Всему свое время - Лариса Уварова

Лика и не возражала. Обследование заняло всего несколько минут. Оказалось, что ничего серьезного. Потом пришлось выдержать разговор с психологом, который, слава Богу, тоже не затянулся. Конечно, стресс был, но это и понятно. О психологической травме разговор даже не зашел. Лика действительно чувствовала себя лучше, чем ожидала. Пришлось выпить несколько пилюль, претерпеть пару экзекуций и отбиться от тетки-психологини. В целом, времени потрачено было всего-то ничего — часа полтора. Лика облегченно вздохнула, выходя из поликлиники. Удивительно, что все еще так легко обошлось.

Рита вернулась вместе с ней, сказала, что сегодня ее ни за что не оставит одну. Лика и тут не стала возражать. Боль, загнанная в самую глубину, пусть сидит там до исповеди, решила она. Завтра утром она ее вынет. И боль, и стыд, и горечь, и разочарование, и обиду… Все это она отнесет в церковь. Во всем этом она покается там, где и положено каяться. А сейчас… Что ж, жизнь и после этого продолжается.

Подруги перекусили остатками вчерашней трапезы и перебрались в комнату, от вида которой Лику, конечно, подташнивало, но она твердо сказала себе, что это ее квартира и ей здесь жить дальше, так что надо себя преодолеть. Будет уж совсем нелепо, если она перестанет заходить сюда.

— Анжел, ты ведь сильная, правда? — в который уж раз спросила Рита, заглядывая ей в глаза. — Ты ведь правда сможешь и с этим справиться?

— Правда, — невесело усмехнулась Лика и, сама не зная зачем, включила телевизор.

Экран засветился, потом появилась картинка — сцена из какого-то спектакля, и мужской голос за кадром:

— …Вчера, при полном аншлаге, прошла премьера нового спектакля Артура Сарителли. Это вторая столичная постановка молодого, но уже достаточно известного режиссера. Возможно, спектакль «Комната игр» будет выдвинут на соискание премии «Золотая маска», вручение которой пройдет через полгода. Мы встретились с постановщиком после премьеры…

Лика сидела и как завороженная смотрела на экран. До этой минуты она думала, что больнее быть не может. Просто не бывает больнее, а теперь вот поняла — бывает.

— Рита… — прошептала она, нащупав руку подруги, сжала ее. — Рита, это он…

Молодой человек на экране улыбался, что-то говорил, но Лика не слышала. Она всматривалась в это когда-то такое любимое и родное лицо и тупо думала, что он все так же красив. Даже, пожалуй, красивее, если это, конечно, возможно…

Артура Сарителли, молодого, удачливого и красивого, сменил ведущий передачи — немолодой и хмурый. Лика выключила телевизор и перевела взгляд на Риту:

— Ну? — спросила она.

— Что и говорить, красавец. Да… — протянула Рита.

— Рита, ты не можешь себе представить, каким болезненным чувством была моя любовь к нему… — горько вздохнула Лика.

— Почему же? — не слишком, впрочем, уверенно протянула Рита. — Может быть, могу…

— Когда я увидела его в первый раз, то была уверена, что такой никогда и ни за что не обратит на меня внимание.

— Но ты ведь ошиблась? — Рита внимательно посмотрела на подругу.

— Да…

И Лика неожиданно для себя самой начала рассказывать о том, как это было. Она говорила медленно, возвращаясь в то время, вспоминая все, подробности о себе, об Артуре, размышляя о том, зачем же вы, девочки?..

Прошло три года после смерти родителей. Лика оттаяла, вновь научилась смеяться и радоваться, все реже болезненно сжималось ее сердечко — ведь душевные раны, как известно, постепенно затягиваются. Лика закончила второй курс института, вполне была довольна и собой, и окружающим ее миром. Жизнь продолжалась.

То лето Лика провела вожатой в детском лагере отдыха, поймав таким образом не двух, а трех зайцев одновременно, — приобрела опыт общения с детьми, приглядывала за десятилетним Олежиком и семилетней Катюшей, ее двоюродными племянниками, и, наконец, прекрасно отдохнула.

Вернулись все трое загоревшие, пропитанные солнцем, переполненные впечатлениями и жутко довольные. По случаю приезда Марина с Эльдаром закатили пир горой, на котором Лику и поставили в известность, что через неделю к ним приедет гость.

— А кто он? — спросила она Эльдара.

— Сын моего дяди, — пояснил немногословный Эльдар.

— Троюродного или четвеюродного? — не удержалась от ехидства Лика.

— Не важно, — ответил Эльдар, совершенно не отреагировав на Ликин выпад. — Он мой брат.

