Предания о самураях - Джеймс С. Бенневиль

Фигура старика перед глазами изумленного Юки Ситиро стала расти в объеме. Добродушный взгляд превратился в зловещий взор. Потом это видение исчезло как дым, рассеянный мощным порывом ветра, налетевшим в долину с моря. Удзитомо так и стоял с обнаженным мечом в руках и развевающимися под порывом ветра волосами. Айя! Удзитомо снова повернулся к Каннон-до и встал на колени для совершения молитвы – за удачу в войне с участием его повелителя и за получение совета по поводу того, о чем ему следует докладывать. Когда совсем рассвело, он медленно ехал на лошади по долине, потом пересек просыпающийся город, переехал Окурагаяцу по пути к дворцу. Здесь его прибытия ждали с нетерпением. Князь Мицуканэ провел ночь в тревоге, как и Иссики Акихидэ, который очень искренне ждал первых известий о том, что на самом деле случилось в Сасамэгаяцу, и не покидал дворца. Он первым встретил Удзитомо, когда тот въехал в ворота. С самого начала Удзитомо нуждался в совете, прежде чем представить отчет о поездке своему господину. Осквернение алтаря Каннон пагубно скажется на жизни любого человека, даже отдаленно связанного с такого рода святотатством. Все, что он рассказал Иссики, вызвало у того приступ гнева. Узнав, что призрак предупредил его ничего не говорить, кроме пожелания избавиться от зловредных советников, он тотчас напал на Удзитомо со шквалом обвинений. «В первую очередь самурай обязан служить своему повелителю при всех возможных для него последствиях. На самом деле ты оказался откровенным трусом, и твоя молодость не может служить оправданием малодушию. Ты не доехал до Сасамэгаяцу, а пересидел в тепле под футонами (стегаными одеялами) в Сасукэ на ясики Норимото. Теперь ты появляешься с таким вот оправданием своего отказа дать отчет. Дело и так видится предельно ясным. Алтарь Каннон в долине не отвечает своему предназначению, и он больше не сдерживает злых духов Нитта Ёсиоки с его рото. Его следует разрушить. Без собственного дома эти духи, по крайней мере, будут искать себе другое убежище за пределами Камакуры, а нашего повелителя больше никто не будет беспокоить». Удзитомо исполнилось всего лишь 17 лет, однако юноша не стал терпеть такого оскорб ления. «Замолчите, Акихидэ. Вы пришли к весьма спорным умозаклю чениям, так как Ёсиоки с его самураями не имеют ничего общего с этим делом. Что же касается трусости, то всем известно, что никого больше так не одарили этим качеством, как вас самого. Если его светлость только прикажет, Удзитомо готов сразу же вспороть себе живот. Иссики-доно найдет себе прибежище, побрив голову (нюдо = уйдет в монахи); его будут считать никчемным самураем, человеком, достойным только осмеяния». Глаза у Иссики от гнева полезли из орбит. «Неопытный, слабо подготовленный во всех отношениях молокосос заслуживает хорошего нагоняя, и спуску ему давать не следовало бы. Скоро наступит время для испытания мужества. И может так оказаться, что характер твой больше подходит для участия в земледельческой ярмарке, а не для применения холодной стали». Удзитомо вспылил и хотел было вытащить своей меч, но стоящие поодаль слуги скрутили его. По поводу этой стычки послышались возражения. Один пожилой самурай сказал: «С чего такой шум перед самым входом в покои нашего повелителя?» – «Что за дрянь вы проглотили со своей слюной? – поинтересовался другой. – Идите-ка вы со своим неподобающим разладом подальше отсюда. Свежий воздух должен охладить язык Иссики, и юнец больше не станет связываться с немощным человеком». Однако этот добрый совет не пригодился после появления самого князя. «Прекратите спор, – потребовал Мицуканэ. – Вы ведь служите кэраи у своего князя, и вам не к лицу устраивать свару. Удзитомо должен незамедлительно представить свой отчет». Вслед за этим молодой человек изложил господину подробный ход своих приключений, не обошел и тревожное предупреждение призрака о том, что Каннон-до трогать нельзя. Мицуканэ Ко с благожелательным одобрением отпустил своего самурая, а затем проследовал в зал заседаний совета.

