Светлая печаль Авы Лавендер - Лесли Уолтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покончив с хлебом, Вильгельмина вытащила из кармана два пучка сушеных трав, связанные красной хлопчатобумажной нитью.
– Подожги их и пройди по магазину. Не забудь заглянуть в углы и за двери.
Эмильен взяла из пальцев индианки предназначенные для окуривания стебельки шалфея и иссопа. Она нерешительно повертела их в руках, прежде чем положить на прилавок.
– И чего именно я этим добьюсь?
– Воздух прочистишь. Выведешь отсюда всякие проклятья, болезни, злых духов. Подожги травы, и люди перестанут думать о смерти, проходя мимо булочной. Кстати говоря, и мимо тебя. – Вильгельмина помолчала. – Слушай, ты же неглупая женщина. Поступи, как я велела, и дело пойдет, обещаю. – Она потуже завернулась в шарф и двинулась к выходу. – Тогда и наймешь меня на работу.
Эмильен фыркнула.
– Ты хочешь здесь работать? У меня едва хватает денег на муку. Не могу себе позволить работника.
Вильгельмина улыбнулась.
– Поверь мне, помощь тебе понадобится.
То ли из любопытства, то ли от полнейшего отчаяния, но Эмильен, следуя инструкциям Вильгельмины, подожгла пучки сушеной травы и пронесла их по магазину, стараясь, чтобы колечки дыма попали в каждый угол и за каждую дверь каждой комнаты.
На следующее утро у дверей булочной ее ждала очередь из покупателей. Она змеилась по улице аж до самой аптеки, что была через четыре дома.
Почти все утверждали, что аромат подходящих дрожжей и свежеиспеченного хлеба проник ночью в их сны. Шли годы, и люди из Вершинного переулка все больше убеждались, что если в их трапезе не было ломтя хлеба или булочки из пекарни Эмильен, день был прожит зря. Алмена и Оделия Мосс, всегда одетые одинаково, каждый понедельник после обеда приходили в булочную за батоном хлеба с корицей. Амос Филдз обожал тяжелый pain brie. Среди покупателей был Игнатий Лакс, через много лет ставший директором местной средней школы. Хлеб покупали пастор Трэйс Грейвз и Мэриголд Пай, военная вдова и к тому же преданная лютеранка. Была среди них и Беатрис Гриффит.
Изначально именно муж Беатрис, Джон, разжигал среди жителей округи такое отношение, которое привело к изоляции овдовевшей Эмильен Лавендер. Он считал ее странной и, соответственно, неугодной. Именно Джон первым стал утверждать – громко, часто, – что Эмильен Лавендер – ведьма. Вскоре после переезда Лавендеров в Вершинный переулок он сообщил жене Беатрис, что с ней они не будут иметь ничего общего. А Джон Гриффит был человеком, не менявшим своих мнений.
Без ведома грозного мужа Беатрис каждую неделю тайком захаживала в булочную за тремя буханками хлеба на закваске. Когда пекарня Эмильен и Вильгельмины начала процветать, Джон Гриффит с издевкой говорил соседям:
– Того гляди на метлах летать будете.
Ему было невдомек, что, завтракая по утрам тостом с яйцами, он тоже делал вклад в успех Эмильен.
Глава четвертая
Материнство поставило Эмильен в тупик. К двадцати трем годам она успела потерять родителей, двух сестер, брата и мужа. И вдруг стала единоличной хозяйкой теперь уже успешной пекарни и матерью-одиночкой маленькой девочки, чье изнуряющее радостное возбуждение с каждым днем увеличивалось вдвое.
К тому времени, когда Вивиан исполнилось два года, Эмильен поняла, что ребенок ни в чем на нее не похож. Эмильен была смуглой, вся в Маман – длинные черные волосы она так же закручивала в плотный узел; Вивиан же пошла в отца – она была белокожей, и ее невинное личико обрамляли редкие каштановые волосики. Для Эмильен плетущий паутину паук был к удаче; для Вивиан он был сигналом добыть банку, желательно с продырявленной крышкой. Вскоре Эмильен поняла, что в Вивиан от Ру не было ничего.
Иногда Вильгельмина Даввульф заботилась о моей маме – в основном когда девочка болела. Это к длинным косам Вильгельмины Вивиан тянулась ручками, ища утешения, когда болела кишечным гриппом или бронхитом. Позднее лесной запах сухих листьев и благовоний в своем сознании Вивиан связывала с чувством безопасности и надежности.
По большому счету Вивиан сама себя вырастила: кормилась вчерашней выпечкой, купалась и ложилась спать когда вздумается. Детство ее прошло среди ароматов и шума пекарни. Это ее липкие пальчики украшали бельгийские булочки вишней в сахаре, это ее ладошки мяли тесто для пирога. Едва научившись ходить, она легко могла приготовить на скорую руку партию эклеров: вставала на стул и хладнокровно наполняла кремом заварные пирожные. Чуть поведя носом и принюхавшись, Вивиан Лавендер замечала едва различимую разницу рецептов – с годами эта ее способность разовьется до совершенства. Да, Вивиан много времени проводила в пекарне. Мать же почти не замечала ее присутствия.
Летом перед своим семилетием Вивиан нашла старое белое платье в одном из заброшенных шкафов дома в конце Вершинного переулка. Оно было похоже на свадебный наряд, только детского размера. Эмильен верно определила, что платье когда-то принадлежало португальской девочке, для которой и построили этот дом. От старости платье для первого причастия пожелтело; спереди была прожжена дыра. Отказавшись носить что-либо еще, Вивиан проходила в нем целое лето. На долю платья пришлось множество пятен и слез: клякса малинового варенья на вороте, прореха по шву.
Именно это платье было на Вивиан, когда она познакомилась с Джеком, ставшим ей лучшим другом.
В день их встречи Вивиан, забравшись на большую березу, что росла у пекарни, смотрела, как мальчик что-то копает перед домом своего отца посреди заросшей поляны, считавшейся газоном. Именно эта яма, как полагал мальчик, в конце концов приведет его к останкам Тутанхамона. Проснувшись пораньше, нагруженный лопатами и ведрами ребенок брался, по его мнению, за серьезное дело, требующее порядка, многочасовой самоотверженной работы и, самое главное, веры. Утро он начинал с осмотра сделанного за предыдущий день, важного прохаживания по участку и измерения глубины ямы. Ведра стояли слева, лопаты лежали справа. Камни следовало сортировать отдельно от земли; червяков и всяких насекомых не убивать, а осторожно собирать в ведро, специально приготовленное исключительно для этих нежных созданий. В конце дня, когда садилось солнце, мальчик аккуратно переносил каждое насекомое из ведра на вздыбленную почву компостной кучи своей матери.
То лето Джеку запомнилось ощущением прохладной земли под ногтями и весомостью грядущего открытия, к которому вело каждое ведро. Вивиан же помнила, как от многочасового сидения на ветках у нее разболелись мышцы. Помнила размазанную по скулам Джека темно-коричневую грязь и как кривилось его лицо, когда из самой глубины раскопок он вытаскивал большой камень. Помнила,