Лику всегда поражала эта, присущая всем народностям Кавказа, едва ли не фанатичная приверженность к родственным узам. Вот, например, Эльдар, Маринин муж. Его предки в четвертом поколении оставили благословенные холмы, воспетые некогда Александром Сергеевичем, и перебрались в Россию. Казалось бы, четыре поколения семьи выросли среди русских, обрусели, о каких национальных традициях может идти речь? Их давно должны были бы вытеснить иные нравы и обычаи, но нет. Этого не случилось. Во всяком случае, крепкие родственные связи по-прежнему бережно культивировались.

«А вот у нас, — думала Лика, — этого нет. Мы совсем не умеем ценить родство и дальше двоюродных братьев и сестер вообще мало кого знаем. У них же все иначе. Отказ родителей от собственного ребенка — это нонсенс, позор, катастрофа. А у нас, к сожалению, сплошь и рядом можно слышать: «Выбирай — или с нами, или мы тебе больше не родители»…

Даже за примером не надо далеко ходить. Дядя Витя — Маринин папа и Ликин дядя, был полной противоположностью своему младшему брату — вспыльчивым, резким и раздражительным. Всю сознательную жизнь он проработал в строительном управлении на должности прораба, в то время как Ликин отец делал успешную карьеру в МВД. Тетя Валя, женщина спокойная и уравновешенная, несмотря на взрывной темперамент мужа, умерла в тот год, когда Марина заканчивала школу, а Лика только что в нее пошла. Конечно, это была трагедия для всех. Но Марину, в отличие от Лики, смерть матери не подкосила.

Тетя Валя тяжело болела, ей поставили диагноз — рак поджелудочной железы и предложили лечь на операцию, успешный исход которой, правда, был, по мнению врачей, маловероятным. Опухоль быстро росла и давала метастазы. Тетя Валя от операции отказалась. «Судьбу не обманешь, сколько Бог даст, столько и проживу», — сказала она. Предпочла не гоняться за химерами, а по возможности помочь дочери справиться с неминуемым для нее испытанием.

Полгода, с того момента, как стал ясен исход ее болезни, она водила Марину в церковь, учила ее молитвам, внушала, что за смертью существует другая жизнь, а все земное далеко не вечно. И это при том, что религия в то время была на неофициальном положении, хотя гонений на церковь уже не наблюдалось. Марина на удивление серьезно восприняла мамины толкования и, как рассказывала, ее путь к Богу начался именно тогда. Конечно, ей — комсомолке и члену совета дружины — было довольно странно и неуютно ощущать себя в качестве прихожанки, но мама объяснила, что пока и так можно, а дальше уж Господь сам надоумит ее, как жить. Марина, конечно, не так много успела тогда понять и запомнить, однако достаточно, чтобы уяснить — теперь помощи просить нужно только у Него, чтобы стойко пережить мамину смерть.

Марина не смогла пережить другого. За полтора месяца до того, как тете Вале поставили диагноз, она познакомилась с Эльдаром, который приехал на каникулы не то к троюродному, не то к четвеюродному деду. Месяц они гуляли по городу, ходили в кино, на танцы, на различные выставки. Потом Эльдар уехал к родителям, обещал писать и вернуться через год. Писал он исправно, впрочем, как и Марина, ну а летом, естественно, приехал. И тут началось…

Дядя Витя взбунтовался. После смерти тети Вали он стал попивать, а зло, как водится, срывать на дочери, которая весь этот год больше, пожалуй, жила у Ликиных родителей, нежели с отцом. А когда приехал Эльдар и, как и положено, попросил у дяди Вити Марининой руки, тот не просто взбунтовался, едва ли не взбесился. Никакие доводы на него не имели ни малейшего воздействия. Он пил, гонял Марину, крыл и ее, и Эльдара трехэтажным матом, ни за что не соглашался отдавать ее за него замуж и даже слышать про Эльдара не хотел.

Однако, как истинные Ромео и Джульетта, Эльдар с Мариной не испугались свирепого папу Капулетти, и через два месяца Эльдар увез-таки Марину с собой. Его родители очень скоро их поженили, приняли Марину в свою семью и стали жить-поживать, да добра наживать. Марина, как и мечтала, поступила учиться на художника-модельера, а Эльдар продолжил свое обучение в политехническом вузе.

Лика, глядя на сестру и зятя, не переставала удивляться. Надо же, прожили вместе тринадцать лет, а до сих пор друг на друга не надышатся. Они очень ладная парочка, как говорится, гусь да гагарочка, Лика любила рассматривать ж свадебную фотографию. Марина в белом подвенечном платье — да, да, они венчались! — на точеной фигурке. Правильный овал лица, тонкие, точеные черты, матовая светлая кожа, большие, глубоко посаженные темные глаза и водопад густых каштановых волос, выбивающихся из-под фаты. Ну чем не грузинская княжна? Эльдар — тоже весь в белом, невысокий, гибкий как тростиночка. Худощавое лицо, высокие скулы, немного хищный нос, яркие, словно нарисованные, губы, волевой подбородок, черные влажные глаза и копна черных же волос. Кстати, такие же они у него и теперь, только немного поседели виски.