Ганс и Грета - Фридрих Шпильгаген

– Такъ онъ думаетъ, что винтовка у меня, – сказалъ Гансъ про себя. – Они, право кажется, всѣ съ ума сошли!

Гансъ былъ очень сообщителенъ и поэтому, стоя вечеромъ съ булочникомъ на крыльцѣ, на каменныхъ ступеняхъ котораго булочница и ея три дочери трепали ленъ, онъ не утерпѣлъ, чтобы не разсказать Гейнцу о своей встрѣчѣ съ лѣсничимъ. Къ его немалому удивленію и гнѣву, хозяинъ засмеялся такъ же недоверчиво, какъ смеялся давича Клаусъ, и сказалъ улыбаясь:

– Чѣмъ меньше ты будешь говорить объ этомъ, тѣмъ лучше, а если тебѣ вздумается продать винтовку, вѣдь здѣсь тебѣ нельзя являться съ ней, послѣ того, какъ ты присягнулъ, что ее у тебя нѣтъ, – такъ принеси ее ко мне. Я самъ не хожу на охоту съ тѣхъ поръ какъ поссорился съ Репке, мне все кажется, что онъ нечаянно застрелитъ меня, но мой братъ, живущій въ Мейзебахѣ, желаетъ пріобрѣсти себе хорошее ружье за недорогую цену, а ты, вѣроятно, при теперешнихъ обстоятельствахъ не станешь дорожиться.

– Какъ-же, – сказала старшая дочь Гейнца, которая отдыхала отъ работы во время разговора мужчинъ. – Гансъ важный баринъ, у него вещи все дорогія!

– Вѣдь я тебе еще ничего не продавалъ, – сказалъ Гансъ.

– Да если бъ ты мнѣ даже хотѣлъ подарить что-нибудь, то я бы не взяла, – сказала дѣвушка и громко засмеялась.

– Ну, эта за словомъ въ карманъ не полѣзетъ, – сказалъ улыбаясь булочникъ.

– Потому-то я съ ней не спорю, – возразилъ Гансъ.

Анна была высокая, сильная, красивая дѣвушка, съ прекрасными зубами и сѣрыми смѣющимися глазами. Гансу не въ первый разъ показалось, что эти глаза смотрѣли на него благосклонно. Онъ не ошибался, и булочникъ не былъ бы противъ ихъ брака, если бъ они полюбились другъ другу. Гейнцъ былъ зажиточный человѣкъ, но у него было пятеро детей, и онъ хорошо зналъ цѣну такихъ рабочихъ рукъ, какъ руки Ганса. Кроме того, Анна, привыкшая поступать во всемъ по своему, уже отказала нѣсколькимъ женихамъ и не была на столько молода, чтобы быть очень разборчивой. Если Гансъ нравится ей – въ чемъ г. Гейнцъ не сомнѣвался – и если она нравится Гансу – что еще подлежало сомнѣнію – то онъ, какъ добрый отецъ, можетъ посмотреть сквозь пальцы на нѣкоторые недостатки жениха, если это будетъ человекъ подходящій.

Не смотря на то, что Гансъ былъ отпущенъ изъ полка съ хорошимъ аттестатомъ и, пока служилъ у булочника, ни въ чемъ не провинился, однако про него шла худая молва. Не могли забыть, что онъ, тотчасъ по возвращеніи, нарядился шутомъ; на него сердились за прибаутки и остроты, на который онъ, правду сказать, не скупился; передавали другъ другу слова г. пастора, который считаетъ несчастьемъ, что такой буйный парень, какъ Гансъ, будетъ коноводомъ молодежи; а когда вчера въ шинкѣ лѣсничій Бостельманъ сказалъ, что вотъ уже двѣ недѣли снова началось браконьерство и въ немъ непремѣнно долженъ быть замѣшанъ кто-нибудь изъ деревенскихъ жителей, то собравшіеся вокругъ лѣсничаго сейчасъ же западозрили Ганса; а староста повторилъ свою обычную пословицу, что яблочко недалеко падаетъ отъ яблони.

Но мастеръ Гейнцъ былъ человѣкъ опытный и не обращалъ вниманія на сплетни, когда онѣ ему не мѣшали. Онъ рѣшилъ, что Гансъ вполне подходящій человѣкъ для его Анны, и потому сегодня былъ особенно ласковъ съ нимъ и повелъ длинный разговоръ о лѣсѣ и о пятигодовалой бѣлой лошади, которую онъ купилъ вчера въ Шварценбахѣ, такъ какъ тяжелая работа становится не подъ силу буланому.

