараясь смотреть только на девушку, которую отец выбрал для него.

Жена старшего брата, Патриция, хихикнула, спрятавшись за веер.

– Помилуй бог, вы только взгляните на этот наряд. – Она злорадно усмехнулась. – Не правда ли, очаровательно, Филипп? Сразу видно, она не раба моды.

Он прищурил глаза, чтобы получше разглядеть ее в неярком свете свечей. В самом деле, платье было не модным, тускло-коричневого цвета, но в этом не стоило винить бедную девушку. Зато у нее не было характерного длинного носа Бурбонов, который часто портил внешность многих в семействе. Когда она проходила мимо люстры, свет на мгновение таинственно и даже зловеще оттенил ее глаза. Может быть, от этого, или от ее внутренней сосредоточенности, они были столь яркими и лучистыми.

Когда она подошла ближе, Филипп сумел разглядеть рыжеватые искры в ее темных волосах. Где он раньше видел такой оттенок? В его памяти всплыл старинный семейный портрет его великой прабабушки – Марии Стюарт.