Диадема богини - Дуглас Брайан

С этими словами маленький кхитаец прошествовал в караульное помещение и взялся за тяжелый ворот, которым обычно поднимают решетку. Для этого, как правило, требовалось человек пять дюжих молодцев. Аршак хотел было сказать Ючэну об этом, но прикусил язык: решетка - заскрипела и медленно поползла вверх. Ючэн крутил ворот двумя руками с довольно-таки большим усилием, но он делал это _о_д_и_н_!

- Проходи, - сказал он Аршаку с таким видом, будто не случилось ничего особенного.

Аршак повиновался. Он решительно отказывался понимать кхитайца. Откуда в хилом теле такая чудовищная сила? И в то же время, почему он не может нести на себе тяжесть? Ведь Зоэ, в конце концов, не такая уж тяжелая. А превращенная в статую, она еще удобнее для транспортировки: не гнется, не брыкается.

Когда он спросил об этом Ючэна, ответ кхитайца ясности не внес.

- Я по-другому сильный, - сказал он и надолго погрузился в безмолвие.

Вскоре два путника уже шагали по старой дороге, ведущей на восток. Через несколько часов пути эта дорога выводит на большую караванную тропу, и Ючэн рассчитывал присоединиться к какому-нибудь большому каравану, который движется в сторону моря Вилайет и дальше, за Гирканские степи, к далекому, загадочному Кхитаю.

Ликуя, Конан ворвался в дом на окраине Шадизара, где обитала его возлюбленная Семирамис, и, еще не успев закрыть за собой двери, закричал, обращаясь в душную темноту спальни:

- Семирамис! Семирамис! Это я, Конан! Смотри, сколько денег я украл сегодня вечером!

Ответа не последовало. Это слегка удивило Конана. Он был уверен, что женщина никуда из дома не уходила. Они собирались провести вдвоем упоительный вечер и не менее упоительную ночь.

- Семирамис? - повторил он потише и, предчувствуя подвох или засаду, на всякий случай обнажил меч.

В доме было темно. Конан осторожно прошел несколько шагов, держась наготове. Всякую секунду он ждал нападения из сумрака. Остановился, пошарил вокруг руками, ощупал занавески, скрывающие вход в спальню Семирамис. Никого.

Он отвел занавески в сторону и нашел в углу масляную лампу.

Раздался тихий шорох, потом глухой стук и горловой стон. Конан замер, прижавшись спиной к стене. Что-то зашелестело по полу, как будто к киммерийцу подбиралась огромная змея. Одним прыжком Конан вскочил на табурет, держа в одной руке меч, в другой лампу. Шелест стих, и Конан счел, что получил передышку в неожиданной ночной схватке для того, чтобы можно было зажечь свет.

Через несколько секунд слабый огонек уже затеплился в лампе. Подняв ее повыше над головой, Конан осмотрелся в комнате.

Никакой змеи не было и в помине. Вместо чудовища, затаившегося во мраке, киммериец увидел, что на полу, возле табуретки, лежит его возлюбленная Семирамис, связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. Видимо, пытаясь освободиться, она упала с постели, куда уложил ее неведомый злоумышленник, а потом покатилась навстречу Конану.

- Кром! - Киммериец поспешно спрыгнул с табурета, умудрившись при этом не выронить и не опрокинуть лампу. Глиняную плошку с плавающим в ней фитилем он осторожно поставил на табурет, после чего склонился над женщиной и начал пилить мечом веревки, стягивающие ее руки, стараясь не отрезать Семирамис заодно и пальцы. Это занятие требовало от киммерийца особой осторожности, поскольку в его задачу не входило увечить женщину. Когда она в нетерпении задергалась, он машинально стукнул ее по лбу рукоятью меча. Она снова затихла, и, поскольку больше не мешала варвару работать, он спокойно продолжил свое дело.

Наконец Семирамис была освобождена. Конан взял ее на руки, ласково погладил по лицу и поцеловал.

Она тут же распахнула яростные черные глаза.

- Негодяй! - вскричала она, как будто плюнула.

