Семигорье - Владимир Корнилов

Парень, сам того не зная, испортил ему радость одержанной победы.

Витька не слышал, как подбежала Зойка. Она с бега тяжело упала к нему на колени, ткнулась ему в живот головой и затихла, не в силах ни говорить, ни плакать. Витька молча привлёк к себе Зойкину голову, всю в смешных мокрых косичках, гладил, винясь и успокаивая напереживавшуюся за него сестрёнку.

Нездешний парень подошёл к воде, в руке держа за ремешки сандалии. Зойка подняла голову, увидела, заморгала мокрыми ресницами, быстро вытерла ладошками глаза.

— Витька! Это он — Алёша! Про которого давеча я сказывала… — Зойка шептала, не сводя с парня глаз, и толкала Витьку локтем. — Из Москвы… Из самой-самой Москвы!.. Витенька, миленький! Ну, подойди к нему… Ну, заговори!.. Витенька!.. Ну, уйдёт сейчас… Гляди, обулся уже!.. — Зойка умоляла.

Витька не шевелился. Тогда Зойка толкнула его и, округлив глаза, в отчаянье крикнула:

— Ты можешь для меня?!

Витька угрюмо усмехнулся, сказал:

— Я, Зой, лучше Волгу переплыву. Ещё раз. Для тебя.

— Вить! Ну, зачем?.. Ты — одно, он — другое… Ну, Вить! Витенька!..

Витька встал, нехотя пошёл к парню.

— Откуда будешь? — спросил он, разглядывая пухлые, будто у Капиной Машки, губы: верхняя губа у парня была заметно пухлее нижней.

— Да вон из посёлка! — Парень вежливо улыбнулся, показал рукой на Нёмду. Витька настороженно и недоверчиво глядел в приветливые бледно-голубые глаза парня.

— Ты в самом деле был там? — он кивнул на Волгу.

— На том берегу? Был. А что? — парень вопросительно смотрел на Витьку.

— Да так. Волга — дело не шутейное!

— А, ты вон о чём! — он засмеялся. — Да нет, ничего. Плавать меня учили. Водный марафон, слышал?..

Витька промолчал.

— К нам надолго? — спросил он.

— Наверное, навсегда! — сказал парень с какой-то важностью в голосе и сам смутился этой своей важности.

Оба замолчали, оба не знали, что же должно быть дальше. Парень вглядывался в Витьку, прищуривая глаза, как будто плохо его видел.

— Как зовут тебя? — спросил он.

— Витькой!..

— Если хочешь, Виктор, приходи сюда утром, пораньше. Научу тебя плавать.

— Да я вроде научен, — усмехнулся Витька.

— Нет! Ты трудно плывёшь. Я смотрел! — парень вдруг загорячился. — Техники нет! Упорство есть, техники нет. Я тебе покажу. Придёшь?.. Ну, до завтра!..

Парень шёл берегом к Нёмде, придерживая на плече белую майку. Уходил он медленно, красиво, как будто смотрел на каждый свой шаг со стороны.

Всё время, пока Витька разговаривал с Алёшкой, Зойка с безразличным видом стояла в стороне, у воды, ногой чертила на песке дуги. Ветер утих, но волны ещё плескали, и она никак не могла услышать, о чём говорят они. Как только Алёшка ушёл, она подбежала к Витьке.

— Ну, что? Что? О чём он говорил? — Она теребила Витьку, а Витька стоял и бесчувственно смотрел на Волгу.

— Чудной он какой-то, Зой. Честное слово!.. А Волгу он в самом деле переплыл. Зой, ты не знаешь, что такое марафон?

— Знаю. Это когда один дурень плывёт за другим! Оба вы дурни! — крикнула Зойка и вдруг сорвалась с места и быстро понеслась к Семигорью. Витька покачал головой — такое с Зойкой случалось — и пошёл по берегу, к тому месту, где оставил штаны и рубаху, на ходу разминая, как тот парень, мускулы рук: он всё-таки хотел чувствовать себя победителем.

Небо свалило тучу, от мокрого леса доносило запах берёз. У Волги было свежо и светло, как всегда после хорошей грозы.

В ПОЛЕ

Комбайн стоял, придавив хедером рожь. С мотовила на перебитом стебле свисал и покачивался на ветру колос. Чёрные цепи лоснились. От горячих железных боков пахло краской.

Витька любил эту умную махину, к концу лета приходившую на семигорские поля. В иные дни до вечерних сумерек выстаивал на мостике в пыли и грохоте, терпеливо выжидая, когда приветивший его Макар Разуваев подзовёт и положит его руки на штурвал, рядом со своими руками.

Вчера он не пришёл к Макару и теперь чувствовал себя виноватым.

У Семигорья рокотал трактор: разгневанная Женька ещё не доехала до села. Он только что повстречал её. Женька приостановила трактор, повернула к нему укрытое до глаз косынкой, серое от пыли лицо, сквозь грохот мотора крикнула:

— Батька в кузне?

