Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

Питер часто в ноябре встречает своих гостей промозглостью и холодным невским ветром. Но сегодня, сегодня было удивительно. Наверное, единственный солнечный день суровой северной осени. Легкий мороз и приветливое тепло — все, как у Пушкина, но только без сугробов!

Дворцовая площадь, Александрийский столп, Триумфальная арка, тихие шаги по спешащему куда — то Невскому, переход на другую сторону и Казанский собор, приведший Даринку в эмоциональное исступление. Привыкшая к золоту и малахиту, она впервые видела черно — серые колонны и странное, невероятно сдержанное убранство, ни на что не похожее, величественное, от которого веяло настоящей силой. Намоленное место. Да!

И снова Невский. А вот поворот и набережная грибоедовского канала, и шаги направо, и Лиличка уже читает Ахматову, стоя у «Бродячей собаки»:

Все мы бражники здесь, блудницы,

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,

Так странен дымок над ней.

Я надела узкую юбку,

Чтоб казаться еще стройней…

Истомин с Горяновой откровенно любуются Резенской, такой одухотворенной, такой нежной, такой сдержанно- питерской сейчас.

Рядом Русский музей. Но Горянова не хочет сейчас отделяться от компании. Даже ради Ларионова и его Венеры. Они идут дальше, поворачивая немного и подходя к Михайловскому замку. И Лиля, вспоминая нечастного императора Павла, рассказывает, что дух убитого императора до сих пор пугает и религиозных людей, и атеистов. «Обычно, — говорит она немного театрально, и взор ее темнеет, — он приходит ровно в полночь. Павел стучит, смотрит в окно, дергает шторами, скрипит паркетом… даже подмигивает, вселившись в свой же портрет. Некоторые посетители видят даже свет от сияния свечи, которую дух Павла несет перед собой».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Истомин не сводит с Резенской глаз. Да и как их можно сейчас оторвать, если она прекрасна? Раскрасневшаяся, полная спокойствия и света, кажется, что она знает о Питере все. Смешные, горькие, страшные и просто человеческие истории, связанные почти с каждым домом, что встречаются у них на пути, вылетают из ее уст с невероятной скоростью…

Даринка слушает и не мешает, в открытую любуясь подругой, нисколько не испытывая зависти. Ей сейчас хорошо, как никогда. Спокойно. Радостно. Светло. Никогда особенно не интересовавшаяся историей своего разлюбезного государства, она поражена. По — настоящему. Очень многое она слышит впервые. И искренне восхищается той, что все это хранит в своей белокурой, такой красивой голове.

Но восхищения, как оказалось, тоже бывает много. Через четыре часа несмолкаемой экскурсии Даринка, как ни стыдно ей было это признавать, заскучала. Нет, не заскучала. Утомилась. Перестала воспринимать информацию. Пресытилась. Она все чаще зевала, отходила от Резенской и Истомина, наивно предполагая, что они не замечают, как Даринка морщится и нетерпеливо переступает с ноги на ногу, как норовистая скаковая лошадка.

— Я думаю, пора сделать перерыв, — наконец предложил Истомин, внимательно оглядев уставшую Дарину, — может, вместо пищи духовной, наконец, что — нибудь плотненько перекусим?

Ах, если бы знала Горянова, как у нее загорелись глаза от внезапно появившейся перспективы, то она не стала бы столь поспешно и радостно соглашаться. Потому что, на самом деле, это выглядело очень мило, но как — то слишком по — детски, словно Горянова сбросила лет этак десять и превратилась в восторженную, угловатую девицу раннего пубертатного периода. Истомин с Резенской предпочли разительные перемены в ее облике вежливо не заметить, но все — таки обменялись понимающими взглядами и спрятали улыбки. Компания направилась вверх по улице, там, недалеко от Площади Восстания, был славный ресторан кавказской кухни под смешным названием «Баклажан». Это вводящее во грех чревоугодия заведение встретило их уютом, домашним вином и соленьями, заполонившими все стены, и сумасшедшими пряными запахами. У компании, нагулявшей на свежем воздухе зверский аппетит, потекли слюнки. Они заняли приятный столик в конце зала у окна. Обычно довольно сдержанная и неприхотливая в еде, Горянова сразу поназаказала всего и столько, что Резенская не удержалась и ехидно предположила, что если Даринка всегда так ест и не полнеет, то ей стоит запатентовать особую технологию питания, переводящую излишества энергии в длину ног.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На что Даринка в долгу не осталась:

— Резенская, это ты пыталась мне комплимент сделать или так, прикололась по ходу? Если второе, то выкуси! Я, например, совершенно горда своим прекрасным для возраста поздней юности метаболизмом! А ты вообще со своей эфемерностью просто мечта сквалыги, вероятно полагающего, что, в силу отсутствия аппетита, ты будешь обходиться своему избраннику недорого.