Конан от неожиданности выронил ее на пол. Падая, Семирамис гулко стукнулась головой. Конан уселся на табурет и стал ждать. Наконец с оханьем и стенаниями Семирамис поднялась на ноги и обтерла распухшие от кляпа губы.

- Так почему я негодяй? - спросил киммериец.

- Мерзавец! Мерзавец и осел, - ответствовала женщина. - С кем это ты водил дружбу последние дни?

- А с кем? - простодушно удивился варвар. - По-моему, я ни с кем дружбы не вожу. Да и не нужен мне никто, Семирамис. Я и сам неплохо справляюсь.

- А этот проклятый кхитаец, этот Ючэн или как там его? Обезьяна эта желтомордая!

- Ючэн попросил меня об одной услуге и неплохо за нее заплатил, если уж на то пошло. Думаю, завтра утром он покинет Шадизар. Так что слухи о нашей с ним дружбе несколько преувеличены, Семирамис. Да что с тобой?

Он заметил, что женщину буквально трясет от злобы.

- Что со мной? - вскричала она. - А то! То, что ты подарил мне эту проклятую диадему, а потом, как только почуял, что можешь получить от желтолицего хорошие денежки, навел его на мой след!

- Глупости! - Конан наконец рассердился. - То, что я подарил, то твое.

- Как бы не так! Диадема-то тю-тю!

В своей ярости Семирамис не знала удержу. Она сжала кулаки и несколько раз взмахнула ими перед носом Конана. Варвар недоуменно поднял брови. И вдруг до него дошло.

- Ты хочешь сказать, что диадемы больше нет? Ее украли?

- Вот именно! Святые небеса, наконец-то он понял! Украли, сперли, слямзили, свистнули, похитили, если хочешь. Какое из этих слов тебе знакомо, варвар?

- Все, - угрюмо сказал Конан. - Расскажи, как все было, Семирамис. Тебя связал похититель?

- Да, да! А ты что думал - насильник?

- Вот уж чего я не думал, - фыркнул Конан. - Если мужчина вламывается к тебе с такой целью, ему вовсе не требуется тебя связывать.

- Вот именно. Словом, слушай. Поздний вечер. Я сижу одна дома и жду тебя, мой возлюбленный. Я расчесываю волосы, думая возложить на них диадему, чтобы ты мог любоваться мною. Диадема лежит рядом на столе, алмазы бросают яркие отблески...

- Я понял, - заметил Конан. - Дальше-то что было?

- Дальше... - Семирамис сделала страшные глаза. - Дверь тихо скрипнула. Сперва мне подумалось: ветер. Но вот острые иголочки страха пронизали мое естество... То есть, я хочу сказать, что ужасно перепугалась. И вдруг из темноты соткалось кошмарное чудовище! Оно скалило клыки, испускало страшное зловоние, оно тянулось ко мне своим раздвоенным языком, норовя поглотить! Я видела его синеватое небо... О, Конан, это было чудовищно, чудовищно! Я закричала. Оно бросилось ко мне, и меня окатило холодом. Потом я потеряла сознание.

Во время этого душераздирающего рассказа Конан мрачно созерцал свои сандалии, время от времени шевеля пальцами ног.

- Ну вот, - захлебываясь, продолжала Семирамис. - А когда я очнулась, я увидела, что диадема пропала! Я лежу, связанная, на своей постели. Хвала пресветлому Митре, этому злодею не пришло в голову меня изувечить. Я хотела закричать, позвать на помощь, но рот у меня был заткнут. И тут вернулся страх... Я увидела в воздухе плавающие разноцветные точки, и они сперва сложились в того монстра, а потом рассыпались и снова сблизились, но на этот раз на меня смотрело лицо кхитайца! И оно усмехалось, как будто хотело сказать: "Ничего страшного, Семирамис. Я забрал то, что принадлежит мне". - Семирамис замолчала, задумалась. - Ты знаешь, Конан, - добавила она, - может быть, я даже _с_л_ы_ш_а_л_а_ эти слова на самом деле.