Впродолженіе всего этого времени Гансъ стоялъ какъ на угольяхъ; уже пробилъ часъ, когда Грета должна была ожидать его у пруда подъ тополями, и Гансъ боялся, что не застанетъ ее, если еще промедлитъ. Онъ зѣвнулъ раза два, сдѣлалъ видъ, будто изнемогаетъ отъ усталости, и наконецъ попрощался со всѣми, не обращая внпманія на насмешки Анны, которая спросила его, не связать ли ему къ Рождеству ночной колпачокъ?

Гансъ медленно пошелъ по улице до своего дома; здѣсь онъ внимательно оглядѣлся и повернулъ въ узенькій переулокъ, между своимъ домомъ и амбаромъ булочника, прямо къ пруду. Тамъ онъ, почти неслышно крадучись отъ дерева къ дереву, обогнулъ половину пруда и добрался наконецъ до мѣста, где Грета обыкновенно дожидалась его.-

Греты еще не было; но въ кухнѣ у школьнаго учителя светился огонекъ, а это былъ знакъ, что Грета еще, можетъ быть, выйдетъ. Гансъ сѣлъ на пень и сталъ смотреть на огонекъ, прислушиваясь къ малѣйшему шороху.

Вечеръ былъ такой темный, какой только можетъ быть въ началѣ октября. На небѣ не было ни одной звѣздочки, вѣтеръ завывалъ въ сухихъ листьяхъ тополей. Иногда раздавался лай собаки, или мычаніе коровы въ стойлѣ; въ Ландграфскомъ ущельи шумѣлъ лѣсъ, а у ногъ Ганса журчалъ ручей.

Гансъ слышалъ все это своимъ чуткимъ ухомъ; иногда онъ вставалъ, потому что ему чудились легкіе шаги Греты; но это только кружились листья по земле. Наконецъ отъ напряженія его веки отяжелели; онъ слышалъ только журчаніе воды, но и то все глуше; голова его опустилась на грудь и онъ заснулъ.

Ему снилось, что онъ опять въ лѣсу, а Грета выглядываетъ изъ за сосенъ. Онъ позвалъ ее, она отвѣчала ему: Приди самъ! Онъ бросился къ ней, она убѣжала отъ него, и чѣмъ скорѣе онъ бежалъ, тѣмъ скорее скрывалась она за соснами; вотъ онъ почти уже настигъ ее; но въ ту самую минуту, какъ онъ уже готовъ схватить ее, Грета исчезаетъ, а на ея мѣсто является Клаусъ съ своею телѣжкою, запряженной собаками. Телѣжка его покрыта толстымъ полотномъ. Оно въ крови. Что тамъ у тебя? спрашиваетъ Гансъ. Рѣдкій товаръ, говоритъ Клаусъ и снимаетъ покрышку. Въ телѣжкѣ лежитъ статный олень: пуля попала ему подъ лопатку; а подле оленя – прекрасная винтовка отца. Эта винтовка моя! говоритъ Гансъ и схватываетъ ее. Ого, говорить старикъ, не торопись! и отталкиваетъ Ганса. Гансъ снова хватается за ружье, старикъ тянетъ его въ свою сторону, курокъ спускается, и Гансъ вдругъ видитъ себя сидящимъ около того самаго пня, гдѣ ожидалъ Грету; онъ протираетъ себѣ глаза.

Странный сонъ! сказалъ онъ. Но вѣдь это былъ въ самомъ дѣлѣ выстрѣлъ; это не обманъ слуха. Выстрѣлъ раздался въ Ландграфскомъ ущельи, должно быть, на правой сторонѣ его, потому что эхо отразилось отъ утеса влѣво. У Ганса занялось дыханіе. Ему почудились шаги въ Ландграфскомъ ущельи. Онъ не могъ видѣть, но, по быстротѣ прыжковъ и силѣ, узналъ, что бѣжитъ большой олень. Камни съ шумомъ скатывались внизъ, и одинъ изъ нихъ упалъ прямо къ ногамъ Ганса. Потомъ все снова затихло.

Гансъ вздрогнулъ отъ холода и страха. Сонъ и ночная охота – все перепуталось у него въ головѣ; ему казалось, что вотъ-вотъ изъ-за тополей появится Клаусъ.

Онъ боязливо оглянулся; серпъ мѣсяця показался изъ-за горъ, среди черныхъ движущихся облаковъ. Вѣроятно было уже далеко за полночь. Огонь въ кухнѣ Греты погасъ. Гансъ побѣжалъ, будто за нимъ гнались, мимо пруда къ своему дому, прокрался, какъ воръ, по гнилой лѣстницѣ въ свою каморку и, накрывшись одѣяломъ, сталъ читать: «Отче нашъ», чего давно съ нимъ не случалось.