И, не дождавшись ответа, ругнулась, махнула рукой, погнала трактор к селу. Что-то у Макара случилось.

За комбайном слышалось постукиванье: Макар был там. Витька переступил босыми ногами, поскрёб грудь — подойти он робел.

— На сухом месте забуксовал? — услышал он знакомый негромкий голос.

Витька оправил рубаху, подошёл.

Макар сидел на корточках, из ведёрка щепкой доставал и задавливал в шприц солидол. Навернув на шприц крышку, он прибрал ведёрко в ящик и только теперь взглянул на Витьку.

— Ну, здравствуй! — сказал он и улыбнулся широко поставленными весёлыми глазами.

— Здравствуйте, — хмуро ответил Витька и подумал: «Чего уж — «здравствуй!», давай ругай…»

Макар чистой тряпкой отёр шприц, будто мокрое яичко полотенцем, передал Витьке.

— На-ка держи…

Витька обеими руками принял шприц, ладонями ощутил тепло гладких боков, но не поверил Макару и стоял, выжидая.

— Чего же ты? Работай!..

Витька быстро и осторожно подлез под разогретую недавней работой и солнцем машину.

— Что случилось-то, Макар Константинович? — спросил он.

— Серьга на тракторе полетела. Работай пока.

Витька медленно пробирался среди цепей и шестерён, тряпкой очищал маслёнки, старательно шприцевал. Временами он видел Макара. Макар стоял на мостике, глядел из-под руки туда, где на краю поля женщины вязали снопы. Витькиного любопытства он не замечал. Зато Витька снизу хорошо видел его широкое лицо с резкими буграми скул, ровно, почти дочерна, обожжённое солнцем, и даже глаза, всегда ясные, спокойные, сейчас затенённые заботой.

Многих парней и мужиков знал Витька в своём Семигорье и в окрестных деревнях, но Макар был всем мужикам мужик.

В какой-то праздник вместе с другими мальчишками Витька толкался среди народа, гуляющего по селу, и увидел, как у магазина, на людях, сошлись в драке два приезжих подвыпивших мужика. Размахивая руками, они тупо колотили друг друга, всё больше зверея от ударов и крови.

Бабы грызли семечки, смотрели на драку, как на представление. Потом почуяли неладное, подняли крик, подталкивая своих мужиков разнять очумевших. Мужички отшучивались, под шуточками скрывали свой страх перед смертной дракой.

Тут и появился Макар Разуваев. Одетый на выход — в кожаной куртке, в зимней, с кожаным верхом шапке, при галстуке, он не задерживаясь прошёл сквозь толпу, вклинился между рычащими, растрёпанными мужиками и, став как будто выше, расшвырнул их по сторонам. Мужичонка пониже тут же приостыл, стоял, рукавом отирая разбитый рот. Другой, похудее, повыше, взъярился, длинной рукой подхватил с земли кирпич и, набежав на Макара, сунул кирпичом ему в лицо.

Бабы враз ахнули и взвизгнули: все видели, что Макар упал. А Макар словно вырос сбоку озверевшего мужика, как-то незаметно и как будто не сильно ударил его под бороду. Не торопясь, будто ничего не случилось, поднял с земли шапку, отряхнул, надел, подошёл к тому, что был пониже. Оглядывая лошадей у коновязи, коротко спросил:

— Которая твоя?

— Вона… — Мужик, всё ещё отплёвываясь и ошрая рот, показал на свою лошадь, запряжённую в телегу.

— Садись, езжай, куда ехал, — приказал Макар. — Да пораздумай в пути, что ко всему прочему ты ещё и человек… А вы, граждане, помогите этого долговязого в телегу перенести, не ровен час застудится. — Мужик, которого ударил Макар, всё ещё без движения лежал на земле.

В тот день появился в Семигорье человек, за которым Витька готов был идти на край света…

Витька, то плечом, то голым локтем елозя по горячим железкам, прошприцевал все узлы. Несмазанным остался один, самый нудный подшипник. Тянуться к нему было неловко — всё равно что рака в норе щупать. Тупым носом шприца Витька всё-таки достал головку маслёнки, но солидол внутрь не проходил. Лепился сверху на кожух. Занемелой рукой Витька ещё раза два давнул на шприц и вылез из-под комбайна. Следом и Макар спрыгнул с мостика.

— Всё? — спросил Макар. Он нагнулся, пучком соломы чистил свои солдатские штаны.

— Вроде всё… — сказал Витька. Он знал, что Макар не любил незаконченных дел, но не нашёл в себе сил сказать, что недоделал самую малость.

Макар молча достал из ящика ключ, не глядя на Витьку, полез к тому самому недоступному подшипнику. Долго висел под барабаном, как летучая мышь под застрехой, порой ударяя ключом по гулкому железу. Наконец вылез, держа в пальцах вывернутую маслёнку. В консервную банку плеснул керосину, прочистил маслёнку медной проволочкой, промыл.