Комплекс хорошей девочки (ЛП) - Кеннеди Эль

— Эван выезжает на дорогу, которая проходит через государственный парк, каким-то образом вытаскивает эту штуку с заднего сиденья и уводит ее в лес. Оставляет меня без сознания на земле рядом с машиной, поэтому, когда копы приезжают туда и видят меня без сознания и покрытым кровью, выглядящим мертвым, они все начинают волноваться. Меня сажают в машину скорой помощи, и я просыпаюсь в больнице. Во всей этой неразберихе я выскальзываю оттуда и встречаюсь с Эваном дома, как ни в чем не бывало.

— Они так и не поймали тебя? — Бонни хохочет от смеха.

— Черт возьми, нет, — говорит Эван. — Вышли сухими из воды.

— Так вы оставили козла одного в лесу? — Я смотрю на них, удивленная и в то же время испуганная.

— А что, черт возьми, еще мы должны были с этим делать? — бормочет Купер. — Только не это! О мой Бог! Этот бедный козел. Мне будут сниться кошмары о том, как существо плачет в одиночестве в темном лесу. Преследуемый рысью или чем-то в этом роде.

— Видишь? — Эван хлопает брата по руке. — Вот почему мы не позволяем цыпочкам уговаривать нас играть в героев. Они никогда не бывают удовлетворены.

И все же я невольно смеюсь. Образ этих двоих, несущихся по городу, едва видимых поверх руля, с испуганной козой, брыкающейся и лягающейся, слишком смешон.

Еще какое-то время мы обмениваемся глупыми историями. Бонни и ее школьная команда болельщиц превратили парадную лестницу отеля в Слайд-энд-слайд на соревнованиях во Флориде. Мы с подругой познакомились с несколькими парнями во время кемпинга с ее семьей и чуть не сожгли палаточный лагерь фейерверком.

И вот, наконец, он приходит. Момент, которого Бонни с нетерпением ждала всю ночь.

Эван хватает одеяло, которое он взял из своей машины ранее, и спрашивает Бонни, не хочет ли она прогуляться. Эти двое строят друг другу глазки с тех пор, как мы пришли сюда. Прежде чем они уходят, она оглядывается на меня, чтобы убедиться, что я остаюсь, и я киваю ей.

Потому что, как бы я ни боялась остаться наедине с Купером, это именно то, чего я хочу.

— Ну, моя работа здесь закончена, — сообщаю я ему, пытаясь вести себя нормально.

Он тычет в огонь палкой, чтобы подвигать поленья.

— Не волнуйся, с ним она в безопасности. Он говорит как преступник, но Эван не подонок или что-то в этом роде.

— Я не волнуюсь. — Я встаю и занимаю место Эвана на песке рядом с Купером. Мне не следовало бы, но я обожаю наказания. И я не знаю, из-за него это или из-за пьянящего запаха горящего плавника, но я чувствую себя пьяной, несмотря на то, что выпила всего одну кружку пива. — Честно говоря, ни один из вас не тот, кого я ожидала. В хорошем смысле.

О-о-о. Я понимаю, что это прозвучало кокетливо. Мои щеки пылают, и я надеюсь, что он не воспримет это замечание как проявление интереса.

— Да, — говорит он, качая головой. — Я вроде как все еще жду извинений за ту фразу про герпес.

— Я умоляю о пятой поправке. — Я сдерживаю ухмылку, глядя на него краем глаза.

— Так вот как это бывает, да? — Он выгибает бровь, бросая мне вызов с притворной бравадой.

Я пожимаю плечами.

— Не понимаю, о чем ты.

— Хорошо. Я понимаю. Запомни это, Мак. Когда у тебя был шанс стать большим человеком.

— Ооо, — издеваюсь я. — Значит, сейчас война, да? Заклятые враги до смерти?

— Я не начинаю дерьмо, я его заканчиваю. — Он делает шутливое лицо крутого парня и пинает песок к моим ногам.

— Да, очень зрело.

— Теперь об этом пари, принцесса.

Это убивает меня. При этом насмешливом прозвище я моргаю, и ужасное погружение в осознание становится неоспоримым.

Купер сексуален.

Безумно.