— Умеешь ты, Дарин, витиевато и с претензией говорить гадости! — не смутилась Лиличка, — но к, счастью, все сказанное тобой ко мне не относится. Я вполне в силах заплатить за себя и не претендую на то, чтобы меня содержали!

Резенская не собиралась отдавать Горяновой пальму первенства.

— Оно и правильно, — елейным голосом гремучей змеюки согласилась Даринка, — так и говори всем, — и она подленько усмехнулась, — зачем же изначально пугать дичь? — и эта зараза нагло перевела взор на Истомина.

Тот, с явным удовольствием наблюдая все это время за перепалкой девушек, рассмеялся и включился в игру, сделав вид, что сильно заинтересовался последними словами:

— Надеюсь, дичь здесь не я? — и он с театральной подозрительностью сузил глаза.

Девчонки разом прыснули:

— Как знать…

— Пугаете? Ну-ну! Но что — то я не видел загона и не слышал звука манка…

— Так вам и не положено, — хмыкнула Горянова, — дичь на то и дичь, чтобы осознавать это уже зажаренной и на столе. И для более яркой картины после этой фразы мы с Лилией Павловной должны не сговариваясь, плотоядно облизнуться, как те вампирши из «Ван Хельсинга».

Истомин рассмеялся. А Горянова совсем не кстати отметила, что ей нравится его ненавязчивый, искренний смех.

— Опасная перспектива! — Истомин сложил руки на груди и откинулся на спинку диванчика, перемещая с одной девушки на другую теплый, весьма заинтересованный взгляд. — Ндаааа, а вы, оказывается, коварны, дамы! Ни за что бы не предположил! Такие милые, такие неискушенные в дворцовых интригах и заговорах девушки…

— Это кто неискушенный?! — неподдельно возмутилась Горянова. — Мы все с пеленок — профи в этом вопросе! Да наша сестра всю жизнь ведет этот незримый бой!

— И со времен Адама и Евы, — добавила Резенская, — этот бой не прекращается ни на минуту и лишь изредка переходит в скрытую фазу. Поэтому Вам, Альгис, весьма опасно расслабляться!

— То есть, все — таки предлагаете мне в вашем обществе держать ушки на макушке? Хорошо! Только, может, еще один подарок сделаете, так, в честь нашей почти состоявшейся дружбы? Намекнете, кто из вас двоих имеет на меня виды? И я говорю не о тех самых, приятных нам всем видах, — и у этого искусителя даже голос стал соблазнительным, — а о МАТ-РИ-МО-НИ-АЛЬ-НЫХ… Должен же я знать, блеск чьих глаз мне интерпретировать не как голод духовного общения, а как азарт охотника…

Девчонки к такому повороту были явно не готовы. Даринка не могла сразу откреститься, так как это значило сдать Лильку с потрохами. Но и самой чувствовать себя в роли жертвы не хотелось. Не зная, как выйти из ситуации, девчонки нервно хихикнули одна за другой, судорожно ища достойный выход. Да, это была пикантная и даже неловкая ситуация… И она могла бы затянуться…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но, к счастью, подали даринкин заказ, и на стол вокруг нее поставили сразу картофельный крем — суп с лисичками, ароматный Бадриджан — мепе (такая лодочка из баклажана, ням — ням — ням, начиненная куриной печенью, сладкой паприкой, помидорками, запеченная под сыром) и говяжьи ребрышки с тыквенным пюре. Истомин и Резенская вдруг вспомнили, что голодны и непроизвольно плотоядно сглотнули, наблюдая, как Даринка, притянув к себе супчик с гордым видом «не отдам врагу обед», начала, наконец, с большим аппетитом есть.