Блог - Сергей Большин

Вот пришел он в хату к кошевому атаману.

— Что, кошевой, не пора ли погулять запорожцам? Разве и здесь следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек гинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы живем тут, на какого черта мы живем? Растолкуй мне это. Ты человек умный, тебя недаром выбрали в кошевые, растолкуй! Разве нет здесь Турещины, Татарвы или каких других бусурманов, коих и Бог и Святое Писание бить велят?

— Есть.

— И что, не можно их бить?

— Можно.

— Так не козацкое ли дело — славы в бою добыть за веру православную и землю Русскую?!

— Дело это, конечно, козацкое, да только Русская ли эта земля или какая другая, то неведомо. В Писании же сказано: несть эллина, несть иудея…

— А не то ли Русская земля, где Сечь стоит?! Разве не жидовское племя продало Христа?! Где козак, там и земля Русская, где бусурманы есть, там и во славу веры христовой не можно не взяться за саблю!

— Мы, Тарас, за саблю всегда взяться рады да язычников бить, только, мыслю я, а как мы в раю, получается, бусурманы здешние тоже получили прощение, да и вера наша прощать учит…

— Врешь, кошевой! Коли рай так устроен, что он — земля Русская, то и бусурманов, и ляхов бить велено!

Созвал Тарас козаков, держали они совет и решили идти в поход. И часто в тех местах, где менее всего могли ожидать их, они появлялись вдруг — и все тогда прощалось с жизнью. Пожары охватывали деревни; скот и лошади, которые не угонялись за войском, были избиваемы тут же на месте. Казалось, больше пировали они, чем совершали поход свой. Дыбом стал бы волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы. Избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу, — словом, крупною монетою отплачивали козаки прежние долги.

Но не было покоя в сердце Тараса, тревога все туже крутила его. Ночью выехал он в степь, направил взор свой на Чумацкий шлях и закричал, что было в нем богатырской мочи:

— Явись мне! Вот я пред тобою, тобой же призванный, явись мне!

— Кого зовешь? — раздался тихий голос за его спиной.

— Может, и тебя. А ты кто? — не выдавая испуга, ответил Тарас и обернулся. Пред ним стоял старец добродеятельного образа.

— Скажем так, в твоем понимании я — Петр-ключарь. Так кого звал?

Тарас, будучи человеком храбрым и обладая нравом прямым, ответил как есть:

— Господа нашего звал.

— Зачем?

— Вопрос задать.

— Он сейчас занят, как, впрочем, и всегда. Может быть, я помогу? Спрашивай.

— Где я?

— В раю, где же еще?!

— Это не рай! Не такой рай в Святом Писании!.. Отчего одни только козаки добыли рая? А матери наши?! А святые, а князья наши, а Владимир Ясно Солнышко? А невинные младенцы? Да и все ли козаки рая достойны? Что в раю ляхи с жидами делают? А собаки татарские?! Да и добродийно ли в раю пировать и бражничать, да с еретиков живых кожу сдирать?

— Вижу, кратко ответить не получится. Будет трудно, Тарас, будут разочарования, многое ты не поймешь, а что поймешь, принесет тебе лишь многие печали, готов ли ты?

— Готов.

— Ну, как знаешь, мое дело — предупредить. Для веры не нужны основания разума. Вера она или есть, или ее нет. Никакие аргументы ни за, ни против не создают ее и не умаляют. Потому вере не нужны подтверждения ее правоты. Но, случись, такое подтверждение получено (как у тебя с твоими товарищами), сразу же возникают сомнения. Вера перешла из категории души в категорию разума, а разуму нужны аргументы, разум начинает анализировать и видеть противоречия. Без противоречий даже у нас никак нельзя. Получается, подтверждения веры только вредят ей. Почему? Потому, что то, что ты прочитал в Святом Писании, — совсем не то, что там прочитал, скажем, твой сын. И уж совсем не то, что имели в виду его авторы. А уж чем описанное было на самом деле… Это даже близко не похоже на то, что у тебя в сердце! Так что твой вопрос — где ты? — только начало.

Тебя мучают сомнения: то ли ты в раю, то ли еще где? Так где же?! Ты слышал, что время Бога — вечность, пространство Его — бесконечность. А теперь представь, что и в раю, и тем более в аду нужно разместить души всех грешников и праведников всех времен и народов. Казалось бы, несложная задача для того, кто может все. Разве не по силам Ему разместить бесконечность в бесконечности?! Но разместить в бесконечности ее же саму, возведенную в степень вечности, — даже для Бога (при том, что Он, как бы поделикатнее сказать, не совсем Бог) задача непростая, если вообще осуществимая. Впихнуть всех в одну материальную точку было бы подходящим решением для ада, но как быть с раем? Решили так: совместить одно с другим.

— Да такое же и произнести — грех!

— Произнести, может, и грех, а нужно было не произнести, а осуществить это на практике. Вот помнишь того ляха, что привязан у вас к столбу и забиваем ежедневно до смерти? Или жидов, что плачут по шинкам, не имея возможности заработать? Их ад — в вашем раю.

— Жидам-то какой ад? Цехинов недостает?!

