Блокада. Том 1 - Александр Чаковский

Взрывы ярости, свирепые выкрики или торжественные декларации время от времени доносятся до ушей настороженных, всегда готовых к действиям сотрудников многочисленной охраны.

…Вечером если он не разъезжает по стране и лающий голос его не воспроизводят тысячи репродукторов, то смотрит фильмы — голливудские боевики и военную хронику — в своем личном кинозале, расположенном в нескольких шагах от его служебного кабинета.

Питает почти патологическую страсть к вагнеровским операм, хотя иногда посещает и «Метрополь», где танцуют хорошенькие девушки.

Дома его обычно никто не ждет. Он не женат. Считается, что женщины не играют никакой роли в его жизни, целиком отданной борьбе за мировое господство немцев.

Он так и не женился. Женщине, имя которой посвященные связывали теперь с его именем, он не часто разрешает приезжать к себе: все свое время вождь отдает народу…

Он невысокого роста и непропорционально сложен: относительно длинное туловище и очень короткие ноги.

По части одежды он сама скромность. Летом — коричневая рубашка, заправленная в брюки военного образца. Сапоги. Иногда френч зеленовато-мышиного цвета. В холодное время года — кожаное пальто с поднятым воротником, фуражка с высокой тульей.

Его соратники сверкают орденами, он же носит только один — простой, солдатский — Железный крест.

Давно прошли времена, когда этот человек был известен только завсегдатаям мюнхенских пивных. Все или почти все забыли годы, когда он и его немногочисленная партия были бедны, подвергались, насмешкам и оскорблениям, когда только немногочисленные, но могущественные люди разглядели в нем вождя.

Первыми на него поставили Фриц Тиссен, глава немецкого стального концерна, и Эмиль Кирдорф, рурский угольный король.

Их первый вклад был относительно скромен — сто тысяч золотых немецких марок — и передан тайно, окольным путем, через генерала Людендорфа.

Потом деньги потекли рекой: когда речь шла о борьбе с марксизмом, профсоюзами и рабочим классом, те люди средств не жалели. Примеру Тиссена и Кирдорфа последовали другие: фон Шнитцлер из «И.Г.Фарбен», Август Ростерг и Август Диин, Куно из пароходной компании «Гамбург — Америка», Немецкий банк, Коммерческий банк, «Альянс» — крупнейшее немецкое страховое общество…

Но об этом более чем скромном начале его деятельности помнят лишь немногие. Для остальных он богом данный спаситель Германии. Ее настоящее и будущее.

Его зовут Адольф Гитлер, но никто, даже самые близкие из друзей, не смеет обращаться к нему по имени.

Для них он «фюрер». «Мой фюрер». Так же как и для миллионов других немцев — полубог, которому предстоит утвердить господство над всем миром, над всем человечеством одного государства — Германии, одной нации — немецкой.

…В тот вечер Гитлер принимал ближайших друзей в Бергхофе — излюбленной своей резиденции, месте отдыха, убежище для размышлений.

Может быть, Гитлер особенно любил эту большую белую виллу потому, что она была расположена высоко в горах, в баварских Альпах.

Слегка ссутулившись, опустив руки и сплетя их кисти ниже живота, мелкими шаркающими шагами, изредка подергивая правым плечом, он ходил из угла в угол огромной гостиной.

Иногда останавливался у окна, высокого и широкого. Открывающийся пейзаж — лишь небо и горы — напоминал ему, как высоко он стоит над людьми, ближе к небу, чем к людям.

Гости сидели в креслах, расставленных у низких длинных столиков: генерал-фельдмаршал Кейтель, Борман, Ева Браун — красивая и безликая возлюбленная фюрера, шеф прессы доктор Отто Дитрих, имперский руководитель трудового фронта Лей с женой и один из недавно назначенных адъютантов рейхсканцлера, Арним Данвиц.

В огромном камине пылали дрова. Тонкие, одинаковые по размеру поленья возвышались горкой на широком медном листе перед камином. Неподалеку, пригревшись у огня, лежала Блонди, любимая овчарка Гитлера.

Время от времени фюрер подходил к камину, чтобы погладить собаку, подбросить поленья или помешать угли длинными щипцами.

Курить запрещалось. Не было и спиртных напитков. Только кофе и чай, который время от времени разносили гостям эсэсовцы в ослепительно белых мундирах.

