Вор с Рутленд-плейс - Энн Перри

— Месье Аларик был невежлив? — удивилась Шарлотта. На Парагон-уок он был таким безупречно непринужденным и запомнился ей безупречными манерами, даже если за ними часто угадывался юмор.

— Нет, — неохотно призналась бабушка. — Он был вполне вежлив, но ему-то иначе и нельзя. Родись он лет на сорок раньше, может, из него бы что-то и вышло. Нынче же нет ни одной приличной войны, на которую мужчина может отправиться и проявить себя, просто нет. По крайней мере, во времена Эдварда был Крым… хотя он и не ходил туда.

— Крым на Черном море, — заметила Шарлотта. — Не понимаю, какое он имеет к нам отношение.

— В тебе нет патриотизма, — обвинила ее бабушка. — Никакого чувства Империи! В том-то и беда с молодыми. Они не великие!

— Мсье Аларик не оставил записки? — Кэролайн наконец повернулась. Лицо ее пылало, но голос звучал безупречно ровно.

— А должен был? — Бабушка прищурилась.

Кэролайн вдохнула и выдохнула, прежде чем ответить.

— Поскольку я не знаю, зачем он приходил, — она направилась к двери, — то подумала, что он мог оставить записку. Пойду спрошу Мэддока. — И она выскользнула из гостиной, оставив Шарлотту и старую леди наедине.

Шарлотта колебалась. Стоит ли задать вопросы, которые теснятся у нее в голове? Зрение у бабушки плохое, она не видела, как была напряжена Кэролайн, как медленно, с усилием, она повернула голову. Однако слух у бабушки отличный — когда она хочет услышать, — а ум по-прежнему такой же острый и практичный, как и прежде. Но Шарлотта осознала, что бабушка не может сказать ей ничего, о чем бы она сама уже не догадалась.

— Пожалуй, пойду узнаю, не выделит ли мама экипаж отвезти меня домой, — сказала она через минуту-другую. — Пока не стемнело.

— Как пожелаешь, — хмыкнула бабушка. — Я вообще не знаю, для чего ты приезжала. Только чтобы нанести визиты?

— Повидать маму, — ответила Шарлотта.

— Дважды на неделе?

Шарлотта не была расположена спорить.

— До свидания, бабушка. Рада видеть, что ты в добром здравии.

Старая леди фыркнула.

— С гонором, — сухо сказала она. — Никогда не умела себя вести. Вот и мужа взяла ниже себя. И в свете нипочем не преуспела бы.

Всю дорогу домой, мягко покачиваясь в отцовском экипаже на рессорах, Шарлотта была слишком поглощена своими мыслями, чтобы сполна ощутить и насладиться удобствами данного вида транспорта в сравнении с омнибусом.

Было ясно как божий день, что интерес Кэролайн к Полю Аларику отнюдь не случаен. Шарлотта помнила слишком много идиотских подробностей собственного пылкого увлечения своим зятем Домиником до того, как встретила Томаса, и не могла ошибиться. Ей было знакомо и деланое безразличие, и хватающие спазмы в животе, с которыми ничего нельзя поделать, и замирание сердца, когда упоминали его имя, когда он улыбался ей. Теперь все это казалось невероятно глупым, и она сгорала от смущения при одном лишь воспоминании.

Но Шарлотта узнавала то же чувство в других; ей доводилось и раньше наблюдать его, и не раз. Теперь она поняла, отчего цепенеет Кэролайн, откуда этот притворно небрежный голос, вымученное безразличие, не удержавшее ее, однако, от того, чтобы чуть ли не бежать к Мэддоку узнать, не оставил ли Аларик записку.

В медальоне наверняка портрет Поля Аларика. Неудивительно, что Кэролайн хочет его вернуть! Это не какой-то там безымянный обожатель из прошлого, но лицо, узнать которое может любой из обитателей Рутленд-плейс, даже мальчишки-коридорные и посудомойки.

И этого никак нельзя объяснить. Нет никакой причины, кроме одной, чтобы носить медальон с его портретом…

К тому времени, как она приехала домой, Шарлотта приняла решение кое-что рассказать об этом Питту и спросить его совета просто потому, что нести эту ношу в одиночку ей было не по силам. Правда, она не сказала мужу, чей портрет в медальоне.

— Не предпринимай ничего, — с серьезным видом посоветовал Томас. — Будем надеяться, что он потерялся на улице и свалился где-нибудь в сточную канаву или кто-то украл его и продал или отдал и его больше никогда не увидит никто, имеющий хотя бы отдаленное представление, кому он принадлежит или чей в нем портрет.

— Но как же мама? — горячо воскликнула Шарлотта. — Она определенно увлечена этим мужчиной и не намерена отсылать его прочь.

Тщательно взвешивая слова, Томас наблюдал за лицом жены.

