Ставленник - Федор Решетников

— Кажется, ладно?

— Еще бы!

— А как да не понравится ректору?

— Чего еще ему надо! Постой! Егор Иваныч, размалюем про начальство.

— Да, господа, послушайте: ведь хвалить начальство следует в семинарии при выпуске, а не в церкви.

— Да ведь он велел!

— Я думаю вот что: может, ректор сам хочет сказать проповедь по этой тетрадке.

— Пожалуй, — это бывает.

— А может быть и то, что он покажет архиерею, тот прочитает и скажет: хорошо, но сказывать запретит.

Между тем хозяйка принесла Егору Иванычу чаю, сахару и булок. Началось чаепитие и излияния дружбы.

— Я слышал, — говорил Ермилов: — что в Столешинске у отца Василия есть две дочери: одной — Наталье — девятнадцатый год, сватались чиновники, да отец Василий не выдал. Не худо бы тебе попросить ректора, чтобы он написал письмо тамошнему благочинному.

— Возьмется ли он за это дело? Как-то неловко.

— Попробуй.

— Пожалуй, наведи справки, нет ли там невест других, и поезжай туда жениться, а оттуда сюда на посвящение.

— Пожалуй.

На другой день к двенадцатому часу проповедь была окончена. Егор Иваныч шел с трепетом к ректору и молился в душе: господи помоги!

Ректор удивился, что Попов принес проповедь скоро.

— Сам ли ты сочинил?

— Сам. — Егору Иванычу обидно сделалось.

— Хорошо, я прочитаю. Завтра приходи за ответом в это же время.

От ректора Егор Иваныч пошел в консисторию, к столоначальнику.

— Ну, что-с? — спросил Егора Иваныча столоначальник.

— Я к вам за справкой

— Да ведь вы уже назначены, с вас магарыч надо.

— Как назначен?

— Да так. Сами вы просили ректора, а ректор снес вашу просьбу его высокопреосвященству, а тот и назначил.

— И бумага здесь?

— Ну, этого я вам не скажу — секрет.

— Какой же тут секрет?

— Ну уж, нельзя.

— Да ведь вы сами сказали, что я назначен!

— Ну это еще сорока на двое сказала. Я могу отписать на справке, что место ваше занято.

— А его-то высокопреосвященство?

— Что вы, жаловаться хотите? Знаете, чем эти жалобы-то пахнут?

— Чем?

— Мне, господин Попов, некогда с вами калякать.

— Я, Яким Савич, пришел к вам не потому, чтобы место просить, а об невестах хочу справиться.

— Я вам сказал, что мне некогда.

Егора Иваныча зло взяло. Он вышел в коридор. За ним вышел писец.

— Что дадите? — пристал он к Егору Иванычу.

В консистории если и сторож важное лицо, то писцы там уж очень важные лица для ищущих и хлопочущих. Это знают все. Даже сторож за полтинник может выведать от писцов, а писцы — помощники столоначальников по делам поборов.

— За что?

— Экой вы чудак. Давайте три рубля, все сделаем.

— Да денег нет.

Их окружил синклит подрясниковых и в рясах. Все смотрят как-то с удивлением, сожалением; какое-то заискивание видится, плутовское намерение…

— В чем дело? — спрашивает храбрый господин в рясе, держа голову набок, разведя ноги на аршин одна от другой и утирая ситцевым платком бороду, на которой присохла скорлупа от яйца.

— Право, не знаю, — ответил Егор Иваныч.

— За что вы просите-то?

— Это не ваше дело, — сказал писец.

Половина разошлась по своим местам. Господин в рясе и с скорлупой на бороде рьяно вступился за Егора Иваныча.

— Вы объясните причину!

— Не ваше дело.

— А владыку знаешь?

— Сторож, выгони этова пьянова, — закричал писец и ушел в канцелярию.

— Что он сказал? что сказал? — спросили человек шесть. Обруганный заступник ворвался было в канцелярию, но его вытолкали оттуда.

— Что, отец дьякон, с носом!

— В чужой монастырь со своим уставом не ходи.

— Еще говорите спасибо, что за шиворот не выгнали на улицу, — говорят, хохоча, остальные.

— Это все из-за вас, господин семинарист, — обратился дьякон к Егору Иванычу и сию же минуту отошел от него.

Два священника подошли к Егору Иванычу.

— В чем дело?

Егор Иваныч рассказал.

— Вам надо бы денег дать.

— Если бы были, дал.

— Вы лучше к нему на дом сходите. Дайте рубль — и дело в шляпе.

— Нет, всего лучше к эконому.

— Эво! к эконому. Ведь вам, разумеется, невесту не голую надо, а с придачею; так лучше справиться у столоначальника.

— Я к нему не пойду.