И дело не только в его волевом, угловатом лице и глубоких темных глазах, которые вмещают целую вечность. Он также обладает определенным качеством "мне наплевать", которое действует прямо на самые чувствительные части меня. В свете огня в нем есть что-то почти зловещее. Нож, когда свет отражается от лезвия. И все же он обладает неоспоримым магнетизмом.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз испытывала такое внутреннее влечение к парню. Если вообще когда-нибудь испытывала.

Мне это не нравится. Не только потому, что у меня есть парень, но и потому, что мой пульс учащается, а щеки пылают, и я ненавижу чувствовать, что не контролирую свое тело.

— Мы никогда не устанавливали ставки, — размышляет он.

— Тогда чего ты хочешь? — Справедливо. Во всяком случае, я женщина своего слова.

— Ты хочешь поцеловаться?

Я притворяюсь невозмутимой, но мой пульс начинает биться с новой силой.

— Чего еще ты хочешь?

— Я имею в виду, я полагал, что минет — это не начало, но если мы ведем переговоры…

Вопреки себе, я выдавила улыбку.

— Ты бесстыдник.

Каким-то образом ему удается снять напряжение с этого момента, стирая всю неловкость до тех пор, пока я больше не перестаю быть самоуверенной.

— Хорошо, — говорит он, сексуальная усмешка изгибает его губы. — Ты ведешь жесткую игру. Сначала я наброшусь на тебя.

— Да, я думаю, что в этом вопросе мы зашли в тупик.

— Это верно? — Он наблюдает за мной из-под тяжелых век. Невозможно не чувствовать, что он мысленно раздевает меня. — Хорошо. С тебя услуга. Ты будешь у меня в долгу.

В какой-то момент я чувствую, как у меня в кармане жужжит телефон. К тому времени мы с Купером по колено увязли в споре о социально-экономических последствиях выпечки. Я смотрю на свой телефон, чтобы убедиться, что это не Бонни просит о помощи, но это просто Престон говорит, что он вернулся домой после игры в покер.

— Ни за что, — возражает Купер. — Выпечка — это еда богатых людей. Вы никогда не увидите, чтобы кто-то, зарабатывающий минимальную зарплату, зашел в пекарню за коробкой гребаных круассанов. У нас есть пончики, холодные пирожные и, может быть, печенье из банки или что-то в этом роде, но ничего из этого дерьма с булочками.

— Пончик — это, безусловно, выпечка. А магазин пончиков — это своего рода пекарня.

— Чушь собачья. В этом городе пять пекарен, и три из них открыты только летом. О чем это вам говорит?

— Что население увеличивается во время туристического сезона, и магазины открываются, чтобы поддержать этот спрос. Это ничего не говорит о демографии.

Он усмехается, подбрасывая палку в огонь.

— Теперь ты несешь чушь.

Хотя это звучит так, как будто мы спорим, едва заметный изгиб уголка его рта говорит мне, что все это ради забавы. Споры — это практически развлечение в моем доме, так что я в этом довольно искусна. Не знаю, где Купер научился так хорошо препираться, но он определенно держит меня в напряжении. И никому из нас не нравится признавать свое поражение.

— Ты не самый надоедливый клон, которого я когда-либо встречал, — говорит он некоторое время спустя.

Бонни и Эван все еще не вернулись. Набережная позади нас сейчас в основном тиха в поздний час, и все же я не устала. Во всяком случае, я чувствую себя более энергичной.

— Клон? — Я вторю ему с кривым взглядом. Это что-то новенькое для меня.

— Мы так называем богатых людей. Потому что вы все одинаковые. — Его глаза задумчиво блестят в лунном свете. — Но, может быть, ты не совсем такая, как все остальные.

— Не уверена, оскорбительный ли это комплимент или комплиментарное оскорбление. — Теперь моя очередь швырнуть в него немного песка.

— Нет, я имею в виду, ты не такая, как я ожидал. Ты спокойная. Настоящая. — Он продолжает изучать меня, вся игривость и притворство забыты. На его лице я вижу только искренность. Настоящий Купер. — Не одна из тех заносчивых придурков, у которых голова в заднице, потому что им так нравится запах собственного дерьма.

В его голосе есть что-то такое, и это нечто большее, чем поверхностное раздражение по отношению к туристам-яппи и богатым придуркам. Это звучит как настоящая боль.

Я толкаю его локтем, чтобы поднять настроение.

— Я понимаю. Я выросла среди этих людей. Можно было бы подумать, что это доходит до того, что ты почти не замечаешь этого, но нет. Тем не менее, они не все плохие.