Время приближалось к полуночи. Гости устали. В течение бесконечно длящегося вечера они выслушали уже несколько монологов фюрера. Об Англии — проклятой нации торгашей и надутых снобов, еще в прошлом столетии опозорившей себя, посадив еврея в кресло премьер-министра; о французах — заживо гниющем сброде, без веры, без единства, погрязших в разврате подлых лягушатников, допустивших создание блока, названного «народным»; о Рузвельте — плутократе с пораженными полиомиелитом ногами и типично прагматическим умом политического комбинатора; о великом немецком пианисте Вальтере Гизекинге, который, не в пример гнусным писакам типа Томаса Манна или Фейхтвангера, не только не покинул великую Германию, но с разрешения Геббельса поехал в международное турне, чтобы ее прославить; о теории космического льда и земной пустоты…

Он не коснулся только одной темы. Той самой, которая сегодня интересовала гостей больше, чем все остальные. Предстоящего визита Молотова.

Все приглашенные сегодня к Гитлеру — обычный круг гостей — ждали его высказываний именно по этому поводу. Ведь люди, которые здесь собрались, были хорошо осведомлены, посвящены в самые секретные планы фюрера.

Они знали, например, что война с Россией предопределена — фюрер уже принял на этот счет непоколебимое решение. Более того: она уже разразилась бы, если бы Кейтель и Гальдер из чисто военных соображений не уговорили Гитлера перенести ее начало на будущий год.

Нет, они не были против самого замысла — это знали все, кто был близок к фюреру. Просто убедили его в невозможности своевременной переброски необходимых войсковых контингентов с запада на восток в такие сжатые сроки. Доказали, что невыгодно начинать столь большую кампанию в преддверии зимы.

Фюрер нехотя согласился с их доводами. Объявил: годом новых великих побед должен отныне стать будущий, 1941 год.

К сожалению, подозрительность Кремля — и это тоже не было секретом для собравшихся здесь людей — в последнее время значительно возросла. Это стало совершенно очевидным недавно, после посещения Молотова Типпельскирхом.

Все собравшиеся здесь люди помнят, как месяца два тому назад здесь же, в гостиной, стоя перед сидящим в кресле раздраженным фюрером, Риббентроп рассказывал об этом посещении. Гитлер был зол уже с самого начала доклада, обругав Типпельскирха при первом упоминании его имени Риббентропом. Непонятно почему. Ведь было совершенно естественно, что в советский Наркоминдел отправился Типпельскирх, поскольку посол граф Шулленбург был тогда в Берлине, в отпуске, а временным поверенным оставался именно Вернер фон Типпельскирх. Конечно, все, что произошло дальше, определялось не отсутствием дипломатического таланта у поверенного, а характером поручения, кстати возложенного на него самим фюрером.

Типпельскирху предстояло информировать Кремль о том, что Япония, Италия и Германия в ближайшие дни собираются заключить военный союз.

Подготовка к нему велась в глубокой тайне, однако за несколько дней до того, как тайному предстояло стать явным, фюрер поручил своему посольству в Москве информировать Советское правительство о предстоящем заключении трехстороннего договора.

Поверенному надлежало подавить в зародыше все могущие возникнуть в этой связи у Кремля подозрения.

Гитлеру было свойственно недооценивать своих противников, сегодняшних и завтрашних. Однако он был достаточно умен для того, чтобы не связывать успех миссии Типпельскирха лишь со способностью поверенного облечь неприятное для Москвы сообщение в обтекаемые фразы. Поэтому Типпельскирху было поручено дополнительно сообщить советскому Наркоминделу, преподнеся это сообщение как доказательство безграничного доверия фюрера к Кремлю, что в предполагаемом договоре будет специальная секретная статья, указывающая на то, что он направлен не против Советского Союза, а против США.

…Когда Риббентроп, явившись в Бергхоф, стал докладывать Гитлеру о результатах миссии Типпельскирха, тот их уже хорошо знал по донесениям из посольства, переданным представителями гестапо и абвера.

Риббентропу предстояло лишь разыграть все это в лицах перед Гитлером, с самого начала настроенным враждебно против Типпельскирха и уж конечно против Молотова.

Итак, согласно шифрованному донесению немецкого поверенного в делах, советский нарком принял его более чем холодно. Молча выслушал и назидательно, точно учитель провинившемуся ученику, прочел короткую нотацию. Смысл ее заключался в том, что, согласно статье четвертой советско-германского пакта, текст любого заключаемого в дальнейшем Германией международного соглашения должен быть показан Советскому правительству предварительно.