— Как знаете. — Разговор пошел об другом: каков нынче ректор. Потом оба священника и приставшие трое диаконов пожелали послушать проповедь молодого проповедника.

В углу, налево, один дьячок схватил за нос пономаря; пономарь вскричал и в свою очередь ударил дьячка под микитки, что вызвало всеобщий смех. В другом углу, направо, один подрясниковый уснул на диване.

— Братцы, смотрите!

— Ах, он, пес!

Все хохочут.

— Наденьте на него бумажный колпак.

Один причетник подошел к спящему и привязал к волосам его свою косоплетку, а к ней бросовый конверт.

— Нехорошо. Лучше разбудить, — советует половина глазеющих на спящего.

— Что он, пьян?

— Лунатик, должно быть…

— В беспечности пребывает…

Один разудалый дьячок потащил со спящего сапоги, тот проснулся. Его стали стыдить. В одном месте идут одолжения.

— Павел Гаврилович! одолжи рублик.

— У самого мало…

— Одолжи… как приду домой — отдам.

— Олонись я тоже дал так-то, да каналья, Патрушев, надул.

— Вот те Христос, отдам.

Павел Гаврилович дает рублик. Какой-то священник одолжил другому священнику пять рублей.

Егор Иваныч ушел домой, ни с кем не простившись. Троицкий сказал, что его все еще не уволили и он ходил даже к владыке, но до владыки его не допустили.

Хозяйка предлагала Егору Иванычу свои услуги найти невесту в городе, но Егор Иваныч отложил вопрос о женитьбе до завтрашнего дня.

На другой день ректор сказал ему:

— Очень плохо составлено твое слово… Удивляюсь, почему вы болванами выходите?.. Ну как можно сказать такую проповедь? Никакого смысла нет.

— Я, ваше высокопреподобие, очень торопился.

— У вас вечно отговорки… Ну какой ты священник, когда и таких пустяков не в состоянии составить?

— Мне, ваше высокопреподобие, времени не было вовсе. Мешали Троицкий и прочие исключающиеся.

— Этому я верю. Поэтому я поправил. Возьми. — Ректор подал рукопись. — Сегодня у нас пятница, завтра принеси мне переписанную тетрадку, да смотри — на почтовой бумаге напиши.

— Очень хорошо-с.

— Ступай.

Егор Иваныч переступает с ноги на ногу.

— Чего еще тебе нужно?

— Ваше высокопреподобие, осмелюсь вас еще попросить насчет…

— Ну, говори. Денег, что ли, надо? Все издержал, что ли?..

— Нет, ваше высокопреподобие.

— Так что же?

— Не можете ли вы помочь мне насчет невесты.

— Это не мое дело. Мое дело выучить вас; а что касается до места, то я из любви христианской помог тебе.

Егору Иванычу ничего больше не оставалось делать, как только подойти под ректорское благословение и уйти домой.

Архиерей принимал с десяти до двенадцати часов. Приемная его — небольшая комната с двумя круглыми столами, мягким диваном и двумя стульями. Стены разрисованы. Духовные лица сначала толкутся на лестнице. На лице каждого и в голосе заметны испуг и робость.

Каждый трезвый, а кто с похмелья, тот жует ладан или корку от лимона.

— Вы зачем? — спрашивает один робко другого.

— Перепрашиваюсь.

— В первый раз?

— Нет, уж в третий. А вы?

— Тоже перепрашиваюсь. В прошлый раз хотел перевести, да на это место пятеро подали.

В приемную впускают келейные за десять копеек каждого. Деньги эти идут в их пользу.

В приемной все стоят чинно. Говорят шепотом, на ушко, прикрыв рот правой или левой рукой. Братство тут славное. Все ждут владыку, у всех мысли одни и те же, всякий боится позабыть заученные им слова, какие он должен сказать. Один шепчет: «Ваше высокопреосвященство, по крайней бедности, позвольте перевестись». У одного дьячка так на ногтях написано чернилами, что говорить. Большая половина читают в двадцатый раз свои прошения, складывают их, вытирают бумагу, что-то шепчут про себя и постоянно вытирают платками свои щеки и лбы…

Егор Иваныч тут же стоит. Он надел сюртук Троицкого, который был поновее, белую манишку и белый галстук. В руке у него проповедь, на боку которой написано ректором: читал и одобряю, ректор архимандрит такой-то. Большая часть трущихся в приемной знают, что Попову назначено место и что в руке у него проповедь. Все завидуют.

Наконец вышел владыка. Все подошли под благословение. Начались просьбы.

— Кто ты такой?

— Дьякон Крестовоздвиженского села, Иоанн Лепосимов.

— Об чем просишь?

Тот робко объясняет.

— Подай прошение.

Очередь дошла до Егора Иваныча, на которого владыка с самого начала взглядывал.