Уланы Цесаревича Константина - Всеволод Крестовский

Этою атакой, в которой мы захватили 500 человек в плен, закончился первый день Кульмского боя. Еще некоторое время продолжалась канонада, но Вандамм не возобновлял наступления, и таким образом около шести часов пополудни бой с обеих сторон прекратился. В восьмом часу пришел Милорадович, а вскоре вслед за ним подоспели еще другие, свежие силы.

В Кульмском сражении наша гвардия оказала чудеса мужества и стойкости. «Нет ужасов, могущих поколебать храбрые гвардейские полки», доносил Остерман государю. И замечательно, что списки об отличившихся офицерах вовсе не были представлены, потому что если бы представлять, то «надобно б было, — как говорит Ермолов в своем донесении, — представить список всех вообще». «Не представляю и о нижних чинах, продолжает он: надобно исчислить все ряды храбрых полков, имеющих счастье носить звание лейб-гвардии государя, ими боготворимого».[68]

«Память Кульмского сражения не умрет в веках, по необыкновенному мужеству русских войск — замечает историк,[69] — и потому что оно дало другой оборот войне. Если бы граф Остерман не решился пробиваться сперва по Теплицкой дороге, а потом не удержал ее за собою, он подверг бы великой опасности армию, находившуюся в горах. Она лишилась бы чрезвычайной выгоды, какую в военном отношении представляла ей западная часть Богемии для действий на сообщения неприятелей и потеряла бы на долгое неопределенное время возможность совокупного действия с другими армиями».

Король Прусский, присутствуя на месте боя, как свидетель подвига русских войск, наградил всех генералов, офицеров и солдат, бывших в строю 17-го августа орденом Железного Креста. Граф Милорадович, в приказе, отданном по этому случаю говорит: «Да умножат сии новые знаки отличия на груди вашей число тех, которые трудами и кровью приобрели вы в битвах за спасение отечества, за славу имени Русского и за свободу Европы!»

На поле Кульмской битвы возвышаются теперь три памятника, воздвигнутые впоследствии монархами союзных держав, которых войска участвовали в поражении Вандамма. Но император Александр увековечил память этой знаменитой победы достойным подвигом добра, учредив, ровно год спустя, комитет для вспомоществования всем неимущим воинам на поле чести кровь свою проливавшим.

1-го января 1814 года лейб-гвардии уланский полк торжественно, при звуках музыки, перешел Рейн и вступил в пределы Франции.

Из шестнадцати боевых дел выпавших на долю полка в эту кампанию, в особенности выдаются два эпизода: один при Соммепюи, другой под Фершампенуазом.

11-го марта легкая гвардейская кавалерийская дивизия, под начальством графа Ожаровского, двигалась в направлении к Соммепюи и настигла по дороге артиллерийский парк Макдональдова корпуса под прикрытием пятисот сапер и канониров. Командир парка, завидя неприятельскую конницу, тотчас же поставил его в каре и приготовился к обороне. Несколько гранат, удачно пущенных из наших орудий, расстроили противника и угрожали взрывом зарядных ящиков. В этот момент лейб-гвардии уланский полк, выстроив фронт, пошел в атаку и, врубившись в самую середину каре, уничтожил на месте почти всю артиллерийскую прислугу и захватил в плен 300 человек и 23 орудия, со всею упряжью и зарядными ящиками, потерпев ничтожную потерю несколькими ранеными людьми и двумя убитыми конями.[70] Ротмистр Глазенапп за это дело получил в награду орден Св. Георгия 4-й степени.

Но зато полк лишился храброго штабс-ротмистра Корочарова, который еще в корнетском чине доставил ему вечную славу взятием под Красным неприятельского знамени. Корочаров убит наповал, в то время как врезался, одним из первых, в каре противника.

13-го марта главные силы союзников двинулись от реки Марны к Парижу. Мармон, теснимый нашим авангардом, подошел к местечку Соммесу, где и занял боевую позицию, в ожидании присоединения к себе войск Мортье. Здесь завязался бой, длившийся шесть часов сряду. Мармон, видя, против себя одну только кавалерию противника, надеялся в порядке отступить к Фершампенуазу.

В это время Барклай-де-Толли, слыша сильную канонаду в авангарде, приказал графу Ожаровскому идти туда на помощь с лейб-гвардии драгунским и уланским полками. Вслед за ними была двинута 1-я кирасирская дивизия с кавалергардами во главе и с одною ротою гвардейской конной артиллерии.

Между тем Мармон и Мортье соединились, так что теперь их силы простирались до 22.000 человек. Стараясь прикрывать Париж, маршалы решились отступать по большой Парижской дороге и приказали войскам сняться с позиции. Пехота была пущена вперед, а конница оставлена в арьергарде. Граф Пален, командовавший кавалерией нашего авангарда, сбил эту конницу и прогнал ее за пехоту противника, которая, свернувшись в каре, продолжала отступать к селению Конантре, лежавшему впереди Фершампенуаза.

Было уже около двух часов пополудни, как вдруг поднялся сильный восточный ветер. Тяжелые серые тучи почти мгновенно заволокли все небо, пошел дождь, снег, град, и все это закружилось в вихре порывистой бури. Ветер бил прямо в лицо Французам, которых сначала ослепляло песком и пылью, а потом осыпало градом, проливным дождем и снежною завирухой.