— Именно. Ведь если он наказан за грех стяжательства, то для него хуже нет наказания, чем иметь возможность нажиться и все время этой возможности лишаться. Да и козачий сапог в харю и палка по горбу — это что, манна небесная? Я уж не говорю о вашем нынешнем походе…

— Правду говоришь. Ведь и младенцев мы избивали в азарте. Нам грех! А младенцы невинны.

— Тут я тебя малость успокою: у нас здесь разные случаи встречаются. Например, некоторые младенцы — из бывших наркоманов, что в жизни устраивали ад своим родителям. Здесь, в образе младенцев и с разумом взрослых, они познают ад материнской нелюбви, ибо груди вы отрезали нерадивым в жизни матерям, приставленным к младенцам-наркоманам, которые переживают вечную ломку и так плачут, так плачут!.. В общем, рай и ад у каждого свои. Однако же лучше один раз увидеть. Пара иллюстраций.

Петр взмахивает рукой и как будто перелистывает картинки реальностей.

Они в польском замке. У колыбельки младенца стоят, обнявшись и слившись благовонными устами, Андрий со своею панночкой, они счастливы.

— Видишь, — говорит Петр, — как велика их любовь? За эту любовь Он простил им другие грехи.

— Бог простил, и я прощаю, — прошептал Тарас, и легче стало его сердцу…

Перелистывается следующая картинка. Июль, жара, грохот, то ли Москва, то ли Нью-Йорк, час пик. Пестрая толпа механически движется в потоке. Многие женщины в мини. Тарас с отвращением отворачивается. Он в ужасе, он убежден, что увидел ад.

— Нет, — усмехается Петр, — тут тот же инь-ян. В смысле, для таких, как ты, — ад, а, скажем, для раскаявшихся блудниц или невротичных (в их жизни) монахинь — рай. А вот моя особая гордость — классика жанра.

Переворот страницы, и они определенно в аду. Запах ада — не сера, а сероводород — шибает в нос. Рогатые склизкие то ли черви, то ли раки с клешнями и членистыми лапами поддают жару и с визгом ныряют в кипящие чаны, где от боли и ужаса вопят несчастные люди.

— Все-таки ад, он как в Писании, — улыбается Бульба.

— Не совсем. Часть этих грешников — гонители ранних христиан, хотя здесь они по другим основаниям. Зато для тех, кого ты считаешь чертями, здесь рай. Это жители планеты из двойной звездной системы Бетельгейзе, эти ребята — их праведники. Здесь они обрели то, чего им не хватало в жизни. Ты же не думаешь, что в бесконечности сотворен только один разумный вид? Впрочем, именно так ты и думаешь… Ну что, дальше?

— Нет, хватит. Я понял, что тут везде и не рай, и не ад, тут как в земной жизни. Так что же это на самом деле?!

— Согласен, жизнь — это ад вперемежку с раем. Лишь пропорции меняются от человека к человеку, от эпохи к эпохе. И вопрос твой правильный. Следующий будет, что такое душа? А потом — что такое Бог? Того гляди, меня пытать начнешь: а ты кто такой?! Хочется тебе помочь, но это очень трудно. Ни один из ответов в твоей системе взглядов не даст объяснения, а только все запутает. Однако попробую. Есть у нас один профессор, который довольно доступно разъясняет предмет, что интересно, близко к сути. Давай к нему на лекцию!

— Вот модель системы рай-ад в пропорции 1:1000, — засмеялся Петр. Здесь рай у нашего лектора — он в жизни был непризнанным гением со страстью просветительства. Его теория — гениальнейшее прозрение, за которое в жизни он был подвергнут остракизму и в научной среде, и в обществе. Зато его слушатели, назовем их условно «бурсаки-двоечники», мало того что ни черта не понимают из сказанного профессором, так еще должны слушать снова и снова лекции, от которых их тошнит. Как раз к началу успели.

На кафедру взошел седой сухопарый старичок в очках. Он поправил очки, прокашлялся и начал лекцию.

— Итак, в прошлый раз мы остановились на вопросах, находимся ли мы в раю или в аду и что они из себя представляют; чем являются наши души; и что есть Бог? Прежде чем начать рассматривать ответы на эти вопросы, освежим теорию. Мы выяснили на прошлых лекциях, как распределяются вероятностные веса понятий на семантическом континууме, рассмотрели вероятностную природу смыслов. Мы выяснили, что мир — текст и соответственно каждый из нас читает этот текст в меру своего разумения. Каждый живет в мире своего языка, понимание мира фильтруется системой ценностных представлений и распаковывается для каждого из нас ве-ро-ят-ност-но! Другими словами, сколько людей, столько и миров. Мир — огромная книга нерасшифрованной информации. Каждый читает свою кто страницу, кто строку, кто слово, кто букву. И каждый понимает их по-своему, неся в себе одновременно всю смысловую картину мира. Пусть и не расшифрованную, пусть и не прочитанную. Однако же мы понимаем друг друга или думаем, что понимаем. Ранее мы уже выяснили, как это происходит. Не будем повторяться. Тем не менее напомню, что при рассмотрении структуры сознания, его уровней мы определили, что смыслы спонтанно возникают или отфильтровываются из семантического континуума во время интуитивных творческих озарений из подвалов индивидуального и коллективного бессознательного, связанных между собой, а также с единым информационным полем (платоновское «единое»). Далее.