Теперь Иссики Акихидэ выступил в роли члена совета, и на его заседании сказание Удзитомо легко удалось опорочить. Каннон-до признали обычным пристанищем призрака Ёсиоки и его шайки злых духов. Принять решение о разрушении алтаря труда не составляло, вопрос же заключался в том, кому поручить такую задачу. Хотя разрушение должно производиться по распоряжению сюзерена, его участник все-таки покрывался позором человека, совершившего святотатство. Разумеется, оправдание этому найти несложно, но кощунство ляжет позором на непричастных к нему людей. На совещание позвали Сицудзи Норисаду. Норисада был потрясен происходящим. Сначала он самым уважительным образом напомнил своему правителю о характере такого деяния, но Мицуканэ оставался непреклонным и настаивал на своем решении. «То, что наш славный предок Мотоудзи K° приказал возвести этот алтарь, чтобы сохранить мир на земле, сомнений не вызывает. Однако свою роль алтарь не выполнил. Скорее наоборот. И он бы сам первым приказал разрушить в таком случае свое творение. Поэтому в данном случае к совету Норисады прислушиваться не стоит. На заседании совета было принято решение алтарь разрушить, и выполнение этого задания поручили Сицудзи». Норисада никогда бы не решился перечить своему правителю, даже во благо Каннон. В свое оправдание и чтобы не действовать в одиночку он сослался на свои физические недуги. «Но, – добавил он, – люди, способные выполнить такую задачу на достойном уровне, у меня найдутся. Сатакэ Ацумицу относится к роду Сэйвы Гэндзи, да и числился он потомком Синры Сабуро Ёсимицу. Его усадьба находится в Оте провинции Хитати[9] по соседству с имением Юки. Еще одного подходящего человека можно найти в клане Маго Горо Мицусигэ, которому подчинялись правители Огури в Хитати. Он представляет восьмое поколение Хитати Дайдзё Куника из дома Кацубара Синно. Этим двум самураям можно поручить исполнение указа вашей светлости. Им незамедлительно следует отослать распоряжение, чтобы они прибыли сюда». – «Да будет так», – решил князь Мицуканэ.

Вызовы на личную аудиенцию к канрё являлись в ту пору событием нечастым, чтобы к ним можно было спокойно относиться. Страна пребывала в мире и покое, поэтому такие приглашения ничего доброго не сулили: гостя вполне могло ожидать поручение не совсем приятного свойства. Ацумицу и Мицусигэ в Хитати жили не только по соседству, но и поддерживали приятельские отношения. По-японски такие отношения называли «дружили тесно как рыба и вода». Два друга распростерлись перед князем, чтобы почтительно с нарастающим в душе ужасом выслушать поручаемое им задание. Отвечать в один голос выглядело бы проявлением неуважения к господину, поэтому они заговорили по очереди, напирая на существующие предубеждения по поводу знаменитого привидения, непоколебимую веру в надежность существующего алтаря и святотатство дела, поручаемого им. Мицуканэ Ко очень сильно разозлился. «Прикусите свои языки! Вас позвали совсем не для препирательства, а для выполнения задания князя, который снизошел до того, чтобы поручить его вам. Совсем не к месту вы проявляете свое малодушие. В качестве исполнителей такого важного задания вас рекомендовал Сицудзи Норисада, но он может подыскать других кандидатов до того, как ваше вероломное поведение скажется на ваших компаньонах».[10] Затем последовал жест, мол, ступайте прочь. Два самурая в ужасе пали перед правителем ниц. «Нам остается только молить нашего господина о снисхождении. Мы никоим образом не против вашего поручения, всего лишь сочли полезным выразить широко распространенное глупое мнение. Что же касается службы, то мы остаемся преданными вассалами нашего правителя и готовы подчиниться любому его распоряжению». Мицуканэ, уже предупрежденный о нежелании Норисады подчиняться ему, обрадовался отсутствию возражений со стороны остальных вассалов. Получив задание и заручившись благосклонностью своего правителя, два самурая покинули дворец.