— Еще какое-то время, возможно. Но она будет осмотрительна. — Он увидел, как Шарлотта набрала в грудь воздуха, чтобы возразить, и накрыл ее руки ладонью. — Моя дорогая, ты тут ничего не можешь сделать, и даже если бы могла, не имеешь права вмешиваться.

— Она моя мать!

— Поэтому тебе небезразлично — но не дает тебе права вмешиваться в ее дела, о которых ты только догадываешься.

— Я же видела ее! Томас, я в состоянии сложить вместе то, что видела сегодня, медальон — и что будет, если папа узнает!

— Поэтому сделай все возможное, чтобы он не узнал. Конечно же, предупреди мать, чтобы была осторожна и забыла про медальон, но не предпринимай больше ничего. Ты только сделаешь хуже.

Шарлотта смотрела в его светлые, умные глаза. На этот раз он ошибается. Томас хорошо разбирается в людях вообще, но в женщинах она разбирается лучше. Кэролайн требуется нечто большее, чем предупреждение. Ей нужна помощь. И что бы ни говорил Питт, она поможет матери.

Шарлотта опустила глаза.

— Я предупрежу ее… чтобы не искала медальон.

Томас знал жену лучше, чем она думала, и потому не стал ставить ее в положение, где ей пришлось бы солгать. Он откинулся на спинку кресла, смирившись, но не успокоившись.

Глава 3

Питт был слишком занят своими обязанностями, чтобы забивать голову неприятностями Кэролайн. В прошлом ему уже доводилось иметь дело с людьми такого же положения в обществе, но обстоятельства, в которых он видел их, всегда были необычными, обусловленными необходимостью, и он понимал, что то общение мало дало в понимании их убеждений и ценностей. Еще меньше он понимал, что приемлемо в их отношениях, а что нанесет непоправимый вред.

Питт чувствовал, что Шарлотте опасно ввязываться в кражи на Рутленд-плейс, но знал, что реакция его рождена эмоциями, а не разумом: он боялся, что с ней может что-то случиться. Уехав с Кейтер-стрит и оставив родительский дом, она впитала новые убеждения и представления, пусть некоторые и неосознанно, и забыла многое из того, что представлялось само собой разумеющимся ей самой и оставалось естественным для ее родителей. Шарлотта изменилась, и Питт опасался, что она сама не сознает насколько или полагает, что все остальное изменилось тоже. Движимая состраданием, верностью и страстным желанием помочь, она может легко навлечь беду на всех близких.

Но как отговорить ее от этого? Томас не знал. Есть вещи, которые видны лишь на расстоянии.

Он сидел за своим коричневым деревянным столом в полицейском участке, разглядывая бесперспективный список украденных предметов и думая о Шарлотте, когда в кабинет вошел констебль с узким, словно сжатым, лицом, острым носом и живыми глазами.

— Смерть, — лаконично изрек он.

Питт поднял голову.

— Да уж. Необычным такое событие, к сожалению, не назовешь. Чем заинтересовало вас именно это?

Его воображение рисовало переулки, скопища гниющих трущоб, лачуги, подступающие с тыла к крепким, просторным домам почтенных горожан. Люди умирают в них ежедневно и ежечасно: одни от холода, другие от болезней и голода, а кого-то убивают. Питт мог позволить себе заниматься только последними, да и то не всегда.

— Кто? — спросил он.

— Женщина. — Слова констебль тратил бережливо, как и деньги. — Богатая. Приличный адрес. Замужем.

Уже интересно.

— Убийство? — с надеждой спросил Томас и сам себя устыдился. Убийство — двойная трагедия, не только для жертвы и тех, кому погибший был дорог, но и для убийцы тоже, и тех, кто любил или жалел страдальца с истерзанной душой. Но такая смерть все же не столь заурядно сера и в меньшей степени является неотъемлемой частью неохватной проблемы, чем смерть от уличного насилия или бедности, присущей самой природе трущоб.

— Не знаю. — Констебль неотрывно смотрел на Питта. — Надо выяснять. Может быть.

Томас смерил его холодным взглядом.

— Кто умер? — спросил он. — И где?

— Некая миссис Вильгельмина Спенсер-Браун, — ответил констебль. — Дом одиннадцать, Рутленд-плейс.

Питт выпрямился.

— Вы сказали — Рутленд-плейс, Харрис?

— Да, сэр. Знаете это место, да, сэр?

Харрис добавил «сэр», только чтобы не выглядеть наглецом. Обычно он не утруждал себя излишними любезностями, но Питт был его начальник, а Харрис хотел остаться на этой работе. Даже если это не убийство, что вполне вероятно, смерть в высшем обществе все равно намного интереснее, чем заурядные бытовые преступления, которыми ему пришлось бы заниматься в противном случае. Настоящие загадки попадались не слишком часто.