Приключения 1975 - Владимир Рыбин

— Что с вами?

— Ничего. Дай курнуть…

Когда отступает от глаз темная тяжесть и остается только медленно затухающий звон, Протасов встает, устало отряхнув китель.

— Посиди тут, — говорит он. — Если меня хватятся, скажи — сейчас буду. Я прогуляюсь чуток, курева куплю на рынке.

— Какой теперь рынок?

— Все равно. Надо пройтись…

Еще издали он видит — рынок есть. Человек пятьдесят толкутся у лотков, что-то покупают, что-то продают. Протасов медленно идет к этой толпе, понемногу успокаиваясь, удивляясь неизменности человеческих привычек. И вдруг замечает в небе звено самолетов, идущих к Килии с севера. Судя по курсу, самолеты должны были пройти стороной. Но они разворачиваются и летят прямо на центр города. Где-то в улицах, за домами, сдвоенным эхом стучат винтовочные выстрелы.

— Расходитесь!

Протасов бежит к первой подводе, вскакивает в мягкую солому и, полуобернувшись, взмахивает рукой, чтобы показать людям самолеты. И замирает на миг, поймав взглядом выпуклую надпись над тяжелой дверью соседнего магазина — «РЕТРО» — «керосин». И кричит совсем неистово, срываясь на фальцет.

— Разбегайтесь! Во-оздух!

Но происходит непонятное: люди не бегут врассыпную, а любопытной толпой подаются к телеге.

— Чего вин гуторить?

— Бомбить будут!

Передние догадываются, бегут в соседние дворы, лезут под телеги. Паника катится по толпе, как волна. Толпа тает, рассыпается по площади. Но тут из-за крыш обрушивается рев самолета и сразу же — раскатистый треск бомбы. Сбитая на землю лошадь сухо бьет копытом по передку телеги. Молодая крестьянка застывает в недоумении от неожиданной и непонятной боли. Падает старик, резко, словно его ударили под коленки. Маленькая девочка в цветастом сарафанчике вдруг распластывается на камнях. И кто-то кричит, кричит на одной высокой, отчаянной ноте. И сыплются с лотков вишни, застывают на истоптанной земле, словно капли крови.

Второй взрыв сбрасывает его с телеги. Он больно падает боком на колесо, тут же вскакивает, бросается к девочке, лежащей на камнях. Не понимая случившегося, девочка болезненно улыбается. Из ее широко распахнутых испуганных глаз часто-часто выкатываются слезинки, смешиваются с кровью на подбородке и падают на серый от пыли китель мичмана.

— До-оча!

К нему подбегает женщина, грубо вырывает девочку и, припадая от тяжести, быстро идет, почти бежит по улице и все говорит, говорит что-то, вскрикивая и всхлипывая…

Через полчаса санитары увозят раненых и убитых, и Протасов с удивлением замечает, что базар все тот же. Кто-то снова торгует вишней с воза, на деревянных лотках лежит пирамида абрикосов, женщины, как и полчаса назад, трясут на толкучке своим немудреным барахлишком.

Протасов покупает мешочек своего любимого мелко нарезанного крепкого, как спирт, местного табака, стараясь унять дрожь в руках, набивает трубку, затягивается и закрывает глаза.

«Черт с ним, — думает он о Седельцеве, — пусть судит. И в штрафбате можно воевать…»

Но капитан-лейтенант Седельцев встречает Протасова неожиданно ласково.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает он, улыбаясь. И обиженно складывает губы. — Что же вы меня подводите, товарищ мичман? Почему сразу не рассказали, что героической схваткой с вражеским монитором сорвали высадку десанта?

— Я докладывал.

— Что вы докладывали? Что пошли в открытую против монитора? Что погубили катер и людей? Как прикажете реагировать на такой доклад? А ваш подчиненный, матрос Суржиков, рассказывает, что был героический бой, были и мужество и самопожертвование. Я звонил на заставу — все подтверждается… О героизме надо в трубы трубить, а не просто докладывать.

— Ну трубить нам еще рано. Сначала надо фашистов отбить.

— Нет, не рано. Примеры героизма сейчас вот так нужны!..

Седельцев, словно обидевшись, отворачивается и долго молчит.

— Как вы себя чувствуете? — опять спрашивает он.

— Как можно себя чувствовать? На базаре баб да детей бомбили. Фашистам глотки рвать надо, а мы тут рассусоливаем!

— Товарищ мичман!

— Мы по вооруженным нарушителям не стреляли, а они по безоружным…

Снова почувствовав тяжелую боль в голове, он судорожно сглатывает воздух и добавляет торопливо:

— Товарищ капитан-лейтенант. Отправьте меня на катер. Кем угодно, лишь бы к пулемету…

— Зачем же — кем угодно. Нам смелые командиры нужны. Принимайте другой катер. Вопросы есть?

— Никак нет! — радостно чеканит Протасов. — Разрешите выполнять?

И он щелкает каблуками, как не щелкал с курсантских времен.

Лейтенант Грач разглаживает ладонями лицо, смятое дремотной бессонницей, застегивает ворот и выходит на крыльцо. Звенят цикады. Шумят осокори под ветром. Млечный Путь лежит над головой широкой живой дорогой. Где-то далеко одна за другой взлетают ракеты и теряются в звездной каше.

— Тишина-то какая! — говорит из дверей старший лейтенант Сенько.

— Бывало, ничего так не желали, как тишины. А теперь она тревожит.

— А вы что бродите?

— Звонили, дед вернулся. Ведут сюда…

Бойкий говорок деда Ивана они слышат еще издали.

— …Давай все говори, как где воюют.

— Обыкновенно воюют.

— Ты радиву слушал?

— Некогда было. — Голос у сопровождающего пограничника усталый, почти сонный.

— Некогда, — передразнивает дед. — Небось пообедать успел…

Он умолкает, увидев командиров, торопливо идет к крыльцу.

— Товарищ начальник заставы! Твое приказание выполнил!

Обнимая старика, Грач чувствует через гимнастерку холодную мокроту его пиджака. Он ласково ведет его в свою канцелярию, наливает водки в солдатскую кружку.

— Согрейтесь, дедушка.

И только тут, в желтом свете лампы, замечает под запавшим глазом деда Ивана темный кровоподтек.

— Где это вы?

— Звезданул, аж светло стало.

— Кто?

— Да сигуранца ж, солдат ихний. Пошел я лодки глядеть, а он мне и заехал.

— Какие лодки?

— Всякие, их там в камышах штук сорок.

— Вы не ошиблись?

— Что я, в лодках не понимаю? — обижается дед. — Потому и торопился, что понял: десант собирают.

— А как с батареей?

— Да в Тульче она, прямо в городском парке стоит. Это мне рыбак знакомый сказал. Почитай, два года не виделись…

Когда за дедом закрылась дверь, Грач принялся раскладывать на столе карту, всю в синих жилках проток.

— «Язык» нужен. Этой же ночью.

И решительно поднял телефонную трубку:

— Хайрулина ко мне! Быстро!..