Под этою-то бурей граф Ожаровский с двумя своими полками на рысях прибыл к месту боя. Конная батарея наша тотчас же снялась с передков и открыла частый огонь по противнику. Почти одновременно с этим, Ожаровский подал сигнал к атаке. Уланы развернулись вправо, а драгуны влево от своей батареи и, имея перед собою августейшего своего шефа, цесаревича Константина, с криком «ура!» понеслись на неприятеля. Лейб-уланский полк, под командою генерал-майора Чаликова, ударил во фланг противника. Французы не выдержали этого отчаянного натиска и бросились бежать, бросая за собою ружья, орудия и зарядные ящики.

Один из французских писателей[71] говорит что «смятение было столь велико, что 24 орудия, более 60-ти зарядных ящиков и обоз были брошены перед Конантре. Пораженные паническим страхом, артиллерия, конница, пехота — все побежало к Фершампенуазу». В этом преследовании неприятеля лейб-гвардии уланский полк с бою взял шесть орудий.

Конница, прибывшая недавно из Испании, пошла было на подкрепление своей пораженной пехоте, но была опрокинута кавалергардами.

Вскоре после этого на место боя прибыл император Александр Павлович, король Прусский и князь Шварценберг. Неприятель, теснимый отовсюду, отступал к Сен-Гонтским болотам, надеясь там найти себе спасение. Но генералу Депрерадовичу с кавалергардским полком и четырьмя орудиями удалось отрезать Французам и этот последний путь отступления. К ним послали требовать сдачи, но один из парламентеров был оставлен в плену, а другой, флигель-адъютант императора, полковник Рапатель, убит пулею, пущенною из того самого каре, в рядах которого стоял родной брат его. Между тем буря усиливалась. Мрак от снега, дождя и дыма сгустился до того, что даже в нескольких шагах невозможно было различать предметы, и маршалы два раза въезжали в каре, из опасения быть увлеченными своею расстроенною конницей. Наконец, около четырех часов дня буря несколько уменьшилась, и погода стала проясняться. Видя непреклонность неприятеля, Русские решились атаковать его со всех сторон. Дивизион кавалергардов, лейб-казаки, лейб-уланы и Северские драгуны врезались в несколько каре. Кинбурнский и Смоленский драгунские полки с дивизионом Лубенских гусар поддерживали эту последнюю, решительную атаку, производимую в виду обожаемого монарха. Минута была одною из самых ужасных и беспощадных. Сам государь со своим конвоем должен был въехать в одно каре чтоб остановить кавалергардов, в пылу боя кинувшихся на один из батальонов, только что положивший оружие. Напрасно многие повторяли его величеству об угрожавшей ему опасности. «Хочу пощадить их!» — отвечал он. Пленные генералы были представлены обоим монархам. Государь хвалил выказанную ими храбрость, приказал возвратить им экипажи и принял живое участие в судьбе пленных, которых на одном только этом месте было взято до четырех тысяч человек.

Лейб-гвардии уланский полк в этот день потерял убитыми двух обер-офицеров, 10 рядовых, 47 лошадей; ранеными 4 обер-офицера, 34 рядовых, и без вести пропала одна лошадь.

Это дело, где было взято победителями 10.000 пленных, 80 пушек, 200 зарядных ящиков, весь обоз и парки, облегчило союзникам покорение Парижа; вместе с тем оно представляет блистательный пример победы одержанной под ужасною бурей исключительно одною конницей над многочисленною пехотой и значительною кавалерией. Дело было начато нами почти случайно, ведено на марше и без всякого предварительного распоряжения. Его можно назвать, в полном смысле, лихим поэтически-вдохновенным кавалерийским экспромтом.

Лейб-гвардии уланский полк за 13-е марта получил Георгиевские кресты на серебряные трубы и 30 знаков отличия военного ордена. Генерал-майору Чаликову дан Георгий 3-й степени, а всем пяти ротмистрам[72] тот же орден 4-й степени. Четыре офицера получили золотые медали за храбрость, пятеро алмазные знаки ордена Св. Анны 2-й степени, десять Св. Владимира 4-й степени с бантом, семеро — Св. Анны 2-й степени, и семеро тот же крест 3-й степени. Кроме того, союзные государи пожаловали Чаликову орден Красного Орла 2-го класса и командорский орден Св. Леопольда большого креста; восемь офицеров удостоились прусского ордена «За заслуги» (Pour le Merite). Император Австрийский за дело при Фершампенуазе прислал в полк три золотые и шесть серебряных медалей, а король Баварский возложил на вахмистра лейб-эскадрона золотую медаль, и, наконец, по низвержении Наполеона, Людовик XVIII, восстановленный король Франции, пожаловал в лейб-уланский полк три креста Почетного Легиона, один из коих был возложен на генерал-майора Чаликова. Громкое имя Фершампенуаза достойно заключает собою славную боевую летопись лейб-гвардии уланского полка за весь период войн 1812, 1813 и 1814 годов, блистательным финалом которого был церемониальный марш русской гвардии в стенах покоренного Парижа.